Елена Павлова - Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица
В любом случае на то, станет ли человек после смерти донором органов, может повлиять его семья. То есть, если в отказниках человека нет, но семья против, несмотря на отсутствие законодательно подтвержденного права родственников налагать вето на использование органов, в силу вступают нормы врачебной этики, и никто против воли семьи не пойдет. Кстати, даже на моей короткой памяти вето на трансплантацию со стороны семьи не редкость.
И еще о семье. В случае с почками кроме пересадки от погибшего донора есть и другой вариант, наш любимый. Это пересадка органа от донора живого. И любим мы его в первую очередь за то, что почка от живого донора приживается в разы лучше, отторжений дает меньше, работает дольше. А почему? А потому, что, во-первых, у нас есть возможность провести тесты на совместимость несколько раз вместо одного, с чувством, с толком, с расстановкой, а не в дикой спешке в три часа утра (вообще любопытно: и рождаться, и умирать люди почему-то предпочитают ночью), когда над бедным дежурантом висит укоризненное молчание хирургов и нефрологов, которые – он знает, знает – ждут его звонка и припомнят ему каждую потраченную минуту.
Кроме того, в этом случае мы можем использовать более тонкие и точные методы определения совместимости, а значит, опять же снизить вероятность, что почка заартачится и откажется работать в новом теле или будет уничтожена распоясавшимися клетками и взбесившимися антителами. Наконец, время, на которое почка останется без кровотока, минимально, ведь донор и реципиент окажутся в соседних операционных залах и перенос органа из одного в другой не займет и пары минут, поэтому такую трансплантацию называют “пересадкой теплого органа”. А кроме медицинских тонкостей есть еще один важный момент, который не озвучивается, но витает в воздухе. Способность живого здорового человека побороть свой страх перед операционным столом и страх оказаться в “недокомплекте” (на самом деле оставшаяся почка несколько дней после операции перестраивается на новый режим работы, а потом начинает фильтровать столько же крови, сколько прежде обе почки фильтровали вместе, – все-таки природа гений-гений, что придумала нас с некоторым запасом прочности) и отдать кому-то близкому орган – это многое говорит и о доноре, и о реципиенте, и об их отношениях и не может не вызывать уважения. На самом деле донорство органов – это как раз та черта и тот поступок, которым люди и человеческие отношения проверяются на прочность и подлинность. Я вам там ниже расскажу об этом короткую историйку.
Чаще всего, конечно, органы отдают родители детям. Второй по частоте случай – когда органами делятся супруги. На долю остальных ситуаций, например, дети родителям или сестры братьям, приходится значительно более низкое число трансплантаций.
И есть еще ситуация с формулировкой “эмоциональное родство” – когда по согласованию с этической комиссией орган другому человеку может отдать человек, не состоящий с ним ни в кровном, ни в официально заверенном родстве. Но в этом случае должны быть свидетели, подтверждающие существование этого самого “эмоционального родства”, долгую совместную жизнь или особенную теплоту отношений меж ду данными конкретными людьми, чтобы избежать материальной заинтересованности: в Чехии все формы донорства от крови до органов бескорыстны и материально не вознаграждаемы.
А однажды приключился и вовсе неординарный случай: человек не то в знак благодарности за спасенного родственника, не то просто в знак восхищения нашим центром подарил центру одну свою почку. То есть так и сказал: “Безвозмездно передаю почку с единственным условием: она должна попасть к пациенту вашего медицинского центра”. И действительно отдал. И почка – о радость! – прижилась.
Кстати, наша лаборатория возвращается на сцену в том случае, если у человека происходит отторжение органа. Надо сказать, что сегодняшние препараты, подавляющие реакцию организма против трансплантата, настолько мощны, что человек может пережить несколько эпизодов отторжения органа и все-таки сохранить его. Для этого, во-первых, на некоторое время увеличивают дозу иммунодепрессантов (в фоновом режиме и минимальных дозах эти препараты каждый человек с трансплантированным органом принимает после операции всю жизнь), а во-вторых, производят ряд тестов, чтобы понять, каков механизм отторжения в данном случае – кто там такой бунтарь и бузотер, что, несмотря на угнетение, все-таки пытается поубивать клетки трансплантата. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что если выяснится, что речь идет об активированных иммунных клетках, то врачи станут изменять схему лечения иммуносупрессантами, а если окажется, что виноваты антитела – специальные белки, которые вырабатываются одним подтипом лимфоцитов, – то тогда кровь пациента прогонят через специальный аппарат, который отфильтрует опасные белки, чтобы не портили пейзаж и не мешали органу функционировать.
Вот так в первом приближении выглядит пересадка органов и наше место в ней. А теперь история из жизни.
Как-то раз у нас случилась беда: заболел Доктор Н. из отделения кардиохирургии. И не просто насморк подхватил, а продемонстрировал все классические признаки почечной недостаточности и собрался было в oneway-поход на тот свет. С того света его вернули, по голове за пренебрежительное отношение к своему здоровью настучали, в лист ожидания трансплантации поставили.
Новость мгновенно разнеслась по всему нашему центру, а спустя пару дней в нашем отделении появился Доктор Славик. Они долго шушукались у Солнечного Л. в лаборатории, потом пришли ко мне.
– Саш, у тебя системы для забора крови есть?
– Всегда, – откликаюсь я. (Несмотря на то что кровь у пациентов вообще-то набирают наши медсестры внизу, в амбулатории, на всякий случай вроде острой необходимости выкачать у кого-нибудь из ближних своих пару кубиков для эксперимента я держу небольшой запас вакуумных пробирок и систем забора крови у себя в лаборатории.) Я уже, в общем-то, догадываюсь, в чем дело:
– На ДНК берем, на типизацию, да?
– Угу, – кивает Доктор Славик и закатывает рукав. – Лучше из правой. Там удобнее, – командует он. Я набираю полпробирки.
– Свободны. Насколько я понимаю, лучше об этом не распространяться.
– Мы на одном курсе учились, – внезапно говорит Доктор Славик и, не прощаясь, уходит. Мы переглядываемся с Л.
Через некоторое время у дверей лаборатории сталкиваются Доктор Ф. и Доктор М. из кардиологии.
– Доктор Ф., – изумляется Доктор М., – давно же мы с вами не виделись – полчаса уже, как расстались! Впрочем, вы, кажется, шли в столовую, так что же заставляет вас искать пропитание здесь, где из съестного только среды в чашках Петри, и за их потребление вас задушат микробиологи, да завтрак Доктора К., за который вас задушит лично Доктор К.?
– Вы сами, помнится, отбыли в другой корпус на пятый этаж, объяснив свое отсутствие каким-то бесконечно интересным семинаром на тему медицинской этики, – парирует Доктор Ф.
– Да кому нужно это их кудахтанье? – раздражается Доктор М., но тут же спохватывается и, чтобы сгладить обозначившееся противоречие в своих поступках и словах, заявляет: – Я пришел за Л., одному слушать этот… хм… эту… гм… лекцию как-то скучно, такие знания надо немедленно закреплять в душеспасительной дискуссии.
Пока доктора упражняются в куртуазной беседе, я достаю и молча кидаю Солнечному Л. иглу и пробирку, сама прячу точно такие же в карман и выглядываю из дверей лаборатории.
– Доктор Ф.! – восклицаю я радостно и слышу за спиной ехидный шепот Л.:
– Не надо восторга! Не пережимай!
– Вас-то мне и нужно! – продолжаю ликовать я. – У меня тут в списке ваших пациентов кое-что не сходится, а для статьи это очень-очень важно! – и подхватываю Доктора Ф. под руку.
Вслед за мной из лаборатории выпадает Солнечный Л. и с отчаянием вопит (и этот человек будет упрекать меня в ненатуральной игре!):
– Семинар по этике уже начался, а я не взял записи! Пойдемте, доктор, я только возьму тетрадь! – с этими словами он подхватывает под руку Доктора М.
Так мы разводим докторов по разным комнатам, и у каждого, разумеется, одна и та же просьба – сделать им ДНК-типизацию на гены гистосовместимости и не говорить об этом ни одной живой душе.
И у нас образуется уникальная ситуация: лист доноров для одного реципиента, хотя, как вы помните, обычно все наоборот.
Впрочем, мы даже не успели доделать типизацию, когда для Доктора Н. нашелся погибший в автокатастрофе донор. Но список пришедших тогда к нам я храню до сих пор – не для того, чтобы знать, у кого можно в случае чего разжиться почкой, а как свидетельство того, что есть на свете люди, которые просто не умеют оставить ближнего своего в беде и не понимают – как это.
А теперь вернемся, пожалуй, в отделение иммуногенетики, и я немного расскажу вам о Докторе К.
