Владимир Кунин - Кыся
А через час сложнейших расчетов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.
Герр Лемке поинтересовался у меня — хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.
Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковер в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, все больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да еще при этом, нахалюга, пришептывала:
— Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну, и яйки!.. Как у хорошего мужика… Зобачь, маш бабо пляцек!..
Я от нее еле вырвался. Лапы дрожат, хвост — трубой, ТАМ все звенит! Поставь пять Кошек в ряд — ни одной мало не будет!!!
А что такое «маш бабо пляцек» я только потом сообразил. Это вроде нашего — «Вот тебе бабушка и Юрьев день!».
Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.
Мозер в испуге отдернул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!
Я отчетливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока — пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.
Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шредеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с желтой костяной ручкой, и сказал мне:
— Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован — водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но все же это лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились вместе со мной…
И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина…
Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я не буду Я, если я этим тварям — Хартманну, Мозеру, и тому, ТРЕТЬЕМУ, не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.
Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:
— Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и…
— Не боись, Фридрих! — прервал его я в нашей с Шурой российской манере. — Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.
— Как?! — не понял Фридрих. — В каких тапочках? Повтори, пожалуйста, еще раз.
— Ну, это только так говорится, — поспешил я его заверить. — Дескать, пусть только сунутся!..
— Прелестно, — сказал Фридрих. — Я ценю твою храбрость, но все же попрошу тебя держаться рядом со мной.
Причем это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.
* * *И я пошел рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.
Разные мелкие приключения начались сразу же, как только мы направились к лесу.
Откуда ни возьмись перед нами вдруг возникла очень пожилая и очень высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых волос. Дама была завернута в красное клетчатое одеяло — точно такое же, как и то, на котором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую коричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой руке — туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.
Поначалу я подумал, что там в траве пасется или писает Собачка этой дамы. А еще лучше бы — Кошка… Повел носом, принюхался — ни хрена подобного! Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А пахло каким-то неведомым мне зверем. Причем запах был с явным оттенком опасности…
Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей, и в это время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО!.. Что-то коричневое, узкое, длинное, очень хвостатое, стелящееся по самой земле, и с такими злобными зубками в маленькой мордочке, что у меня мороз пошел по спине! Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне, сверкая клыками и яростными глазками!
Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и минимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зверюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина все оглядывалась на меня, словно сожалела, что ей не дали мною перекусить…
— Что это?.. Кто это?.. — в растерянности спросил я у Фридриха.
— Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, — ответил Фридрих. Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетерианка и один из самых активных членов партии «Зеленых». Сейчас это очень модно, вот она и завела себе живую норку… Ты испугался?
— Очень уж неожиданно, — промямлил я. — Такого я еще никогда не видел…
Я хотел было еще что-то сказать Фридриху, но в этот момент неподалеку от нас остановился «Фольксваген-Пассат», и из-за руля вылез немолодой человек со странно знакомым лицом. Он неторопливо обошел свою машину, открыл пассажирскую дверь, и оттуда с громким лаем выскочила огромная овчарка и помчалась мне навстречу!..
Тут-то и произошло то событие, с которого я начал свой рассказ о следующем дне после посещения «Тантриса».
Вот когда я, наконец, понял подлинный смысл слова «Аристократ».
Не «аристократ» — владелец роскошных домов в Мюнхене, Италии и Швейцарии…
Не «аристократ» — родовой наследник разных там озерных замков и многомиллионного состояния, которое позволяет ему мотаться по всем аукционам мира — по каким-то там «Сотби» или «Кристи», как говорил профессор фон Дейн, и, не считая бабок, покупать все, что ему там приглянется…
Нет, это был истинный АРИСТОКРАТ ДУХА — боец и заступник, не ведающий ни преград, ни страха! Как Шура Плоткин… Как Водила!
Но мне Фридрих фон Тифенбах показался еще более героичным — потому что в отличие от Шуры и Водилы, он был маленьким, щуплым, нездоровым, и за его худенькими плечами было шестьдесят пять лет навыхлест прожитой жизни!..
Когда Фридрих увидел, как на меня мчится огромная овчарка, он, ни на секунду не задумавшись, заслонил меня своим телом, поднял над головой трость и бросился вперед — на овчарку, превосходящую его и в росте, и в весе по меньшей мере в два раза.
— Прочь!!! — грозно закричал Фридрих и замахнулся тростью на огромную овчарку.
Но эта овчарка была, видать, так тренирована, что совершенно не обратила ни малейшего внимания на замечательного и решительного Фридриха фон Тифенбаха, грудью вставшего на мою защиту.
В гигантском прыжке она просто взвилась в воздух и сходу перепрыгнула через моего Фридриха с его задранной вверх тростью!
Это было такое кино!.. Такое кино!.. Обалдеть!!!
По воздуху летит громадная овчарка…
…маленький Фридрих, как курица, спасающая своего цыпленка, заслоняет меня телом и пытается поразить тростью летящую по небу Собаку…
…а от «Фольксвагена-Пассат» к нам троим прытью несется немолодой полный человек со знакомым лицом и вопит на весь Грюнвальд:
— Кыся! Кыся!.. Ты что, не узнал?! Это же Рэкс! Это же Рэкс!
* * *Потом, мы все четверо гуляли по Грюнвальдскому лесу.
Мы с Рэксом впереди, Фридрих с Клаусом (так звали полицейского хозяина Рэкса) — чуть сзади.
Рэкс рассказал мне, что после первого звонка к Шредерам, на следующий день Клаус позвонил им вторично. Но не с утра, лишь вечером, после работы. Наверное, тогда, когда мы с Дженни ужинали в «Тантрисе».
Как я понял из описаний Рэкса, к телефону подошел Руджеро и с презрительной гордостью лакея сообщил, что «интересующий вас Кот уже приобретен ни больше, ни меньше, как самим герром Фридрихом фон Тифенбахом»! И добавил, павлин несчастный, что адресов и телефонов своих постоянных клиентов фирма «Шредер и Манфреди» никогда никому не дает. И с чисто итальянским хамством повесил трубку.
Но Клаус только посмеялся, и через свою полицейскую службу в три секунды узнал наши грюнвальдские координаты. Однако решил не звонить, а просто подъехать в Грюнвальд на следующий день. Им с Рэксом дали отгул за два лишних ночных выезда на задержание трех албанцев, пытавшихся ограбить «Шпаркассу» — это вроде нашего «Сбербанка», и на усмирение не в меру разбушевавшихся нескольких бритоголовых сопливых неонацистов в районе Рамерсдорфа у общежития югославских и турецких беженцев.
Вот они с Клаусом и решили повидать меня в свой редкий выходной день. Ну а если не удастся, — потому что про фон Тифенбаха всегда говорят черт знает что, — просто погулять вот по этому Грюнвальдскому лесу. Подышать свежим воздухом…
