Герман Дробиз - Вот в чем фокус
Каюсь — не подумал... И я стал размышлять. А в самом деле, зачем, например, печать, радио и телевидение сообщают нам результаты спортивных соревнований даже, в тех случаях, когда наши проиграли? Почему бы не сообщать примерно так: «Бег на 10 000 метров участники закончили каждый со своим результатом». Ведь если сообщить, что первым был турок, а вторым наш с разрывом в три секунды, то по логике моего собеседника это может произвести невыгодное впечатление. Кто-то может подумать, что турки обгоняют нас на три секунды не только в спорте. Или — что они обгоняют нас не только на десять тысяч метров. Но и на одиннадцать.
А представьте себе такую сценку в конторе знакомств. Приходит мужчина выбирать подругу жизни, а ему говорят:
— Уважаемый жених, вас, понятно, интересует возраст невесты, ее рост, внешний облик, а также наличие у нее детей от предыдущих браков. К сожалению, все это закрытые данные, и если сообщить, они произведут на вас невыгодное впечатление...
Нет, давайте все же приоткроем кое-где закрытые данные. Вернем термину истинный смысл. Данные должны быть даны. Даны одними и взяты другими — на пользу, на дело. А в результате, я уверен, данных, которые нас радуют, станет больше.
МОЛОДЕЦ, СЕРВАНТЕС!
В маленьких городах свои законы жизни. В частности, приезжих здесь как бы не предусматривают. Например, водитель автобуса остановок не объявляет: ему и в голову не приходит, что кто-то может их не знать. Или вход в учреждение оказывается не там, где табличка, а с противоположной стороны здания, где три подъезда для жильцов верхних этажей, и вот в один из них нужно войти, а в какой — догадайся. Найдешь, выскажешь недоумение, а тебе: «Ой, а наши-то все знают!»
Зато таких славных уютных гостиниц, какие встречаются в маленьких городах, в больших не найдешь. В большом городе гостиница из стекла и камня, живешь, как в витрине. А в Энске, о котором здесь речь, гостиница деревянная, в ней дышится легко. Полы крашеные. Занавески, коврики, покрывала — все какое-то домашнее. В коридорах — пальмы и фикусы в кадках. Фикусы! А как с улицы войдешь — уютный вестибюль, из которого в две стороны убегают винтом деревянные лестницы с резными перилами. Под одной из лестниц дежурная в конторке. По вечерам — как в фонарике. Вдоль стен диваны, те еще, со спинками и полочкой. С валиками. Прелесть! А над лестницами, от стены и до стены, растянуто полотнище, и на нем белым по алому написано: «Ничто не ценится так дорого и не обходится нам так дешево, как вежливость». М. Сервантес. Каково? Это вам не безликое «Добро пожаловать!» А мне тем более понравилось, что Сервантес у меня — из самых любимых писателей. Я его не только за творчество уважаю, но и за биографию. Героический был старик. И как бы ему приятно было узнать, что через три с лишним века его эффектное высказывание будет в виде тактичного девиза украшать гостиницу в маленьком городке, на другой, можно сказать, стороне земного шара — по отношению к Испании. На века сказанул — молодец!
Дело мое командировочное к концу дня успешно решилось, и товарищ, с которым мы это дело решали, позвал меня в гости. Я подумал: чем коротать вечер в гостинице, пусть в уютной, отчего бы не посидеть за семейным столом? И не ошибся: приятно провел время. В двенадцатом часу откланялся, пошел в гостиницу. Легкий морозец, снежок скрипит под ногами. Тихо на улицах, безлюдно. Хорошо! Подхожу к гостинице. Вестибюль ярко освещен, и высказывание Сервантеса просто-таки пылает. Но дверь заперта. Я немного удивляюсь. Ведь гостиница. А если кто ночью приедет? Стучу. Сначала пальчиком в окно. Потом кулаком в дверь: тук- тук. Потом: бряк-бряк-бряк. Потом: трах-трах-та-ра- рах!!! Тут, как по команде, в вестибюле появляются второпях одетые постояльцы и кричат мне через двойные стекла разные сердитые слова. А я им знаками показываю: мол, найдите же наконец дежурную! Они бросаются к конторке... И оттуда выходит заспанная женщина — крепкий же у нее сон!— и отпирает дверь. Я вхожу, и мы с ней начинаем орать друг на друга с выдающейся для глубокой ночи энергией.
Она:
— Всю гостиницу разбудил! Какой! Выпили, так спите, где пили! Ваше счастье, телефон не работает, сейчас бы милицию вызвала. Поспали бы в кутузке! Замок чуть не высадил! Хулиган!
Я:
— Какого черта запираете! Это гостиница, а не ваша квартира! И нечего спать, вам не за это деньги платят!
Но вот она видит, что я трезвый, и ей становится немного неудобно. Мне тоже, из-за этой дурацкой фразы о деньгах. Правильно, конечно, но какие тут у нее деньги?
И мы берем тоном ниже.
— У нас в одиннадцать закрывают, надо знать. Наши все знают.
— Но это гостиница! Она не для «ваших», а для «наших»!
— И для наших. У нас ресторан. Ресторан закрывают в одиннадцать и гостиницу тоже. А я виновата, что вы в гости ушли?
— Ну, хорошо. Ну, тогда надо табличку повесить: так, мол, и так, в одиннадцать дверь на клюшку, просим учесть.
— Табличку нельзя, потому что это гостиница. Она должна быть открыта круглые сутки, вы не понимаете, что ли? Не имеем мы права такую табличку вешать. А всю ночь дверь открытой держать — никакого смысла. Ночью ни одного поезда нет.
— Да поймите: невежливо это все, невежливо! Еще Сервантеса повесили...
Тут мы оба почувствовали, что весь пар вышел, и прекратили дискуссию. Дежурная пошла к себе в конторку, я — в свой номер. Лег. Сна нет. Стал думать о том, о сем. Например, о Сервантесе. С чего к нему эта мысль о вежливости привязалась? С ним-то ведь самим жизнь обошлась не очень вежливо. По бедности вступил в армию. В морском сражении с турками получил ранения в грудь и в руку. Между прочим, случилось это в день его рождения, седьмого октября. Хороший подарок! Руку искалечило. Еще ладно, что левую, а то, может, и писателем бы не стал. И не было бы у нас «Дон-Кихота»... Мало этого. Через несколько лет возвращался домой, в Испанию. На корабле плыл. Вдруг — пираты. Хвать—и продали алжирскому паше. Четырежды пытался бежать, и все неудачно. А позже, когда все-таки вернулся в Испанию? Три раза сидел в тюрьме, хотя виноват ни разу не был. В последней отсидке, в севильской, и «Дон-Кихота» начал. А годков ему к этому моменту было уже пятьдесят пять. Каково? А наглец этот, герцог Бехарский, он же маркиз Хибралеонский, граф Беналькасарский и так далее? Сколько пришлось поунижаться перед этим надменным господином, прежде чем он снизошел и согласился, чтобы роман был посвящен ему. А без посвящения какому-нибудь вельможе, покровителю, книгу тогда выпустить было невозможно... И вот такой человек славит вежливость. Есть над чем подумать. В самом деле, за что, скажем, его в севильскую темницу турнули? Будучи, по общему признанию, безупречно честным служащим, по какой-то теперь неизвестной причине, не успел сдать подотчетную сумму в казну. Не присвоил — нет, только лишь не успел сдать. А его — в тюрьму. Ему бы разозлиться, как мне на дежурную, как дежурной на меня. Права покачать: за что?! Почему камера холодная? Чем кормите? А он вежливо так уселся на голый пол в камере и давай потихоньку «Дон-Кихота» писать. Вот бы и нам так: нагрубили тебе — а ты в ответ напиши хорошую книжку. Сколько бы у нас хороших книг прибавилось!.. Молодец, Сервантес.
КОМЕДИЯ ПОЛОЖЕНИИ
Прочел я недавно рецензию. Разбирается кинокомедия. Снята в жанре комедии положений — то есть смешное возникает из чисто случайных недоразумений, порою нелепых. Критик недоволен. Ругается. Пишет, что в жизни столько недоразумений сразу — не бывает. И захотелось мне ему возразить. Захотелось сказать: напрасно вы, уважаемый, не доверяете нашей разнообразной жизни. В ней все бывает. Да вот, хотя бы...
Еду в троллейбусе, не важно куда, а важно, что зимой и в вечерний час «пик». Всех нас очень много, и все мы толстые от добротной зимней одежды. Стиснуты — раньше говорили: как сельди в бочке. Теперь сельдью из бочек не торгуют, поэтому позволю себе сказать: как свежемороженые креветки в коробочке. И в такой ситуации — замечаю не впервые — не все креветки платят за проезд. Потому что шевельнуться — проблема. Достать абонемент или монетки — сложный технологический процесс. Или акробатический этюд. Не все владеют. Тут и хорошему человеку подумается: да ну вас к лешему! Еще вы мне за такие поездочки должны платить.
Водители это знают. Но что они могут сделать? Только напугать. И вот над нашими головами раздается: «Приготовьтесь к контролю!» Ну, здравомыслящему человеку в общем-то понятно: о том, чтобы контролер пробился через нашу коробочку с креветками, через наш, развивая иронию, прессованный изюм, через этот наш массовый Лаокоон,— об этом не может быть и речи! Но ведь испуг рассчитывает не на здравый смысл, а на нашу неустойчивую психику. В подсознание бьет. И некоторые действительно пугаются. В частности, неподалеку от меня начинает нервничать высокая крупная женщина. Она и сама по себе не худенькая, да еще на ней пальто толстенного драпа. И стиснута она до такой степени, что руки не поместились надлежащим образом вдоль туловища. Одна невольно обнимает за шею соседнего мужчину, а другая вообще задрана кверху и в сторону, как у метательницы диска. Надо, кстати, отдать должное мужчине: на это объятие он никак не реагирует, всецело понимая его как следствие тесноты, а не проявление симпатии. А еще один мужчина, вернее, паренек, наоборот, притулился к женщине под бочок и на ходу дремлет. И ей тоже, конечно, понятно, что никаких чувств к ней он таким способом не выражает, а прилип совершенно стихийно, в процессе общей запрессовки. А дремлет, так как устал на работе. Есть еще у нас люди, которые хорошо работают и от этого немного устают.
![Светлана Чистякова - Наследники Падших Книга вторая Трудно признать [CИ]](/uploads/posts/books/3156/3156.jpg)