Дмитрий Стародубцев - Семь колодцев
Было понятно, что я шутил, но, в отличие от прошлого раза, девушка не собиралась мне потакать.
— Уходите! Я вам не открою! Может быть, вы какой-нибудь маньяк! Да и вообще, я не одна!
Она явно была в квартире одна.
— В чем моя вина, Татьяна? Мне позвонила какая-то пожилая женщина из вашей конторы и потребовала вернуть книжку…
— Ну так и отнесите ее в библиотеку!
— Но я решил, что лучше всего, если я зайду к вам. Возможно, вы в чем-то нуждаетесь. Вот апельсины купил, то, се…
— Спасибо вам за заботу, но мне ничего не надо! Прощайте!
Я помялся, мне не хотелось сдаваться.
— Я не уйду, пока вы мне не откроете! Я не причиню вам зла, я только хочу убедиться, что с вами все в порядке, и отдать книжку!
Татьяна за дверью долго молчала.
— Нет! Я вас не пущу! — наконец выдавила она.
Я почувствовал в ее голосе некоторую неубедительность и решил не отступать.
— А я не уйду! — твердо сказал я и вдруг запел в полный голос:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы — пионеры, дети рабочих!
Близится эра светлых годов.
Клич пионеров: всегда будь готов!..
Голос у меня был хороший, сильный, так что вскоре весь подъезд сотрясался от моего зычного вокала. Покончив с пионерами, я вспомнил пару романсов из Есенина: «Отговорила роща золотая…»
Наконец послышался звук открываемого замка, и дверь распахнулась.
— Вы меня хотите окончательно опозорить!
Татьяна была, как всегда, восхитительна, если не считать злого румянца на ее щеках, который, впрочем, тоже ей шел.
Я увидел знакомый классический профиль красивой римлянки, шелковистые волосы, прихваченные пучком на затылке, прелестные рубиновые сережки в мочках ушей. К слову сказать, девушка не теряла времени даром — пока я пел, она явно приоделась и чуть подкрасилась, поскольку вряд ли до моего прихода была облачена в столь торжественные наряды.
Я прошел в маленькую прихожую скромной квартирки. Она поспешила прикрыть за мной дверь.
— Извините, если что не так! — поспешил повиниться я.
— Как вы узнали мой адрес?.. Ах, я забыла, вы же американский шпион!
— Так точно! — улыбнулся я. — Кто это старушенция, с которой я разговаривал по телефону и которая вас замещает?
— Это Ксения Ивановна. Она бывший директор школы…
— Ах вот оно что! Я что-то в этом духе и подумал. Она так на меня наезжала, будто я не уплатил налогов государству по меньшей мере на десять миллионов долларов.
Татьяна расцвела улыбкой:
— Это она может! Она специализируется на должниках — тех, кто вовремя не возвращает библиотечные книжки, и справляется со своей работой блестяще. Еще и зарабатывает для библиотеки на штрафах. Мы вот ксерокс недавно купили…
— Да, она меня тоже выставила на десять рублей. Я ей пообещал, что как только получу зарплату, сразу же расплачусь.
Татьяна рассмеялась.
— Кстати, это вам! — Я протянул девушке пакеты с продуктами.
Она заглянула в сумки и испугалась:
— Гранатовый сок? Черная икра? Это же страшно дорого! Я не могу это взять!
Она попыталась вернуть мне гостинцы.
— Берите-берите! У вас нет другого выхода! — настаивал я.
— Ну а вино-то здесь при чем?
— А что? Вино очень помогает при определенных заболеваниях.
— Это при каких?
— Ну, например, при любовной истоме!
— Мне это не грозит!
— Правда? Почему вы так в этом уверены? От этого никто не застрахован!
Татьяна бодро улыбнулась, но все равно уступать не собиралась:
— Нет, это уж слишком, заберите! Я не хочу быть обязанной никому и ничем!
— Поверьте, вы не будете мне ничем обязаны! Честное слово!
Наконец я всучил ей сумки.
Мы пили на крохотной кухоньке чай, потом вино. Я разглядывал ее красивый лоб, носик, губы. Наслаждался ее голосом, всем ее обликом.
Она сначала смущалась — все-таки мы первый раз общались в такой неформальной обстановке, а может быть, и стеснялась своей убогой квартирки, где царила этакая чистенькая нищета, но постепенно, после бокала вина и двадцати пяти моих свежих анекдотов почувствовала себя раскованно и приобрела обычную уверенность, которую я уже несколько раз наблюдал в библиотеке.
— А вы неплохо поете, — сказала она.
— Спасибо! Вы уж извините, что я так настойчиво врывался…
— Да ладно! Хотя, конечно, я очень удивилась и даже напугалась…
Что было дальше? Догадайтесь!
Правильно! Мы просто посидели за столом, и я просто ушел. Вернее, не просто ушел — приперлась ее мама, которой я показался в высшей степени подозрительным, может быть, потому, что разница в возрасте у нас с Татьяной была слишком очевидна, и стала вытеснять меня из квартиры. Уже на пороге, прощаясь, я пытался назначить своей милой библиотекарше свидание, приглашал ее в кино, в театр, в ресторан, в клуб, за город, в Турцию, в Сингапур — куда угодно, на ее усмотрение, но все, чего я смог добиться, это взять у нее домашний телефон и обещание как-нибудь потом встретиться. А книжку я так и забыл ей отдать…
Дня через три я перезвонил Татьяне, но ее дома не оказалось, и я ограничился неприятным общением с мамашей. Последующие две моих попытки вызвать недотрогу на принципиальный разговор тоже ни к чему не привели. Потом я уехал, потом опять уехал, а потом в моей жизни началась такая каша, что, честно говоря, о Татьяне я забыл напрочь…
77
Май. После месяца холодных беспорядочных дождей, уркаганных северных ветров, чавкающей и взбрызгивающей грязи, затравленных и загаженных машин, дрожащих от холода мокрых голубей на подоконнике, студеных пронзительных ночей с паром изо рта, после всего этого томительного сволочного безвременья вдруг настала поразительная благодать.
Это был блистательный день. Как вспышка разума, как Божье благословение, как триумф жизни!
Солнечный луч ударил в глаз, я приоткрыл его и едва не ослеп. Подскочил с кровати, будто по сигналу тревоги, бросился нагишом к окну и тут увидел солнечный рай, разлившийся по небу и земле почти с противоестественной щедростью.
Я распахнул створки окна и с восторгом впитал всем своим телом хлынувшие навстречу мне мощным потоком ликующие звуки, краски и ароматы.
Господи, ну какое же счастье жить!
Часом позже я сидел на заднем сиденье роскошного лимузина, которым с шиком бывалого придворного управлял пожилой вышколенный водитель, спокойный, как удав, и с торжественной задумчивостью рассматривал девушек на остановках, машины в дорожной толчее, рекламные щиты у дорог.
Никробрил-продукт. Вот еще один щит — опять Ник-робрил-продукт. Кругом Никробрил-продукт.
Милый, милый Никробрил-продукт!
Я увидел в зеркале заднего вида свой мутный маслянистый взгляд. Я был почти пьян этой праздничной эйфорией.
Я летал. Мне хотелось обнять и расцеловать весь мир. Люди! Я люблю вас!
Люблю душевно, заботливо. И люблю не только красивых, сильных и отважных. А люблю всех-всех! Даже вот этого мерзкого бомжа, хотя и знаю, что он вор и подонок, даже вот эту отвратительную толстушку, несмотря на ее взгляд, в котором пустая ненависть и безысходность.
Эх, зажигай, Сашка! Пока такая лафа по жизни! Мечтай, люби, балдей! Наслаждайся по полной! Столько счастья и столько вдохновения хватило бы на целый миллион твоих сограждан!
— Я завтра в сервис поеду, — с лживым простодушием нарушил тишину водитель. — Я так понимаю — вас прежде всего беспокоит ручник?
Я рассеянно оторвал взгляд от улицы.
— Вообще-то меня прежде всего беспокоят судьбы человечества… Но начнем, пожалуй, с ручника.
Давно привыкнув к моему вздору, водитель только кивнул и до работы больше не проронил ни слова.
Было около двенадцати. У двери в мой офис стояли незнакомые мне охранники. Я сразу понял, что они совершенно другого сорта — рослые, стройные, со светлыми лицами, в хороших костюмах. И как-то необычно напряжены, будто не просто дежурят у двери, а обременены поручением особой важности.
Холодный пристальный взгляд, не выражающий ничего, кроме едва уловимого презрения.
«Интересно, куда делись те два оболтуса из моей охранной фирмы? — мельком подумал я. — Может быть, Валентин Федорович что-то решил поменять?»
— Ваша фамилия? — дерзко остановил меня один из светлолицых, еще молодой, но уже с пролысиной в полчерепа.
Вообще-то старые охранники знали всех сотрудников фирмы в лицо и не задерживали их попусту, но изначально существовали пластиковые карточки пропусков, и время от времени, когда «на ворота» заступали новые охранники, ими приходилось пользоваться.
Я предъявил свой пропуск.
— Все пропуска недействительны! Ваша фамилия? — отрезал плешивый.
— Я директор этой фирмы! — И я оскорбленно назвал свою фамилию.
Второй охранник провел глазами сверху вниз по свежему списку, отпечатанному на компьютере, и покачал головой:
