Кристофер Бакли - Верховные судороги
Теперь Пеппер стояла в полной темноте. Президент щелкнул выключателем, и она увидела зал для боулинга — с одной-единственной дорожкой.
— Ахх! — произнес президент с интонацией человека, который лежит на столе хорошего массажиста. — Это искупает все остальное. Ладно, какой у вас размер?
— Размер, сэр?
О чем он, черт подери, спрашивает?
— Обуви.
Самый могущественный в мире человек скрылся в большом одежном шкафу и вышел оттуда, держа в руках пару женских тапочек для боулинга — восьмого размера. Тапочки были красно-бело-синие, а на носках их красовалось по маленькому орлу.
— Я их сам спроектировал, — сказал президент и добавил: — Только, если можно, не говорите об этом никому. У меня нынче хватает проблем и без прессы, ржущей над тем, что я расходую мое свободное время, — которого у меня, вообще-то говоря, и нет, — на проектирование патриотических тапочек для боулинга.
— Ни слова ни единой душе, сэр.
— Господи, до чего же тут хорошо и тихо, — сказал президент. — Наверху может весь мир взорваться, а отсюда и не услышишь ничего. Хотя, конечно, если он взорвется, мне об этом доложат. Меня по восемнадцати раз за ночь будят, чтобы доложить о том, что я и так узнаю утром. Наверное, это такое приложение к личному самолету, лимузину и бесплатному жилью. Ну хорошо, судья, мы с вами оказались здесь. Прав ли я, полагая, что вы спрашиваете у себя: «Какого черта я тут делаю и что ему от меня нужно?»
— Это было бы… да, сэр. У меня как раз сейчас мелькнул в голове этот вопрос.
Президент, улыбнувшись, сказал:
— Я хочу выдвинуть вашу кандидатуру в члены Верховного суда.
У Пеппер округлились глаза.
— Верховного суда… чего, сэр?
— Соединенных Штатов.
Президент взял шар, тщательно прицелился и пустил его по дорожке. Шар сбил почти все кегли, стоять остались лишь две — самые крайние.
— Душераздирающее зрелище, — сказал он. — Только брешь пробил. То же самое случилось на прошлой неделе с Майклсом на турнире «Байер Классик». Впечатление было такое, что он просто не может попасть в воротца. Вы, наверное, не…
— Нет, сэр, я этого не видела.
— Дьявольски интересный был турнир. Сплошные импровизации. Боб Репперт выдал шесть страйков подряд.
— Да, на это, наверное, стоило посмотреть.
— Ну еще бы.
Президент пустил второй шар и сбил одну из оставшихся кеглей.
— Девятка и спэйр[9] — это большая разница. Дорожка ваша, судья.
Первый шар Пеппер ушел в «канаву». Второй, неторопливо прокатившись посередине дорожки, сбил все десять кеглей — так медленно, что ей показалось, будто они валятся по очереди, одна за другой.
— О, прекрасно, судья. Прекрасно. Давайте ненадолго присядем. Вы видели, что произошло с двумя моими последними кандидатами в члены Верховного суда?
— Да, сэр, ну, то есть я смотрела по телевизору часть слушаний.
— То, что они сделали с этими двумя, просто позор.
— Мне это показалось… политической игрой.
— Сенатор Митчелл. Он меня очень не любит. Впрочем, меня там никто не любит. Но им не следовало отыгрываться на двух достойных людях. Однако все это в прошлом. Они повеселились. Теперь мой черед.
И внезапно Дональд Вандердамп показался Пеппер не таким уж и мягким. В глазах его вспыхнуло мефистофельское лукавство, совершенно не вязавшееся с тапочками и курткой для боулинга.
— Я собираюсь предложить им кандидата, от которого у них случится полноценный эпилептический припадок. — Президент слегка всхрапнул. — И самое замечательное, что они ничего с ним сделать не посмеют. О, это будет забавно. Очень забавно.
— Сэр, — произнесла Пеппер, — можно я кое-что скажу?
— Ну разумеется, — радостно ответил президент.
— Я, конечно, польщена тем, что ваш выбор пал на меня, однако, если вы не против, я бы отличнейшим образом обошлась без этого.
— О нет, — сухо ответил президент. — Поздно. Все уже решено.
— Решено?
— Мной, судья, — уже без всякой улыбки сообщил он. — Ваша страна нуждается в вас. Простите, что выражаюсь языком армейского плаката. Но положение именно таково.
Пеппер вдруг почувствовала себя запертой в замкнутом пространстве.
— Я понимаю, вам хочется свести счеты с сенаторами, сэр, но ведь вы собираетесь воспользоваться для этого моей жизнью. А мне она нравится такой, какая есть. — И Пеппер прибавила: — Не сочтите меня неблагодарной.
— Вы не хотите попасть в Верховный суд?
— Я этого не говорила, сэр. Я имела в виду…
— Что?
— Господин президент, я ведь судья-то телевизионный, — напомнила ему Пеппер.
— Вы были и настоящим судьей.
— Ну да, в суде первой инстанции. Но я думаю, из этого вовсе не следует, что моей квалификации хватит для работы в Верховном суде.
— Судья Картрайт, — произнес президент, постаравшись подпустить в свой голос толику раздражения, — вам не приходило в голову, что я это мое предложение пусть и самую капельку, но обдумал?
— Разве что самую капельку.
— Квалификация у вас более чем достаточная. Помилуйте, да согласно Конституции, для того чтобы заседать в Верховном суде, даже судьей быть не обязательно.
— Если бы мы следовали этому правилу, возможно, Верховный суд был бы получше нынешнего.
— Вот и я о том же.
— Я пошутила, сэр.
— Я навел о вас справки в «Гугле», — сказал президент. — Звучит почти неприлично, правда? Мой персонал просто с ума сходит, когда я захожу в Интернет. Скорее всего, они думают, что я обшариваю порнографические сайты и это того и гляди выплывет наружу. Так или иначе, я о вас кое-что знаю. Техас. Обзор судебной практики в Форэме — отличный, кстати сказать, университет. Высшего класса, но позволяющий начинать с нуля. Работа клерком у федерального судьи в Калифорнии, стажировка в прокуратуре, суд первой инстанции в Лос-Анджелесе, затем «Шестой зал суда».
Пеппер неловко поерзала в кресле:
— Вы неплохо управляетесь с «Гуглом», сэр.
Президент кивнул.
— Я временами думаю, что при той информации, какую из него можно выкачать, ФБР и ЦРУ нам попросту ни к чему. — Он задумчиво насупился. — Мы могли бы сэкономить на их бюджете. Объединить ФБР и ЦРУ в министерство «Гугла». Хм. Об этом стоит подумать. Однако, пока они существуют, эти ведомства проведут на ваш счет рутинное расследование — не говоря уж о пяти грандильонах журналистов, которые постараются заработать Пулитцеровскую премию, доказав, что в шестнадцать лет вы курили травку. Вы в шестнадцать лет травку курили?
— Нет, сэр.
— Какое облегчение.
— Я отложила это дело до семнадцати.
Президент некоторое время молча смотрел на нее, потом сказал:
— Что же, полагаю, каждый, кто не курил в юности травку, выглядит в наши дни странновато. А…
— Кололась ли я героином? Нет, сэр.
— Вот и отлично, — обрадовался президент. — Стало быть, с этой стороны нам опасаться нечего. Однако, как вам известно, сенаторское слушание — штука не для слабонервных. Можете спросить об этом у судей Куни и Берроуза. И поскольку вы здесь и мы затронули эту тему, скажите, много ли скелетов громыхают костями в вашем платяном шкафу?
— В моем шкафу такой бардак, что места для скелетов там не хватает.
— Хороший ответ, — сказал президент.
— Поэтому они у меня по дому болтаются.
— Дело Руби.
— Да, это один из моих призраков, сэр.
— Боже мой, но ведь вас тут винить не за что. В шестьдесят третьем вас и на свете еще не было.
— Нет, но… — Пеппер вздохнула. Эта тема не принадлежала к числу ее любимых. — Но, если говорить об общей рубрике «грехи отцов»… Собственно, там и греха-то не было, per se.[10] Разве что неверная оценка ситуации. Комиссия Уоррена папу полностью оправдала. Однако это событие, можно сказать, изменило всю его жизнь.
— Расскажите о нем. Если вам не трудно.
Пеппер поколебалась, однако, понимая, что президент предлагает ей отрепетировать рассказ, который она, скорее всего, так или иначе вынуждена будет повторить, начала:
— Папа прослужил в полиции Далласа недолго, всего несколько месяцев. В воскресенье, которое последовало за убийством президента, ему поручили охрану гаражного входа в полицейское управление в тот день, когда туда должны были привезти Освальда. Ну и вот, стоит он на посту, и к нему подходит тот мужчина, — комиссия Уоррена установила, что он там действительно прогуливался и ничего больше, — видит какую-то суету и суматоху и спрашивает у папы: «Что у вас тут творится?» Папа отвечает: «А это сюда Ли Харви Освальда должны привезти, который президента Кеннеди застрелил». Мужчина говорит: «Да ну, правда? Ничего, если я на него взгляну? Будет о чем внукам рассказать». Папа, он папа и есть, человек по преимуществу милый, дружелюбный, ну, он и сказал: «Да наверное, вреда от этого никому не будет». А мужчина оказался Джеком Руби.
