Владимир Кунин - Кыся
Гельмут с Францем рассчитают время, необходимое для проезда от одного дома до другого, приплюсуют еще пятнадцать минут на поцелуи и вручение рождественских подарков, а потом запрут Хартманновский дом и выедут на дорогу. Там они на секунду остановятся, Гельмут вытащит свой замечательный пультик, созданный русскими умельцами, и нажмет заветную кнопочку. В гараже фон Тифенбаха раздастся мощный взрыв и сразу же унесет на тот свет и папу, и дочь — Монику фон Тифенбах! И не нужно будет травить Монику отдельно, чтобы потом имитировать разрыв сердца на могиле отца…
Затем Гельмут с Мозером подъезжают к дому фон Тифенбаха — охи, ахи, полиция… И так далее. Явная экономия сил и средств. Сведение риска до минимума. Во всем виноват этот несчастный взбалмошный старик фон Тифенбах со своими идиотскими ракетами!..
Но для того, чтобы двадцать четвертого декабря «поломка» Хартманновского «Мерседеса» выглядела бы естественно, Хельмут за пару дней до Рождества заедет в Тифенбаховский дом будто посоветоваться с Мозером, и во всеуслышание пожалуется на то, что его машина стала плохо заводиться. А в мастерских перед рождественскими каникулами страшная очередь, и они могут его записать только на конец будущей недели. Да еще и сдерут кучу денег!
Тогда звонок двадцать четвертого вечером с просьбой прислать к ним Мозера с машиной будет самым лучшим алиби, которое можно только представить…
— Я все поняла, кроме «алиби»… — сказала Дженни. — Ты не знаешь, что это такое? Что такое «алиби» — я не имел понятия, но сообразил, что настала пора действовать и мне. Другого такого случая не представится.
Рано утром, в слезах и истерике, позвонила Моника — ночью пропала Дженни! С вечера Гельмут ездил с ней прогуляться, они вернулись как ни в чем не бывало, а потом Дженни исчезла…
— Папочка!.. — плакала в телефон Моника. — Гельмут уехал по делам, я одна дома и могу тебе сказать, что жизнь с ним стала для меня невыносимой… А тут еще это трагическое исчезновение Дженни! Дженни, которая была единственной отдушиной в моей жизни…
— Успокойся, детка, — сказал ей Фридрих, и я увидел, как у него задрожал подбородок. — Твоя отдушина сидит напротив меня и мы все втроем завтракаем — Дженни, Кыся и я.
Тут Моника совсем разрыдалась, но уже от счастья, и попросила Дженни к телефону. Фридрих положил трубку перед Дженни, и та, наклонив головку, выслушала за одну минуту столько ласковых слов, сколько я не слышал за шесть лет своей жизни!
Оставшиеся несколько дней до Рождества я был постоянно занят ожиданием приезда Гельмута с «жалобами» на свой «Мерседес».
Только не нужно думать, что я просто так сидел и ждал, когда же приедет этот вонючий Гельмут.
Каждую ночь я спускался в гараж и проверял сохранность своей контрольной веревочки, и однажды днем, возвращаясь из сада в дом через гараж, собственными глазами увидел, как Франц Мозер, порвав зацепленную мною веревочку, поднял крышку ящика с ракетами и проверил — на месте ли русская «Матрешка»! А потом зарыл ее поглубже, на самое дно ящика, и забросал сверху пакетами с фейерверком…
Кроме всего прочего, в оранжерее, где стоял душный тошнотворный запах цветов и влажной зелени, я случайно обнаружил под ящиком от рассады маленькую радиостанцию с магнитофоном и наушниками. Я такие штуки во всех полицейских фильмах видел еще в Петербурге. Причем все эти приборы были пропитаны запахами нового помощника герра Лемке и слегка отдавали запахами Рэкса и Клауса. Из чего я логически заключил, что наемный дядечка для работы в оранжерее и парнике — полицейский, который время от времени общается и с Клаусом, и с Рэксом.
Это как раз было неплохо. В какой-то степени успокаивало и вселяло надежду. Лишь бы они не сорвали МНЕ МОЮ ОПЕРАЦИЮ!
В конце концов, я в германскую полицию не нанимался. Я — РУССКИЙ КОТ, волей случая посвященный в разные ихние немецкие и немецко-российские гнусности. И я имею право действовать по своему усмотрению — так, как считаю нужным и справедливым!
Поэтому в ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря, когда Баська Ковальска, перед отъездом на каникулы в свою любимую Польшу, спала в постели Фридриха, и они там за дверью дышали как две Дженни, я спустился в гараж, волоча за собой заранее украденный у фрау Розенмайер полиэтиленовый пакет фирмы «Тенгельманн».
Я открыл крышку ящика, разгреб цветастые упаковки с ракетами и осторожно вытащил «Русский сувенир» наружу. С чудовищном трудом я перекатил эту ужасную «Матрешку» из русского пакета в немецкий, и спрятал его у самых ворот, за летними колесами от джипа «Чероки».
В «Русские сувенир» с Адмиралтейством я умудрился запихать один лыжный ботинок Фридриха и снова аккуратненько опустил пакет на дно ящика. Если не брать его в руки — нипочем не поймешь, что там ботинок, а не бомба. По форме — просто загляденье! Ну, и, конечно, забросал пакет ракетами с фейерверком. Теперь, если Мозеру и Гельмуту взбредет в голову проверить, — на месте ли их рождественский подарок Фридриху и Монике фон Тифенбах, они будут полностью удовлетворены.
Не скрою, все действия, которые я совершил, для меня, Кота, — были невероятно сложными! Для Человека, даже самого глупого — раз плюнуть… Я же так умудохался, что у меня потом еще часа два лапы дрожали и в ушах стоял звон. Наверное, тоже давление повысилось, как у Фридриха, когда он перенервничает. Теперь я ждал Гельмута…
Он приехал на следующий день, двадцать третьего декабря, выдал во всеуслышание версию, — дескать, его автомобиль плохо заводится и попросил герра Мозера посмотреть — что там такое…
Когда же они с Мозером пошли наверх к Фридриху спросить — может ли герр Мозер уделить часок автомобилю герра Хартманна, и оставили серебристый «Мерседес» с открытыми дверцами у гаража, я спокойненько вытащил «тенгельманновский» пакет с русской бомбой из-за летних колес американского джипа «Чероки» и запихнул его глубоко под водительское сиденье «Мерседеса» герра Хартманна. Да еще и догадался прикрыть пакет задним накладным ковриком…
Теперь осталось только предупредить Дженни, чтобы она попыталась любым способом войти в Контакт с Моникой и, не говоря Монике ни слова правды, заставить ее в ближайшие дни даже не подходить к серебристому «Мерседесу». Что я в этот вечер и сделал. Смотался к дому Хартманнов, пролез сквозь золотые завитушки ворот в садик и совершенно нагло, уже чисто Телепатически, вызвал Дженни.
Из дому ей было не выйти — у нее таких проходиков, как мне сотворил герр Лемке, не было, и единственное, что она могла — встать на задние лапки у окна гостиной, где еще не опустили жалюзи, и притиснуться к толстому двойному стеклу своей заспанной мордочкой.
Я хорошо помнил именно этот раздел из книги доктора Ричарда Шелдрейса — мы его с Шурой Плоткиным даже специально отрабатывали — и сделал все по науке. Сосредоточился и Телепатически четко передал Дженни свое предупреждение насчет серебристого «Мерседеса».
К счастью, Дженни все восприняла, как надо, закивала головкой и засучила лапками по стеклу. Мне показалось, что я даже услышал ее ответ дескать, «…ВСЕ ПОНЯЛА… НЕ ВОЛНУЙСЯ, ЛЮБИМЫЙ…» И потом — неясно и неразборчиво, типа — «ОЧЕНЬ ТЕБЯ ХОЧУ!..»
Вот этим разделом из Шелдрейса надо будет подзаняться с Дженни в свободное время. А то она неважно рубит в Бесконтактной Телепатической Связи…
И, тем не менее, я, успокоенный, потрюхал к своему дому, считая, что программа сегодняшнего вечера выполнена мною на все сто процентов. Теперь не нарваться бы на мою подругу Лисицу, и можно считать, что день прошел удачно.
Хотя, почему бы завершающим этапом удачного дня не трахнуть еще и Лисицу?..
Ранним утром двадцать четвертого декабря герр Лемке со своим оранжерейно-парниковым «помощником», под непосредственным руководством самого Фридриха фон Тифенбаха, установили в гостиной, неподалеку от удивительно уютного камина, напротив которого я теперь наладился валяться в ленивой полудреме чуть ли не каждый день, — роскошную голубую елку, и принялись ее украшать поразительно симпатичными игрушками и маленькими цветными лампочками…
Фрау Розенмайер на кухне готовила соус для омаров. Это такие гигантские раки, каждый величиной с небольшую Кошку. Живые — жуткие, черные, отвратительные, с чудовищными безжалостными клешнями. Я их вчера первый раз в жизни увидел — у меня чуть сердце от ужаса не остановилось!.. Вареные же омары — красные, вполне мирные, с очень миленьким рыбным запахом…
Баська еще вчера села в свой десятилетний задрипанный «фордик» и укатила на нем в Польшу, получив от Фридриха рождественский подарок — тысячу марок. Баська сейчас в Польше дом строит. Ей очень нужны деньги…
Францу Мозеру Фридрих вчера разрешил не приезжать с утра в Грюнвальд, а попросил появиться лишь на час только к шести вечера — помочь ему с Моникой подготовить рождественский фейерверк. А потом тоже сразу же уехать домой.