Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
— Есть.
В те времена даже такие молодые люди, как я, никогда не путешествовали без вечернего костюма.
— Отлично, — кивнула она, внося мое имя в список гостей. — Значит, завтра в восемь часов вечера. До свидания, мой милый. Приятно было познакомиться.
Она вновь углубилась в изучение списка гостей, так что я сам нашел выход.
4
На следующий вечер ровно в восемь я явился в посольство, облаченный во фрак с белой бабочкой. В те времена в полах фрака были вшиты глубокие потайные карманы, и в эти карманы я спрятал двенадцать коробочек с одной таблеткой в каждой. Посольство сияло огнями, экипажи съезжались к подъезду со всех сторон. Повсюду сновали лакеи в униформе. Я вошел и направился к хозяевам.
— Мой мальчик, — приветствовала меня леди Мейкпис, — я так рада вас видеть, Чарльз, это Освальд Корнелиус, сын Уильяма.
Сэр Чарльз Мейкпис оказался маленьким человечком с элегантной седой шевелюрой. Его нездоровая на вид кожа напоминала пергаментную бумагу, обсыпанную коричневым сахаром. Все лицо, от подбородка до лба, было испещрено глубокими морщинами, и вместе с пергаментной кожей это делало его похожим на обсыпающийся терракотовый бюст.
— Так, значит, вы сын Уильяма? — сказал он, пожимая мне руку. — Как идут дела в Париже? Если я смогу быть чем-нибудь вам полезен, дайте мне знать.
Я шагнул в сверкающую толпу, — похоже, я оказался единственным мужчиной, который не нацепил на себя драгоценности, ордена и всевозможные ленточки. Мы стояли и пили шампанское. Потом нас пригласили к столу. Столовая произвела на меня сногсшибательное впечатление. За длинным, как поле для крикета, столом разместились более сотни гостей. У каждого прибора стояла карточка с именем. Мое место оказалось между двумя необычайно уродливыми пожилыми дамами. Одна из них была женой болгарского посла, другая — теткой короля Испании. Я обратил все свое внимание на еду, которая превзошла мои ожидания. Я до сих пор помню большой трюфель величиной с мячик для гольфа, приготовленный под белым соусом в глиняном горшочке с закрытой крышкой. И великолепную недожаренную камбалу, почти сырую в центре, но при этом очень горячую. (Англичане и американцы всегда пережаривают рыбу.) А вина! Эти вина просто невозможно забыть!
Но что, спросите вы, мог знать о винах семнадцатилетний Освальд Корнелиус? Хороший вопрос. Однако должен вас заверить, что знал он довольно много. Я не успел сказать, что мой отец любил вино больше всего на свете, даже больше женщин. Он был настоящим знатоком и отдавал предпочтение бургундскому. Он также обожал кларет, хотя всегда считал, что даже самый лучший кларет имеет легкий налет женственности.
— Лицо кларета, — говаривал он, — может быть красивее, а фигура лучше, но только бургундские имеют мускулатуру и силу.
Когда мне исполнилось четырнадцать, он заразил меня своей страстью к вину, и всего лишь за год до описываемых событий он взял меня на пешую экскурсию по Бургундии во время сбора урожая в сентябре. Мы начали свой путь в Шаньи и направились на север к Дижону, За неделю мы исходили всю провинцию Кот-де-Нюи, и экскурсия произвела на меня неизгладимое впечатление. Мы шли не по главным дорогам, а по узеньким тропкам, пролегавшим мимо всех крупных виноградников этого знаменитого золотого склона — сначала побывали в Монтраше, потом в Мерсоле, потом в Поммаре и провели ночь в чудесной маленькой гостинице в Боне, где ели ecrevisses (раков) в белом вине и foie gras (гусиную печенку) на тостах, намазанных маслом.
Я помню, как на следующий день мы обедали, сидя на невысокой белой стене на границе Романи Конти, — холодная курица, французский батон, сыр и бутылка «Романи Конти». На этой же стене мы разложили еду, отставив в сторону бутылку и бокалы для вина. Отец выдернул пробку и разливал вино в бокалы, а я тем временем резал курицу. Потом мы сидели под теплым осенним солнцем, глядя, как сборщики винограда идут вдоль рядов, наполняют корзины, относят их к началу рядов, перекладывают виноград в большие корзины, а из них — в тележки, которые увозят буланые лошади. Помню, как отец указал куриной ножкой на эту великолепную сцену и сказал:
— Ты сидишь на границе самой великой земли в мире, сынок! Только посмотри! Четыре с половиной акра твердой красной глины, меньше одного гектара! И все! Но из винограда, который здесь собирают, получается самое лучшее вино. Его делают в очень небольших количествах, поэтому его почти невозможно достать. Вино, которое мы пьем сейчас, было изготовлено здесь одиннадцать лет назад. Нюхай его! Вдыхай аромат! Пробуй его! Пей! Но никогда не пытайся описать его! Этот вкус невозможно выразить словами! Когда ты пьешь «Романи Конти», ты словно испытываешь оргазм во рту и в носу одновременно.
Мне нравилось, когда отец так воодушевлялся. Слушая его, я начинал понимать, как важно иметь увлечение в жизни. Он научил меня, что если тебя что-то интересует — что бы это ни было! — окунайся в свое увлечение с головой. Хватай его обеими руками, тискай, обнимай, люби, но самое главное — относись к нему со всей страстью, на какую способен. Не будь холодным. Горячим — тоже недостаточно. Нужно быть раскаленным добела и страстным.
Мы побывали в Клос-де-Вужо, Бон-Маре, Клос-де-ла-Роше, Шамбертине и во многих других чудесных местах. Спускались в винные погреба и пробовали прошлогоднее вино прямо из бочек. Смотрели, как давят виноград в гигантских деревянных винтовых прессах: чтобы повернуть винт, требовалось шесть мужчин. Мы видели, как в огромные деревянные чаны стекает сок, а в Шамболе-Мюсиньи, где виноград начали собирать на неделю раньше, мы видели, как виноградный сок оживает в необъятных чанах, кипит и булькает, приступая к таинству превращения сахара в алкоголь. И пока мы смотрели, как вино набирало силу, кипение и бульканье дошло до такого накала, что нескольким мужчинам пришлось забраться наверх и сесть на крышку чана, чтобы удержать ее на месте.
Я снова отклонился. Нужно продолжать мой рассказ. Я хотел наглядно доказать, что, несмотря на нежный возраст, был вполне способен оценить качество вин, которые я пил в тот вечер в английском посольстве в Париже. Да, их трудно забыть.
Мы начали с «Шабли Гран Крю Греноль». Потом перешли к «Латуру». Потом к «Ришебургу». А с десертом нам подали «Икем» многолетней выдержки. Сейчас я не могу вспомнить года этих вин, но все они были очень старыми.
После ужина дамы во главе с леди Мейкпис удалились, и сэр Чарльз повел мужчин в просторную гостиную, чтобы выпить портвейна, бренди и кофе.
В гостиной мужчины разбились на группы, и я быстро пристроился к хозяину.
— А, мой мальчик, — улыбнулся он. — Садитесь рядом со мной.
Отлично.
В этой группе оказалось одиннадцать человек, включая меня, и сэр Чарльз церемонно представил меня каждому из них по очереди.
— Это молодой Освальд Корнелиус, — объявил он. — Его отец был нашим человеком в Копенгагене. Познакомьтесь с немецким послом, Освальд.
Я познакомился с немецким послом. Потом познакомился с итальянским послом, венгерским послом, русским послом, перуанским послом и мексиканским. Еще я познакомился с французским министром иностранных дел, генералом французской армии и, наконец, с забавным смуглым человечком из Японии, который представился просто мистером Мицуко. Все знали английский и, вероятно, из уважения к хозяину решили говорить только на этом языке.
— Налейте себе портвейна, молодой человек, — обратился ко мне сэр Чарльз Мейкпис, — и передайте его по кругу. — Я налил себе портвейна и осторожно передал бутылку налево. — Это хороший портвейн. «Фонсека» восемьдесят седьмого года. Ваш отец говорил мне, что вы поступили в Тринити. Верно?
— Да, сэр, — ответил я.
Момент мог наступить в любую секунду. Нельзя его упустить. Я должен за него ухватиться.
— Что вы изучаете? — поинтересовался сэр Чарльз.
— Естественные науки, сэр, — ответил я и приступил к осуществлению своего плана. — Между прочим, — повысил я голос так, чтобы все могли меня услышать, — сейчас в одной из лабораторий проводится совершенно удивительная работа. Чрезвычайно секретная. Вы просто не поверите, какое открытие они недавно сделали.
Десять голов поднялись, и десять пар глаз оторвались от стаканов с портвейном и чашек с кофе и с интересом воззрились на меня.
— Я не знал, что вы уже учитесь, — удивился сэр Чарльз. — Я думал, вам нужно год подождать, и именно поэтому вы здесь.
— Так и есть, — подтвердил я, — но мой будущий куратор предложил мне в прошлом семестре поработать в лаборатории естественных наук.
— И могу я спросить, что же такого секретного и выдающегося они открыли? — в голосе сэра Чарльза слышалась насмешка. Кто может его за это винить?
— Ну… — протянул я и загадочно замолчал.
Молчание длилось несколько секунд. Девять иностранцев и британский посол тихо сидели и вежливо ждали продолжения. В их взглядах читалось терпение и удивленный интерес. «Какой нахальный мальчишка, — казалось, говорят они, — имеет смелость разглагольствовать перед нами. Но пусть говорит. Лучше слушать его, чем рассуждать о политике».
