Владимир Бабенко - Записки орангутолога
Боря прибег к более кардинальным мерам. Он взял лопату и вырыл большую и глубокую яму. Теперь подземные коммуникации грызуна были прерваны и для того, чтобы продвигающийся в грунте слепыш мог бы снова попасть в свой тоннель, ему предстояло пройти около метра по дну ямы.
Боря сидел около своей ямы целый день без перерыва, питаясь тем, чем его снабжали заботливые товарищи. Однако днем зверь не появился, и упорный охотник приготовился к ночной охоте, попросив принести ему теплые вещи, фонарь и термос с чаем — чтобы не мерзнуть.
Мой приятель-пастух потом рассказывал, что нашел студента утром спящим у своего окопа на телогрейке. На дне канавы лежал полузасыпанный землей термос — зверек на рассвете под храп охотника преодолел опасный участок.
У Бори оставался последний день и последний шанс получить зачет. Он вычислил, что слепыш находится в своем тоннеле где-то на отрезке длиной около 50 метров, и решил использовать последнее, но кардинальное средство.
Борю я нашел в чистом поле. Он в одном месте перекрыл тоннель слепыша кирпичами и булыжниками и теперь лопатой рыл землю, добираясь до загнанного в тупик зверька. За спиной у него было уже метров двадцать готовой канавы. Это напомнило мне стройбатчиков, которых я однажды встретил в глухой дальневосточной тайге. Там они тянули по берегу Татарского пролива кабель стратегического значения. Правда, землю они ковыряли бульдозером.
Я подошел и поинтересовался у студента об успехе операции.
— Осталось метров двадцать, и зачет мой. Вы ведь обещали.
— Поймайте сначала, а потом и о зачете поговорим. Доброй охоты!
* * *Я верил, что Боря свой зачет получит. Задатки натуралиста, и более того, задатки охотника у него были. Это проявилось уже в первый день практики, в первую же экскурсию.
И в этой группе первая экскурсия была тоже дидактической. Утром студенты долго вылезали из палаток, почесываясь и кряхтя, закутанные в свитера, теплое белье и прочее тряпье. Как водится, и дежурные проспали, и манная каша была приготовлена на подгоревшем молоке. Я в наказание за общую недисциплинированность, до отказа напился чаю, а студентам порекомендовал запастись питьевой водой, так как мы пойдем по далекому степному маршруту, а день, вероятно, будет жарким. Еще я посоветовал им взять купальники, а также что-нибудь на голову — кепки или косынки. Я специально сказал об этом только один раз и не в приказном тоне. И получилось так, как и ожидалось, — воду они не взяли, купальники и легкие шапочки тоже, и мы отправились на экскурсию. Лесостепное солнце начинало припекать. Беспечные, необстрелянные студенты повеселели, и стали разоблачаться. Но сумок или небольших рюкзачков они из лагеря не взяли (а я говорил им и про это, но тоже только один раз). Поэтому куртки, свитера и рубашки они, завязывая рукава, навешивали на поясах, и вскоре все обзавелись солидным кринолинами и турнюрами.
И все же, пока студенты совсем не сжарились на солнце, я успел-таки показать им гнездо зяблика и даже насиживающую птицу. Точнее, пытался показать, так как они по неопытности никак не могли разглядеть через переплетение ветвей гнездо — чашечку, сработанную из стебельков травы и мха, и снаружи, для маскировки, выложенную тонкими полосками бересты.
Как я ни старался объяснить, где оно располагается, все равно зябличьего домика никто не видел, хотя мы были метрах в пяти от него. Я поднес бинокль к глазам и рассмотрел, что в гнезде сидит вжавшаяся в лоток самка и придумал, как показать гнездо студентам. Надо выпугнуть птицу, и она выдаст свое жилище.
Я поднял с тропы комок сухой земли. Но он показался мне большим — хотя я был твердо уверен, что он не долетит через густые заросли до зябличихи, но на всякий, случай, чтобы случайно не причинить вреда птице, взял кусочек поменьше и бросил его навесом в сторону гнезда по крутой траектории, словно стреляя из гаубицы или из миномета.
Комок прошуршал по листьям, как мне показалось, рядом с гнездом, птица выпорхнула, камнем свалилась вниз и исчезла в кустах.
— Ну, теперь все видели где гнездо? — спросил я группу.
И группа дружно ответила, что все.
Только Боря с криком: «Вы попали в нее! Вы убили ее!», — устремился в кусты в сторону гнезда.
— Да нет, это тебе показалось, — крикнул я ему вдогонку, но он не слушал.
Я, как опытный педагог, воспользовался этим поводом, для того чтобы рассказать студентам о повадках разных живых существ.
— Многие животные, обитающие в траве, на кустах или на деревьях ищут спасение на земле, — начал я. — Поэтому вас и учили еще в прошлом году, на практике по зоологии беспозвоночных, что сачок к сидящим на травинках плохо летающим насекомым — например, жукам, клопам или лесным тараканам — подносят снизу, так как при тревоге будущий экспонат вашей коллекции падает на землю. Мелкие птицы, заметив ястреба или другого хищника, укрываются в густой траве. Это нам сейчас и продемонстрировала самка зяблика. Испугавшись брошенного предмета, она выскочила из гнезда и спряталась в подлеске.
Мою лекцию о поведении животных очень некстати прервал появившийся из кустов Боря. Он был весь в паутине, поцарапанный, и что-то бережно нес в руках. Студенты окружил его.
— Лягушку, наверно поймал, — подумал я.
Боря раскрыл ладони. В руках у него была оглушенная моим снарядом зябличиха. Она бессмысленно озиралась на нас и, наверное, думала, почему именно на нее сегодня сверху свалился метеорит.
— Это у нее просто обморок, от стресса. Ее Боря напугал, когда за нею гнался, — я неуклюже попытался исправить ситуацию.
Но студенты не поверили. И поэтому у следующего гнезда (дрозда-рябинника) которое, к счастью, было открыто и все его сразу заметили, Боря нагнулся, подобрал с тропы толстую палку, и протянув ее мне, ехидно спросил:
— Слабо показать поведение при испуге и у этого вида?
* * *Вспоминая это, я тем временем продолжал свой инспекторский обход. Становилось жарко. Я снял рубашку и по полю пошел к следующему ориентиру — одинокой церкви, стоящей на окраине села. Там Алла должна была изучать численность и поведение пернатых, гнездящихся в человеческих постройках.
Алла — миловидная девушка с хорошими формами. Ее предельно упрощенный купальник как мог сдерживал упругие прелести лежавшей практикантки. Студентка устроилась на надувном матрасе у самых стен храма и смотрела сквозь солнцезащитные очки на золоченый купол. То есть, конечно, не на сам купол, а на галок, стрижей и воробьев, которые вылетали из-под крыши. Алла хронометрировала все их перемещения. А чтобы жарким днем не мучила жажда, Алла запаслась холодным чаем в бутылке из-под вермута.
Я издали увидел, как поп, торопившийся к заутрене, обошел стороной орнитолога, покосившись на бутылку и на другие элементы картины «Искушение святого», перекрестился и поспешал к вратам храма.
Не удивительно, что Алла смутила священника. Она сумела ввести в смущение даже меня, закаленного педагогическим институтом. А произошло это в бане.
* * *Баню мы устроили по окончании первой недели. Заготовкой дров занялась мужская часть нашей экспедиции. Вокруг лагеря росла дубовая роща, и там было много поваленных стволов, которые студенты таскали к циркулярной пиле, где я их распиливал. Я не подпускал студентов к циркулярке исключительно по причине техники безопасности. Механизм был настолько древний и страшный, что, казалось, был взят из музея инквизиции. Огромные, нерегулярно выломанные зубья, легкая кривизна неотцентрированного ржавого диска, качающаяся деревянная станина, западающий выключатель, благодаря которому пила либо не включалась совсем, либо работала столько, сколько ей хотелось, и жуткий вой, издаваемый инструментом даже на холостом ходу, — все это у неподготовленного человека вызывало трепет. Но я был здесь уже не первых год и хотя побаивался циркулярки, но уже не так сильно.
Мотор был мощным, и когда пила с пением вгрызалась в очередной подносимый ей мореный от долго лежания на земле дубовый ствол, вниз сыпались розовые опилки, пахло сидром, а если я чуть наклонял бревно то из пропила тотчас появлялся белый, очень ароматный, с кислинкой дымок.
Пока баня топилась некоторые студенты пошли спать в палатку, другие на реку — купаться, а самые нетерпеливые стали обрывать с берез и дубов ветки — на веники.
Летом баня топится быстро, и уже через четыре часа первая смена (мужская) пошла париться. Пар был мягкий и душистый, как хороший армянский коньяк. Поэтому мы парились долго, периодически выходя на улицу и отсиживаясь на скамейке в холодке, в тени дуба.
В очередной раз я вышел охладится настолько обессиленный, что даже на зубоскальство студентов ничего не мог ответить, а только бестолково водил головой, чем их очень радовал. И еще раз подумал, что все-таки зря ввел сухой закон. Очень хотелось пива.
