Владимир Данилушкин - Магадан — с купюрами и без
Какие другие неведомые таланты зарыты на твоих полынных, иван-чайных полях, Колыма! А что взошло?
Люба, фанатка Солженицына, была журналисткой, но не придерживалась фактов, давала волю фантазии, и в такой мере, что в наше время не вылазила бы из судов по искам за клевету. Я был последним, кто печатал ее полные неточностей заметки, по мере возможности перепроверяя на местности.
Артистов и самоубийц принято хоронить за пределами кладбища. (Моряков вообще за пределами суши.) Надо было бы прибавить сюда и журналистов, четвероногую власть, — сам более 50 лет занимаюсь этим самоубийственным актерством и знаю, о чем речь. Правда, та, о ком говорю, как и я, не выходила из партии, поскольку не состояла в ней, вышла из жизни, так и не прочитав толком сочинения Нобелевского лауреата.
Да, пока не забыл, Солженицын был пятнадцать лет назад в Магадане пролетом из Америки: вышел из самолета, но в город лауреата без визы не пустили. Он опустился на колени и поцеловал землю: мол, приношу поклон колымской земле, схоронившей в себе многие сотни тысяч, если не миллионы наших казненных соотечественников. Цитирую по печатному источнику. (Далее отточие, видимо, у Исаича перехватило дыхание.) По древним христианским представлениям, земля, схоронившая невинных мучеников, становится святой…
Я-то знал, что названная цифра человеческих потерь гиперболическая: управлению милиции достался от лагерных времен в наследство миллион дел. Не могли же каждого расстрелять три раза! За каждым зэка числилась не одна ходка. Расстреляно было, по официальным данным, восемь с лишним тысяч человек, в основном уголовников, а всего через колымские лагеря прошло за полвека более двухсот тысяч человек.
Но никто ни до, ни после Солженицына не целовал магаданскую землю, разве что принудительно, в гололед. Да и то прикосновения затылка не считаются.
Правда, ее едят — и эвены, и медведи. Съедобная глина закупоривает кишки зверя, отправляющегося на спячку до самой весны, защищает от нежелательных проникновений.
Прошло почти двадцать лет, как погибла та книголюбивая кнИгиня, и я вновь встречаю внешне похожую на нее молодую магаданку, память вспыхивает подобно толченому магнию — щечки-персик, ясные, глубокие глаза с характерным — елочкой — рисунком радужной оболочки! Зажигаюсь обманным клонным чувством симпатии. Разеваю рот — поговорить об Александре Исаиче, всплеске всеобщего интереса к персоне старца в связи с уходом, но так и стою с открытым ртом. Похожая, да не та! Кто она, вылитая Люба-книголюба, обещавшая найти деньги на издание моей книжки об наркодилерах? Может быть, ее дочь, скорее, внучка? Не привидение же явилось среди ясного дня, чур, меня, чур! (Кстати, улавливаете корень слова чурка?)
Только вот сам я, проживший в Магадане 40 лет — год за полтора, безнадежно стар для такой зайки. Но не беда: кажется, вот-вот найду своего юного двойника и передам ему эстафету симпатии. Думаете, о чем я? Нет, не гоню. Во всяком случае, не я. Есть одна загадочная история. Пенсионный фонд уже несколько лет присылает данные о зачисленных за год пенсионных взносах — 00 рублей и 00 копеек. Фамилия, имя, отчество — мои, а год рождения 70-й. По документу выходит, я — почти ровесник моего сына! Я словно прикасаюсь к чему-то неощутимому, мне и радостно, и щекотно: проснусь ненароком, а меня уже нет, лишь пленочка плесени.
Скверы так похожи на заброшенные кладбища! Да и этот, на месте углового здания № 1 напротив автовокзала — тоже. Чего только не было в первом каменном здании города — изначально погранотряд, затем и охотники поселились, и книголюбы, и издатели. И я там был, чай с медом пил. И врачебная комиссия, куда приходили инвалиды — отмечаться: мол, живы еще, нас не сокрушить. Скульптор-примитивист работал здесь над памятником знаменитому на весь мир геологу, пока не умер, уступив победу в конкурсе творческому коллективу, общими усилиями изваявшему гениальную голову на палочке. Были там и магазинчики начального капитализма: торопливо — перед смертью не надышишься — наваривали свой процент. А ведь засиделся я в скверике, давних знакомцев вспоминаючи. Тот из ружья застрелился, тот, говорун, от рака горла умер, тот пловец утонул, тот задохнулся в гараже от угарного газа поверх алкогольной интоксикации.
2
Мишу Круга, быть может, убили затем, чтобы лучше шансона «Магадан» ничего не написал.
ВерсияДревние северяне облюбовывали места для стоянок и обменной торговли не с бухты-барахты, кожным зрением просвечивая землю вглубь, наподобие лозоходцев. Была такая дзялбу-ярмарка на речке Магаданке, в нынешней городской черте. Украинцы, а их немало в Магадане, переводят это эвенское слово как майдан. А что? Лишь бы «е Майданек. Ну, базар, за который эвены, вменяемые ребята, отвечают по полной. В устье Дукчи (стоянка, значит), на берегу бухты Гертнера и поныне отмечают в день летнего солнцестояния приход Нового года по эвенскому календарю. Собираются сотнями горожане, приезжают жители национальных сел — Тахтоямска, Гадли, Олы, Омсукчана, из Северо-Эвенского района.
Праздник называется Хэбденек — попить, поесть без денег. Это я придумал, да неудачно: на самом деле ударение на последнем слоге. И какое-то созвучие с хеппи-эндом. Чаек там несметно, рыбы — и того больше. Тысячами тонн икры бывает наполнена кромка прибоя в пору нереста мойвы — настоящая манна библейская. Эту рыбку эвены называют уек — слеза.
По обычаю в самую короткую ночь года перед встречей солнца каждый человек должен пройти обряд очищения, чтобы предстать перед первыми лучами с чистой душой, без болезней и злых мыслей. Все собравшиеся загадывают желания, повязывая разноцветные ленточки на ритуальную лиственницу. К тому дню она уже зеленеет мягкой хвоей и похожа на новогоднюю елочку. Духи унесут вместе с ароматом хвои в верхний мир сокровенные просьбы, и пожелания обязательно сбудутся.
Накануне праздника на поляне в долине реки вырастает целый поселочек. Временный, как декорация для спектакля. У кочующих оленеводов именно такие поселочки по тысяче с лишним километров за год проделывали, словно поезд без железной дороги. Каждая эвенская семья ставит на праздник Хэбденека юрту, воспроизводит внутреннее убранство, готовит национальные блюда, и здесь разыгрывается негласное соперничество: кто лучший кулинар, у кого вкуснее уха из красной рыбы нового урожая. Ловля ее — ритуальное действо. Это вам не игра в козла с помощью костяшек домино, которая частенько заканчивается рыбой.
Как правило, в меню праздника птичье мясо, чуть не сказал птичье молоко, юкола, не путать с кока-колой, травяной чай, лепешки. Разжигая костер, кормят дух огня и поят каплями огненной воды, вспыхивающими синью, словно крохотное небо. Огонь огнем, а почему морская вода не задействована в обряде, в отличие от праздника Ивана Купала, тоже выпадающего на самый длинный день в году? Но это по календарю, на самом деле энтузиастов проводить его на Севере не находится. Зато Крещение в январе собирает немало магаданцев. Погрузившись в крестообразную прорубь в бухте Гертнера, в морозец градусов за двадцать, православные чувствуют себя заново народившимися. В смысле очищения духа.
Коренные северяне — сугубо сухопутные люди, не купаются ни в море, ни в многочисленных реках и озерах. Причем не только зимой, как любители моржевания из секции Белобородова, но и летом.
Лично я с первым снегом начинаю ждать Нового года, а с Рождества — весны. Солнышко еще низкое, но оно подрастет. Белые ночи июня — словно жизнь набело. Костерки — словно свечи на именинном торте.
Лучше всего в костре горят высохшие на корню ветки кедрового стланика. Кто-то ввел в моду настаивать на зернышках кедрача водку: мол, улучшаем вкус, заодно очищая от сивушных масел. Я попробовал на поминках университетского друга выпить — будто наелся дров. Два дня это ощущение дровосека не покидало меня. И вот уж совсем странное: когда мне попадается водка, во рту фантомно появляется аромат никотина, хотя не курю более двадцати лет, и оба запаха порока душно наполняют гортань, когда слышу тяжелую ресторанную музыку танго, вижу нахальных красоток, проходя мимо бывшего ресторана, где теперь вместо общепита два коммерческих банка, да третий встык — вместо продуктового магазина. Там выпивали с покойником, когда выпустились из университета, умягченную водку, закусывая селедочкой-малосолкой да котлетой «Арктика» из кальмара.
Господь специально создал птиц кедровок с клювом, похожим на изогнутый пинцет. Они-то являются едва ли не главными потребителями стланиковых орешек. Белки-летяги тоже ценят столь калорийную пищу. Ну и медведи — ничто человеческое им не чуждо. Иной раз приходит в голову сумасшедшая идея: как ухудшила жизнь лесных обитателей инфляция, крах ипотечной системы, финансовый кризис, одним словом. Стоп, стоп, осаживаю себя. Это все мне бредится. Звери не мелочатся и за каждую ошибку и слабость сполна платят собственной жизнью.
