Владимир Елистратов - Рассказы
— Восточные славяны жили на восточных славянских землях и сообщались на восточнославянской диалектике.
И замолчал. Весь вид его говорил: «Ловко я? Да, я такой. Вы удивлены?»
— Судя по всему, на восточнославянские темы, — сострил аспирант.
— Да. Они надевались в националистические костюмы. И пели народные романсы.
— Так. Ещё что? Форма правления, занятия… обрисуйте, так сказать, хронологию вопроса…
— Форма правления нормальная… славянская. Это ясно. («Кому как?» — подумал я). Занятия… — юноша явно что-то вспоминал, — абортничество…
— Как?
— Абортничество…
— Прекрасно, — у аспиранта изобразился на лице ужас. — Позвольте узнать, что это такое?
Абитуриент покраснел и съёжился:
— Они им занималися.
— Ладно. К какому времени относятся первые сведения о восточных славянах?
— К древнему.
— Точнее.
— К древнему пласту ушедших эпох прошлого.
— Переходите ко второму вопросу.
— НЭП.
— Так…
— Во времена НЭПа происходили реформы.
— Какие?
— Во всех направлениях промышленной экономики.
— Конкретнее.
Юноша резко оживился:
— Лошади и кони заменялись тракторами.
— Сами?
— Нет, с помощью Ленина. Он их всех позаменял.
— Славно. А при чём здесь НЭП?
— Он подспособствовал в реформах.
— В каких?
— Всех.
— Конкретнее.
— В заменении лошадями тракторов. То есть тракторами конёв и лошадёв. То есть лошадей. Заменении их Лениным.
Круг замкнулся. У аспиранта — теперь с омерзением на лице — задёргалась коленка:
— Я вынужден поставить вам двойку.
— Не надо.
— А что прикажете вам поставить?
— Ничего.
— Как это?
— Я выучу.
— Когда?
— Завтра.
— Но завтра не будет экзамена. Экзамен сегодня.
Юноша встал. Потом сел. Зачем-то подозрительно посмотрел на меня. (Дескать, сговорились!..) Потом на экзаменатора:
— Спрашивайте, — в голосе слёзы и нечеловеческая решимость.
— Что?! — изумился экзаменатор. (На лице — ужас).
— Про Ивана Грозного. Я знаю. Он убил сына и бояр.
— Не хочу я вас спрашивать про Ивана Грозного! — (На лице — омерзение). — У вас билет № 7. Восточные славяне. Реформы НЭПа.
На юношу нашла чёрная предсмертная тоска. Он стал метаться. На него страшно было смотреть.
— Значит всё?.. — сказал он.
— Всё.
— А жалко ж.
— Мне тоже.
— Вся жизнь поломата…
— Сомневаюсь. Вы бы всё равно не поступили. Вон у вас какие оценки. Придёте на следующий год.
— Не приду.
— Как хотите.
— Не приду я… потому что с собой покончусь.
— Что сделаете?
— Кинуся с окна.
— Куда?
— На двор. Мне смысла от жизни нету без филологии.
Довольно странная беседа длилась ещё долго. Наконец юноша ушёл, пообещав «не покончаться» до следующего года. Тут меня опередила девушка. Она села напротив аспиранта, положив, как взятку, грудь на стол. Её прекрасные голубые глаза смотрели на экзаменатора неотрывно. Экзаменатор ужаснулся лицом и сказал:
— Ваш первый вопрос.
— Пётр.
Девушка эта обладала двумя удивительными качествами, если не считать груди. Во-первых, она совершенно не моргала. Во-вторых, отвечала только односложно.
— Пожалуйста. Реформы Петра. Я вас слушаю.
— Армия.
— Что армия?
— Реформы.
— Какие?
— Флот.
— Что флот?
— Построил.
— Кто?
— Пётр.
— Зачем построил? Цели.
— Выход.
— Куда выход?
— Европа.
— А что, без флота в Европу не пробраться?
— Нет.
— А по суше?
— Трудно.
Ещё одно качество этой удивительной девушки: она отвечала сразу молниеносно, не задумываясь. Интонация — как будто уговаривает, умоляет о чём-то сокровенном. Глаза не моргают, гипнотически обволакивают жертву. Но жертва ещё дёргается.
— Что, трудно пешком ходить?
— Да.
— Вам трудно?
— Трудно.
— А как вам легко, на кораблике?
— Да… кораблике.
— Продолжайте.
— Табель.
— Табель о рангах?
— Рангах…
Постоянно возникает эффект эха. Удивительно: экзаменатор не раздражён. Даже умиротворён. Он как будто бы начинает вести оживлённый диалог с собой. Девушка — его отражение в зеркале, только более приятное, чем реальное.
— Значит, Пётр вводит табель о рангах. Появляется бюрократическая машина…
— Машина.
— Которая всё больше и больше разрастается…
— Разрастается.
— Кроме того, Пётр ведёт борьбу с боярством.
— Боярством…
— Ну что же, достаточно. Второй вопрос у вас лёгкий, вы его, наверное, знаете, да?
— Да.
— Вот ваш лист. Четыре. Всего доброго.
— …Доброго…
Девушка встаёт и уходит. Голубоглазый Призрак с бюстом. Экзаменатор сидит, ошалело глядя в стол. Выражение ошаления медленно сменяется ужасом, ужас — омерзением. Меня он почти не слушает, отходя от гипноза. Приходит в себя только тогда, когда я скороговоркой начинаю бубнить даты. Но об этом я уже говорил.
Когда я вышел из здания первого гума, я понял, что поступил. Я сказал себе: «Я поступил в университет». В этой фразе было столько счастья, что мне сразу захотелось есть. В сумке у меня лежал бутерброд с колбасой. Я сел у фонтана и стал есть колбасу. В этот момент я пережил самое сильное за всю жизнь ощущение счастья. Розовая, влажная, тёплая колбаса пахла детством, домом, наивным уютом, и, пережёвывая её, я словно прощался со всем этим и одновременно обращался в какую-то большую и светлую веру. Солнце, обжигающая глаза вода фонтана, горячий запах пыли на траве, жирный дух раскалённого асфальта — всё это слилось воедино: «Я поступил в университет!».
Но колбаса кончилась, и я пошёл домой.
Так, по сути дела, началась моя жизнь, продолжающаяся до сих пор.
Цыганский конец
Несколько лет назад я купил дом. Дом в деревне, которая имеет очень странное, прямо-таки космическое название — Черные Дыры.
Отчего она так называется — неизвестно. Одни чернодыринцы говорят, что название пошло от болот, которые находятся километрах в пяти от деревни. Другие утверждают, что когда-то давно здесь якобы жил некто Иван Дырин, который взял в жены то ли грузинку, то ли цыганку и народил десяток черных, как сажа, сыновей. И раньше, мол, деревня называлась Черные Дырины, а уж потом от беспамятства и на почве частых перепоев стала Черными Дырами. Существовали, конечно, и другие версии, но все это была уже такая белибердятина и хрень с луком, что и пересказывать совестно.
Версию о болотном происхождении Черных Дыр отстаивали обитатели так называемой Завертаевки, версию же о мифическом Иване Дырине — жители Цыганского Конца. Сейчас поясню.
В деревне Черные Дыры две улицы. У улиц названий нет, есть клички. Первая — Завертаевка. Иначе — Левачка. Иногда ее зовут Самогонным Проспектом. Улица эта кривая и всё время, как пьяная, завертывает влево и влево, заваливаясь в конце концов в овраг. Овраг входит в лес и, если долго-долго по нему идти, то как раз придешь к болотам, от которых, по мнению завертаевцев-левачей, и взяли свое гордое имя Черные Дыры.
Вторая улица — Цыганский Конец. Тут всегда жили по-цыгански многодетные семьи: по семь, восемь, а то и двенадцать, как здесь говорят, «обглодков», или «упырят». По преданию, основателем Цыганского Конца и был тот самый Иван Дырин. Жители Цыганского Конца, концовцы, упорно отстаивают вторую гипотезу о присхождении названия деревни. И даже иногда называют себя ивановцами.
В старые добрые времена концовцы ходили стенкой на завертаевцев. И всегда побеждали, потому что их было больше. Но это было давно. Теперь драться здесь некому.
Что способствовало такому буйночадию концовцев, никто сказать не может. Некоторые считают, что причина — в Золотой Горке. Так зовется здесь красивейшая возвышенность, на которой растет пять столетних дубов и с которой открываются дивные виды на синеватые, акварельной нежности сосновые боры, идущие вдаль на десятки километров.
На Золотой Горке справлялись свадьбы. Мало того: здесь, прямо под дубами, полагалось зачинать детей. Тогда дети рождались здоровыми и сильными. Из зачатых на Золотой Горке я застал только бабу Стешу, которая недавно умерла в возрасте девяноста шести лет. Теперь ничего этого нет, и Цыганский Конец стоит опустевший.
Ну так вот. Купил я дом на Цыганском Конце в Черных Дырах. Кому скажешь — или ржут, или смотрят на тебя как на озабоченного маразматика. Мол, одни дыры и концы на уме. Но я здесь не виноват.
Дыры, конечно, дырами, концы — концами, но благодать вокруг несусветная. Жемчужная кисея туманных далей. Березки, птички щебечут, не знаю, как называются. В ста метрах от дома — речка. Местные ласково зовут её, пардон, Зассыхой, а официального названия мне пока так и не удалось выяснить.
Сеном вокруг пахнет, дерьмецом. И так трогательно, ненавязчиво, прямо до слез.
По жирным, как мокрая гуашь, лугам бродят коровы, похожие на отощалых бегемотов. Есть и бык-производитель. Один. Кличка у него — Полицай. Серьезный зверь.
