Елена Лактионова - Вот пришел папаша Зю…
— Во-о!!! Пусть наведёт порядок-то в стране!
На официальном уровне друг к другу снова стали обращаться «товарищ». Обращение «господин» расценивалось как оскорбление.
Развернулась широкая кампания «За чистоту русского языка». Все иностранные слова из речевого обихода заменялись их русским эквивалентом. С шопов, бутиков и маркетов убирались англоязычные названия и вывешивались русские их переводы. Если перевода не было, название было фирменным — оно писалось кириллицей.
Депутаты Госдумы заседали три дня, решая, как им теперь называться: всё-таки «депутат» слово нерусское. Остановились на «посланнике». Ещё два дня посланники решали, как им теперь называть спикера. Сначала решили: «сказитель», но большинством голосов приняли «говоруна». Потом поступило предложение, что слово «президент» очень даже не русское. Стали искать русский эквивалент высшему правителю государства, всплыло: «царь». Посланники ужасно перепугались, закрыли заседание и объявили каникулы.
SОНЬКА, как создание тонкое и капризное, блажила. Гений Иванович, судя по всему, ей в том потворствовал. Вся ёлкинская команда, участвовавшая в перемещении, кусала локти.
В день выхода постановления ЦК, совсем поздно, когда Борис Николаевич и Наина Иосифовна, измученные треволнениями дня, собирались ложиться спать, в дверь позвонили. Это был курьер от нового главы государства, всё ещё заседающего в Кремле. Елкину было вручено предписание освободить свою квартиру в течение недели. Указывался так же адрес его нового местожительства: 3-ий Социалистический тупик, дом 13-а, квартира 51. «Они любят работать по ночам», — пронеслось в голове Бориса Николаевича.
3-ий социалистический тупик
В один из августовских воскресных дней всё население огромной коммунальной квартиры в 3-ем Социалистическом тупике было в сборе. Женщины, собравшись на прокопчённой кухне варили щи и долбили ложками о края кастрюль, стряхивая капусту. Квартира находилась на первом этаже, поэтому когда к подъезду дома подкатил огромный мебельный фургон, он загородил единственное окно кухни, зарешеченное крепкой решёткой. На кухне воцарился полумрак, а через открытую форточку квартира быстро стала наполняться выхлопными газами.
— Никак новые жильцы в подъезд въезжают, — высказала свою догадку одинокая мать двух сорванцов Серёгина.
Женщины оторвались от своих кастрюль и с ложками в руках столпились у окна.
— Может в шестьдесят шестую на пятом, — на кухню вошёл гоповатого вида мужичок по имени Софокл. — Там Колян тесаком для мяса Федьку Егорова порешил. Коляна замели, комната освободилась. Может, туда.
— Так там крыша течёт, — сказала старушка Ниловна. — На прошлой неделе, когда ливень был, всю квартиру тазиками уставили. Спали под зонтиками.
— У тя самой, мать, крыша не текёт? — сострил Софокл.
Женщины фыркнули и глянули на Ниловну. Та долбанула Софокла ложкой по лбу, от чего тот только поёжился. Ниловна давно научилась защищать себя сама: она жила одна. Её единственный сын Павел сидел в тюрьме за наркотики.
Тут на кухню влетели Чук и Гек Серёгины. Отец их давно бросил, женившись на другой. Но мать говорила сыновьям, что он погиб в геологоразведывательной экспедиции у Синих Гор. Увидев столпотворение, Чук и Гек активно поработали локтями и протиснулись к окну.
— Ух ты, клёво! Крутняк, блин! Секи: фирма! — восторженно говорил Чук Геку, а может, Гек Чуку, увидев, как из подкатившего такси выходят «упакованные» и ухоженные мужчины и женщины. Такие в их 3-ий Социалистический тупик заходили редко.
— Будьте добры, — обратилась к соседям Ирина, одна из двух проживающих в квартире сестёр, — если вам нетрудно, прикройте, пожалуйста, форточку: от этих выхлопных газов можно задохнуться.
— Ах, у меня уже голова разболелась, — потёрла виски Ольга.
— Футы-нуты, ножки гнуты, какие мы нежные, — снисходительно посмотрела на сестриц-идиоток Харита Игнатьевна, дамочка постбальзаковского возраста, с неизменной сигаретой во рту и всегда одетая в импортные шмотки (правда, не новые). Жильцы за глаза называли её «мадам».
Своих трёх дочерей Харита Игнатьевна нажила от разных мужей, но в данный момент вдовствовала. Её старшую дочь зарезал муж-чеченец. Вторая вышла замуж за иностранца, но тот оказался вовсе не «принцем», а каким-то забулдыгой, и дочь стеснялась писать. Младшая Лариса была интердевочкой. Она сколотила себе некоторое состояние, иногда навещала мать, принося ей продукты и вещи.
— Вы, голубушки, в коммунальной квартире живёте, — напомнила сёстрам Серёгина. — И должны подчиняться мнению большинства, прошу не забывать!
— Мы постоянно об этом помним, — тяжело вздохнула Ирина.
— Не заводись, Ирина, умоляю тебя, — страдальчески воззрилась на сестру Ольга. — Ты же видишь, они нас презирают.
Сёстры скорбно замолкли, продолжая с достоинством варить вегетарианский суп.
Серёгина, указав глазами на сестёр, покрутила пальцем у виска. Остальные соседи с ней дружно согласились и продолжили свои наблюдения за мебельным фургоном.
— Уж не к нам ли это новые жильцы в свободные комнаты? — вдруг предположила Харита Игнатьевна.
На неё с ужасом обернулись.
— Типун на язык! — искренне пожелала ей Ниловна.
Тут входная дверь с грохотом открылась и по коммунальному коридору послышались шаги многих ног. Жильцы 51-ой квартиры дружно высыпали в коридор, чтобы не пропустить события. А события развивались так.
По длинному коридору шествовала внушительная делегация во главе с «дамочкой из исполкома», как её тут же окрестили жильцы. «Дамочкой» оказалась Валентина Ивановна Матевенко, после воцарения Зюзюкина вновь нашедшая себе местечко в исполкоме. За «дамочкой» понуро шагал Борис Николаевич с семейством: Наиной Иосифовной, Татьяной, её мужем Лёшей и детьми — старшим Борисом и младшим Глебом. Глебушке было всего пять лет, и Татьяна вела его за руку.
Елене, старшей дочери Бориса Николаевича, с мужем и двумя девочками, выделили комнату в другой коммунальной квартире, а Татьяна решительно заявила: «Папу я не оставлю!»
Сначала Борису Николаевичу с Наиной Иосифовной выделили было восемнадцатиметровую комнату в этой же квартире, но, учитывая благородное желание младшей дочери, комнату им дали соседнюю, пятидесятичетырехметровую. Тут крылся тонкий расчёт: по восстановленным советским законодательствам норма на человека составляла девять квадратных метров. Если площадь была меньшей, жилец имел право становиться на очередь по улучшению жилищных условий. По счастливой случайности, в квартире в 3-ем Социалистическом тупике как раз оказалась свободной пятидесятичерехметровая комната.
Валентина Ивановна искусно провела делегацию по заставленному шкафами и всевозможным хламом коридору — как опытный лоцман судно между рифами — и столкнулась с не менее многочисленной толпой жильцов, любопытно взирающих на прибывших.
— Ордер на комнату! — подняла Валентина Ивановна над собой документ, как парламентёр белый флаг, понимая, что без него их не пустили бы даже на порог квартиры.
— Это к Вовчику, — глубокомысленно изрёк Софокл, куда-то юркнул, поскребся и зашептал в приоткрывшуюся дверь.
Через несколько минут к делегации вышел местный пахан Вовчик Железо в майке, заправленной кое-где в брюки.
— У нас ордер на комнату! — объявила ему Валентина Ивановна, потрясая своим стягом.
Вовчик Железо окинул оценивающим взглядом «дамочку», не спеша взял протянутый ему ордер и стал внимательно его изучать.
В это время обитатели квартиры вдоволь пялились на вновьприбывших: странным образом они казались им как будто знакомыми. Дело в том, что ни газет, ни журналов из-за их дороговизны в этой квартире, за исключением, может быть, Хариты Игнатьевны, не покупали и не читали, телевизор не смотрели: у Ниловны он сломался много лет назад и ей не на что было его починить, Серёгиной смотреть было совершенно некогда, Софокл свой «ящик» давно пропил, а у Ольги и Ирины телевизора не было принципиально — они были духовные и читали книжки. Поэтому семью Ёлкина в лицо не знали, а о распоряжениях нового президента относительно прежнего не слышали. Только мадам иронично-удивлённо оглядывала экс-царствующее семейство, дымя сигареткой.
Чук и Гек, толкаясь и перешёптываясь, нагло рассматривали Бориса Ёлкина-младшего в аккуратном костюмчике, а тот, в свою очередь, бросал высокомерные взгляды на эту оборванную «мелюзгу».
Наконец Вовчик Железо вернул ордер «дамочке», снова скользнув взглядом по её формам в обтягивающем брючном костюме — такие были в его вкусе, — блеснул фиксой и дал резолюцию:
— Железно! — Потом, обращаясь к жильцам, саркастически спросил: — Ну что, братва, приютим у себя бывшего президента Российской Фэдэрации Бориса Николаевича Ёлкина?
