Владимир Елистратов - Рассказы
Когда Курилка закончил свою речь (сказав о том, что результаты его исследования помогут всем «поплотнее сблизиться» с испанским языком и «откроют его интересные тайны»), все затихло. Курилка, держа нож в руке, как Раскольников — топор, и продолжая выроженчески улыбаться, попятился в угол.
Стояла болезненная тишина, похожая на стон.
— М-да… — сказал наконец председатель комиссии — Кусочки, понимаешь, клочочки, обрывочки, шматочки… М-да… А что, коллеги, — вдруг оживился он, — в целом-то Сергей Александрович ведь поднял интере-е-еснейший вопрос, а? Интересный, а?.. Ведь интересный вопрос! Всякие там шмотки, обрезки… Обрубки… Огрызки, опять же! А?.. интересно ведь это все, чёрт возьми!
Все оживились… «Интересно!» — раздался радостный крик. По аудитории проползла коллективная улыбка облегчения.
— А!?.. — уже с неподдельным огнем в глазах заговорил председатель комиссии. — Молодец наш Сергей Александрович. Огрызки, понимаешь ты… Кто до Сергея Александровича писал об этих… обмылках всяких, а?! Кто? Никто! А Сергей наш, понимаешь ты, Александрович — смело так, уверенно взял все эти обскрёбки, обсоски, объё… то есть… куски, лоскутки эти в свои сильные, значит, руки и понес, понимаешь ты… к нам сюда. В Московский университет! Вот. И донёс ведь! А? Донёс, бедолага… Ну, конечно, в работе есть много недостатков. Это понятно. У нас у всех есть недостатки! Кто-то там, понимаешь, водку гостям подает… теплую (председатель посмотрел на своего соседа, доцента Недолобова; тот кокетливо опустил глаза), кто-то, понимаешь… ты, с женой развёлся (председатель посмотрел на профессора Изюмова; тот ещё больше побагровел), вот… Кто-то вообще всякой ерундой тут занимается, вместо того, чтобы монографию дописывать (председатель злобно посмотрел на кусок курилкинского яблока перед собой). Но в целом-то, в целом-то… а?!. Ведь молодец наш Сергей Александрович, а? Молодец?!.
— Молодец! — крикнул кто-то хорошо поставленным голосом.
Курилка за свой диплом получил тройку. Это был, конечно, успех. На большее, понятное дело, рассчитывать не приходилось. Но пережитый позор Курилку убил. Он стал печален, задумчив. Вот таким печальным и задумчивым, словно обречённым на несуразную, трагическую судьбу, он и ушёл с моего горизонта. Лет на десять. А тут вдруг объявился вновь. На сочно-кровавом, жизненном, как мясо, «мерседесе», спокойно-уверенный мужчина. Лев. Хозяин жизни. От прежнего «кусковеда» осталась только частица «же». Да и та сменила экспрессию.
Ресторан был — действительно — шикарный. Я ел и пил там такое, чего никогда до этого не ел и не пил и не буду, наверное, есть и пить уже никогда. Куда мне, «полуслепцу с лысиной во все литсо». Мы болтали о прошлом, хохотали. О себе Курилка рассказывал без всякого пафоса. Дескать, повезло. Плюс — пришлось поработать. Начал с перепродажи часов «Роллекс» (били их об колено десятками тысяч, отбраковывая поддельные) и разведения выдр. Сейчас «держит цветметаллы» где-то там на Урале или в Сибири, не помню. В общем, «деньги — не проблема». Просидели мы в ресторане часа три.
И тут произошло «вдруг». В магнате проснулся мальчик «же». Дело было так.
Мы доели фазаньи языки под винным соусом по-провансальски. Хорошее блюдо, почти такое же вкусное, как докторская с хреном. Устрицы пошли вяло (по мне соленые рыжики лучше). Бургундское какой-то бешеной выдержки по сто пятьдесят долларов бутылка мне тоже не очень понравилось: оно терпкое и вяжет рот, как черноплодка. Зато морские коньки со шпинатом пошли на ура. Заказали кофе.
И вот Курилка улыбнулся, сверкнул глазками и вдохновенно сказал:
— Пойдем в тубзик?
— Не хочу, — ответил я. Это был нехороший, мещанский, мелкособственнический ответ.
— Хочешь, — сказал Курилка. — Пойдем. Я тебе одну штуку покажу.
Ну ладно. Пошли в тубзик. Вернее, почему-то мимо тубзика. Курилка взял меня за руку, затащил в какой-то коридорчик. Из коридорчика — вверх по лесенке. Потом — вниз, мимо кухни.
— Куда мы? — спросил я, отдуваясь шпинатом.
— Сейчас узнаешь.
Ещё поворот. В темном проходе мы зачем-то прижались к стенке, пропустив мимо себя халдея с подносом. Халдей нас не заметил. Ещё поворот. Дверь. Курилка подергал — заперта. Достал ключи, поковырялся в скважине. Щёлкнуло — мы оказались на свежем воздухе, в подворотне. Через арку бегом прошмыгнули в какой-то переулок, оттуда — на улицу. Сели в наш «мерседес». Курилка втопил газ. На жуткой скорости мы пропетляли по черным улочкам и вынырнули на Кольцо. Здесь Курилка остановился и заорал:
— Ура! Удрали же!
Он вылез из машины и стал танцевать. Как говориться, «бросил тело в танец». Танцевал он долго. Кажется, в стиле диско.
Я на него тупо смотрел и отпыхивался рыжиками… То есть, тьфу, устрицами.
— У тебя чего, денег что ли нету? — спросил я. — Чего ж ты тогда…
— Деньги же — не проблема, — перебил Курилка. — Денег у меня как тараканов. Только наличными двадцать кусков баксов. При слове «кусок» я вздрогнул.
— А чего же ты?..
— Так ведь удрали же! — заорал Курилка. — Здорово удрали?! А?!
— А если найдут?
— Ага… найдут… хрен им в булку, а не найдут.
— Ну а если…
— Да чего — если!.. Если, если!.. Я им сам через час все оплачу же. Вдвойне. Или втройне.
— А зачем убегали — то?
— Так ведь здорово же! Р-раз — и убежали. Здорово я дверь открыл, а? Интересно же ж!
Я — уж извините — отрыгнул фазаном по-провансальски, вздохнул и почесал затылок. По-русски.
Курилка он и есть Курилка. Чего тут добавить? В этот момент мне почему-то стало очень грустно. И очень — очень жаль. Себя, а не Курилку.
С Серёжей Курилкиным мы ещё пару раз созванивались. Назначали встречи, но встречи срывались. Потом он уехал. Говорят, мальчик «же» одно время занимался игорным бизнесом в Австралии. Совсем недавно прополз слух, что Курилка поселился на Тибете и «держит Шамбалу». Если даже и так, то это ненадолго. С Тибета он удерёт. Это я знаю точно. Потому что — «интересно же ж».
Большой шалом из 5677!
Писать про Израиль или составлять что-то вроде гида страны Израиль — это довольно большая наглость. Скорее даже так: безнадежное хамство.
Надо понять, что, «пиша» («пися») про эту страну, ты невольно вступаешь в конкуренцию с одной такой книгой, которая называется «Танах». По-нашему, по-греко-христианско-русски, «Библия». Если точнее — конкурируешь ты преимущественно с её первой частью, Ветхим Заветом. Лучший гид по Израилю — Библия. Это вам сразу же скажет любой экскурсовод. И будет совершенно прав. Самое забавное, что, в общем и целом, даже всё «новое», что есть в Израиле, от быта в мегаполисе Тель-Авив до специфики и тонкостей местного турбизнеса (а тонкостей этих, или, как сказали бы махровые антисемисты, «еврейских замут» — хоть отбавляй), так вот: даже всё «новое», «инновационное» и т. п. в современном Израиле в конечном счете будет строиться на Танахе, т. е. на Ветхом Завете.
Вернее так (чтобы окончательно разобраться в словах и закончить с древнееврейским ликбезом). Далее последует несколько умных абзацев, которые человек, в данный момент не настроенный на мозговой штурм, может смело пропустить. Итак.
Есть Тора. Это — Пятикнижие Моисеево. Часть Ветхого Завета, Танаха. Тора для евреев — это самое главное. Есть своего рода осмысление Торы и Танаха и комментарии к ним. Это — Талмуд. Талмуд состоит из Мишны («Письменный Талмуд») и Гемары («Устный Талмуд», что-то типа комментариев к Мишне). Это невероятно важно.
Всё, что касается правовых норм, отраженных в Талмуде, называется «Галаха». Это суперважно.
Есть средневековая раввинистическая традиция, толкования Торы, которая называется «мидрашим». Это архиважно.
Еще есть «Аггада». Аггада — это такие поучительные рассказы об иудейской религии в целом. Мидрашим, кстати, основан на Аггаде, и часть Аггады входит в Талмуд. Аггада — это тоже ой как важно.
А ещё есть Каббала. Каббала — это такие мистические лингво-цифровые «замуты» с Танахом. Еврейские буквы (их 22), имеют свои цифровые эквиваленты. Которые варьируются тысячами способов. Плюс: есть ещё 10 гипермистических «первочисел». В общем, Кабала — это вселенная всяких буквенно-цифровых комбинаций — «эманаций», имеющих, разумеется, глубочайший смысл. Каббала — это так важно, что важнее некуда.
В принципе, можно было бы перечислить ещё не одну сотню может быть, менее важных, но всё же очень-очень важных слов. Но для распутывания такого клубка нужно несколько жизней.
Всё это я к тому, что современный Израиль продолжает глубинно, даже в своей совершенно, казалось бы, светской жизни, жить по законам Торы-Танаха-Талмуда-Мишны-Гемары-Галахи-Мидрашима-Аггады-Каббалы.
Понять весь этот ликующий талмудизм нельзя. Можно почувствовать. Проявляется еврейский дух, пожалуй, наиболее ярко в не поддающейся никакому объяснению а) еврейской логике и б) еврейском юморе, которые, впрочем, очень взаимосвязаны и которые в Израиле — на каждом углу.
