Карел Чапек-Ход - Чешские юмористические повести. Первая половина XX века
Так ядро осталось внутри ореха и мозг — в кости.
Идя вдоль ивняка, Катержина услыхала несколько вздохов, вырвавшихся явно не из Антонинова горла. Она ускорила шаг.
Луна, светило влюбленных, еще сияла, в ветвях начинали щебетать птицы, и, казалось, будет погожий день.
Но пани Дурова ни на что не обращала внимания. Шагая мелкими гневными шагами, она вступила на мостки, перешла их нетвердой походкой и остановилась перед дверью большой кабины, где ночевал Антонин.
Существуют поговорки, охлаждающие гнев и чрезмерную пылкость чувств, но супруга маэстро о них не вспомнила, совершенно так же, как не приняла во внимание случай с картошкой.
За дверью слышались два голоса, и, так как Антонину мог принадлежать только один, пани Дурова стала колотить в дверь, крича во всю глотку:
— Открой! Открой! Потаскун паршивый! Открой, кобель потрясучий, а то дверь высажу!
И она в самом деле стала искать кирку, лом или топор.
Вечное мгновение
В кабине воцарилась тишина. Наступила грозная минута, и сердце Катержины отстучало девяносто ударов.
Вдруг там что-то упало и ясно послышался звон стекла.
— Господи боже! — воскликнула пани Дурова.— Вы пьете! Господа, это вы? Это вы, майор? Вы, пан каноник?
С незапамятных пор у входа в купальню стояла старая табуретка. Бросившись к кабине, пани Дурова стукнулась коленкой о табуретку и тогда только заметила ее. Даже не выбранившись, она схватила этот предмет меблировки и перенесла его к двери кабины. Поспешно установив табуретку, она поставила на нее ногу и, ухватившись за верхние края досок, с жадным любопытством взгромоздила на нее свое роскошное тело, чтобы заглянуть через отверстие внутрь кабины.
Вот оно что!
В это мгновение Антонин открыл дверь.
— Скорей, скорей! — произнес он с серьезным видом, хотя с брюк его текла вода.— Что ты медлишь? Чего валандаешься? Беги скорей, принеси бедной девочке немножко теплого молока и сухое белье! Боюсь, она совсем захлебнулась.
— В чем дело? — спросила жена маэстро, подходя к постели Антонина, на которой, закатив глаза, лежала Анна в рубашке, облепившей розовое тело.
— Черт возьми, да она вся мокрая! — через минуту добавила она, неприязненно оглядывая Анну и все ее прелести, просвечивающие сквозь рубашку.
Образумьтесь!
Придя на другой день на Дуров остров, аббат и майор спросили Антонина, кто ночью тонул и кого он спас.
— О,— ответил маэстро, продолжая мурлыкать какую-то песенку (потому что Катержина ушла за покупками),— я вытащил из Орши одну бедняжку, молоденькую девочку, самое большее лет двадцати. Чуть совсем не утонула, господа.
— Я нынче за завтраком кое-что слышал,— сказал каноник.— Я слышал, Антонин, что это Анна из фокусникова фургона и что вы через весь ивняк тащили ее сюда. Говорят, эта несчастная девушка, майор, была вынуждена броситься в воду, чтоб избавиться от наглых приставаний! Вы молчите, Антонин? Вы соглашаетесь, чтоб вас публично называли совратителем и ославили как негодяя?
— Вы совершенно правы,— заметил майор,— приятно иметь веселую подругу, я отлично знаю. У них маленькие розовые губки и ушки.
Тут он, явно растроганный, замолчал, а потом прибавил:
— Говорю «я знаю», но время проходит, и все забывается.
— А вы, Антонин,— обратился он к маэстро,— вели себя хуже ландскнехта в завоеванном городе, и аббат по заслугам назвал вас подлецом.
— В этом моем приключении нет ничего дурного,— возразил Антонин,— потому что Анна осталась жива, дышит и ходит. Я обещал ей немного рыбы, а вы, майор, помогли бы мне, потому что, как я мельком заметил, девушка действительно красивая.
Довольно
Услышав это, каноник вынул из кармана «Ars amandi» [47] {56} П. О. Назона и ударил книгой об землю так, что поднялось облачко пыли.
Потом аббат разразился бранью и стал поносить литературу и книги, говоря, что поэты — народ трусливый, что это ремесло не приносит почета и женщины не ставят его ни во что.
Излив свой гнев, он опять поднял книгу и сказал:
— Обвинения, которые я выдвинул против изящной словесности, требуют оговорок и относятся не ко всем произведениям. Однако бесспорная истина, что женщины глупы и никогда ни в какой мере не были причастны к великим деяниям и духовным наслаждениям.
— Совершенно верно,— подтвердил майор, закуривая сигару.— Они никогда не служили в армии, и, хоть им нравятся брюки в обтяжку и яркие мундиры, в военном деле они не смыслят ни бельмеса. Вы представляете себе, аббат? Мне ни разу не случалось встретить даму, которая была бы знакома с основами баллистики или тактики и имела бы определенные взгляды на эти вещи.
— Эх,— прибавил он,— они только умеют портить старые дворянские роды, соединяясь без малейших раздумий с их потомками и производя на свет любителей почтовых книг.
Усердие
Между тем пани Дурова, пополнив запасы кладовой, вернулась на Оршу. Антонин, завидев ее издали, тотчас принялся за уборку. Схватил лохань, набрал воды, вылил на пол купальни и, вооружившись пеньковой шваброй, принялся вытирать лужи, вкладывая в это дело великую силу.
— Этот человек — мой муж,— сказала пани Дурова,— и он изменяет мне! Сегодня ночью я застигла у него в постели девку.
— Разве она не была мокрая? — спросил Антонин.
— Да, была,— возразила пани Дурова.— Но вы послушайте, как было дело. В большой кабине у нас стоит бадья с водой. И в этой бадье, майор, или кадке, аббат, мы ставим бутылки, чтобы напитки, которые мы держим на продажу, сохраняли свежесть и нужную температуру.
Описав подробно свой способ хранения продуктов, а также свой способ торговли, пани Дурова подошла к двери и, воспроизводя все, как было, принялась колотить в нее.
— Слышу треск и звон стекла, слышу — вода журчит, стекает обратно в кадушку. К несчастью, только теперь я поняла, к несчастью, только теперь мне ясно, что стекала она с Антониновых брюк и что этот прелюбодей сел в воду нарочно, чтобы меня обмануть и сбить с толку. Такое бесстыдство! Провели меня, намочивши штаны и рубашку.
Кто же это был?
— Если так, то это жестокое, непростительное вероломство,— сказал аббат.— Однако посмотрите на Антонина. Вы считаете правдоподобным, чтоб эдакий стоерос мог приглянуться такой хорошенькой девушке? Уверены ли вы, что не ошиблись? Действительно ли это была фиглярка Анна?
— Каноник Рох прав,— поддержал майор.— Может, это была какая-нибудь старуха из лесу: по грибы или за хворостом ходила… И знаете, сударыня, может, Антонин в самом деле вытащил ее из Орши? Откуда у вас уверенность, что дело было так, как вы говорите, и что Антонин с этой женщиной спал? В свое время ваш муж был большой греховодник, но теперь ведь он уже старый.
— Мне лучше всех известно, стар он или нет,— ответила пани Дурова.— Я это знаю, но та девка была не из лесу… а из фургона… Как бы не так… Нет, это была Анна!
— Да,— промолвил майор, когда пани Дурова выбежала из купальни,— ваша фурия выцарапает Анне глаза. Ишь как побежала! Прямо бешеная!
— Моя жена,— сказал Антонин,— сумасбродная, злая баба. Мне не остается ничего другого, как взять картуз и палку и пойти вслед за ней. Боюсь, что не удастся ее угомонить и придется дать взбучку.
Перебирание крошек
Площадь в Кроковых Варах представляет собой большой квадрат, окруженный домами обывателей. Там много травы, несколько деревьев и фонтан. Две красивые аллеи по сторонам большого пивоваренного завода соединяют площадь с парком и ведут на вершину благодатного холма, подымаясь к храму, посвященному святому Лаврентию. Говорят, в старое время здесь стоял монастырь и монахи его были пьяницы. С самого основания монастыря аллеи, ведущие к базилике, обсажены живой изгородью из кустов боярышника, а вдоль нее там и сям расставлены скамейки, каждую весну заново окрашиваемые.
Придя туда, Антонин сел на одну из этих скамеек так, чтоб его нельзя было увидеть от Арноштекова фургона, а самому было хорошо видно, что делается. Жилище стояло на перекрестке; тут были фургон, канат, трапеция и ковер.
Антонин прислушался, но вокруг царили мир, тишина и спокойствие.
«Как видно,— подумал он,— жена моя отказалась от своего намерения и оставит Анну в покое. За два часа, которые прошли с тех пор, ее гнев остыл и острота его притупилась».
После этого Антонин стал поглядывать на фургон уже иначе, смелее. Но дверь оставалась закрытой, и Анна не появлялась. В голову маэстро полезли разные старые истории, и он, перебирая оказавшиеся у него в кармане крошки, чуть не заснул.
Зеленый фургон
«Пройдемся»,— сказал он себе, отгоняя несвоевременную дремоту. Встал и направился к домику на колесах.
