Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Коллектив авторов
Но прежде каждый написал письмо родным. Конверты оставили в кабине на видном месте — в кресле командира. В бортовом журнале сделали запись (писал Н. Н., а мы все расписались): «Уходим и, может быть, не вернемся». Число. Подписи.
Уходили с тяжелым сердцем.
Корабль стоял, накренившись на одну хромую опору. Корпус какого-то серо-могильного цвета, во вмятинах (метеориты, что ли, оставили свои отметины?), нижняя часть стабилизаторов в багровой окалине, будто в запекшейся крови. Из-под днища крысиным хвостом тянулся вниз по склону холма шланг.
Мы обошли корабль. Рагожин пристально разглядывал все, поскреб ногтем опорную штангу:
— Металл редкий, в чистом виде в природе не встречается.
Башмаки на опорах были широкие, перепончатые. Рагожин постучал по одному согнутым пальцем, хмыкнул:
— А я им говорил, они не верили!..
Люк имел необычную, вытянутую в ширину форму.
— Любопытно… — закусил губу, задумался Рагожин.
Ох не по себе мне было! А уж как лезть не хотелось, это ж все равно что в посольство внеземной цивилизации. Хотелось повернуться к кораблю спиной и забыть, что он есть, и идти, идти, не оборачиваясь, к своему Тушке.
Полезли. Рагожин впереди, его туда словно магнитом тянуло. Вскарабкались по опоре. В люке то ли рычаг, то ли скоба (как потом объяснил Рагожин: ручка), дернул он за нее, и… люк приоткрылся. Я ахнул — внутри горел свет.
В нос ударил непривычный, какой-то кисло-застоявшийся запах. Мы подождали. Запах стал слабее, никаких звуков из корабля не доносилось.
— Ну… я пошел, — сказал Рагожин.
И скользнул в люк. Помедлив, я последовал за ним. Сразу посмотрел, откуда шел свет, — из желтого овального фонаря на стене… над пультом управления. «Непонятно — тысячи лет… а светит!»
— Аккумулирует солнечную энергию, — объяснил Рагожин. — Я им, козлам, говорил, а они!..
— А… это что?
Напротив фонаря из стены торчало что-то похожее на присоски электродоильного аппарата.
— Это… — Рагожин взял в руки трубки. — Это… — На лице у него появилась растерянность. — Ка… как же так? В-ведь… именно над этим я работал последние годы. Шесть лет… Я хотел, чтобы все были счастливы, а оказывается…
Даже здесь — в инопланетном корабле — он удивил меня.
— Над чем работал? Как это… чтобы все были счастливы?!
— Я работал… Понимаешь, я уже почти нашел способ получения продуктов питания непосредственно из солнечных лучей. Ну… как тебе объяснить: солнце — трава — корова — молоко, понимаешь?
— Ну-у… нет вообще-то…
— Удаляем промежуточную инстанцию трава — корова, и все сыты! Понимаешь?! Все сыты и счастливы!.. Уже не нужно работать во имя еды, можно жить во имя жизни, понимаешь?!
Глобальность идеи меня потрясла. Так вот какого человека я нес на себе ночью! Захотелось схватить его в объятия и нести еще куда-нибудь несколько километров.
Рагожин вертел в руках присоски, нюхал, прикладывай! к губам.
— Да, точно… Все сходится… я был на верном пути… Но ведь это значит, что они были счастливы! Понимаешь, они должны были быть счастливы!
— А это что? — я тронул рукой розовую кнопочку.
— Это… — Рагожин не успел договорить, что-то затряслось под ногами, люк со скрежетом и лязгом захлопнулся, и кабина стала наполняться уже знакомой кисло-заплесневелой вонью.
Цепочкой, готовые ко всяким неожиданностям, шли Померанцев, Надя и Валентин.
Валентин оглядывался, зло зыркал глазами. Кинулся бы с голыми руками хоть на океан, хоть на небо. По океану так вмазал бы кулаком, что брызги долетели бы до Луны! А небо стиснул бы с такой силой, что оно пискнуло бы и пролилось дождем. Вот как он был готов драться за Надю, за Михалыча!.. Грудь побаливала, на зубах хрустел еще песок. Валентин плевался, кашлял, сопел.
Шли берегом. Ветер гнал длинные волны, как полководец войска в наступление: батальон за батальоном, волна за волной. Ворчал океан, чем-то был недоволен. Волны набегали на песок, сердито шипя, словно хотели схватить и унести наших путешественников с собой (а может, и вправду хотели?!). Но не доставали, не дотягивались.
Первым колодец заметил Валентин.
— Глядите-ка, — сказал недоуменно, — скважина…
— Удочка! — воскликнула Надя. — Смотрите, удочка!..
Рядом с колодцем лежала аккуратно свернутая суровая нитка с загнутым гвоздиком. Теперь сомнений не оставалось — Михалыч удил именно здесь!
Ровные стены колодца трубой уходили вниз. Из черноты тянуло холодом, как с Северного полюса. Вот что — оказывается, не только в песке, но и тут, на берегу океана, дыра в глубь Земли!
Валентин, чувствуя ответственность профессионала-буровика, наклонился над дырой, плюнул туда, крикнул: «Эй!»
— Глубоко, — уважительно сообщил, обернувшись. — Куда ведет — хрен ее знает! Гм!.. Пардон!.. Думаю, что метро, — высказал он сногсшибательную мысль.
— Какое метро?! — почему-то с обидой проговорил Николай Николаевич. — Откуда оно здесь?!
— Судя по направлению, — спокойно сказал буровик. — Хотя, конечно, дело давнее…
Николай Николаевич присел на корточки и начал что-то чертить на песке пальцем, приговаривая задумчиво: «Так… Так… Так… Ишь ты!» Волны норовили смыть чертеж, но не дотягивались.
— А ну-ка, посмотрите, что получилось, — пригласил он. — Видите, вот это — космический корабль, а эти две точки, — он показал на дырочки в песке, — колодец и скважина, куда Валя… Валентин Васильевич провалился… и расположены они, видите, практически на одной прямой.
— Что ж он, из-под земли, что ль, прилетел? — понял по-своему Валентин.
— Я не говорю, что из-под земли, — терпеливо объяснил Николай Николаевич, — но какая-то связь здесь, безусловно, есть… Должна быть…
Валентин опять глянул в колодец, наморщил лоб. Солнце подвинулось на небе и уронило луч в темную глубину.
— Глядите! — воскликнул Валя. — Следы!
Действительно, метрах в трех от поверхности, там, где на стенах колодца начиналась сырость, четко отпечатались следы сапог.
— Михалы-ыч!.. — жалобно всхлипнула Надя.
Валентин скинул с плеча веревку (он теперь с ней не расставался), обвязал вокруг пояса, другой конец решительно протянул Померанцеву:
— Держите!
— Нет, — Николай Николаевич потянул веревку к себе, — полезу я, у вас, молодых, вся жизнь впереди, а я уж… И не спорьте!
Он насупился и тоже обвязался веревкой. Теперь они оба стояли обвязанные, будто играли в какую-то игру. Смотрели упрямо, с вызовом. Валентин набычился, шея покраснела — если уступит, как тогда Наде в глаза смотреть?! А Николай
Николаевич не мог взять грех на душу — вдруг с Валентином что случится?! Как тогда жить дальше?!
— Пока мы здесь время теряем, — выкрикнул он, — Михалыч там, возможно, уже!..
— Так не держите меня! — дернул веревку Валентин.
— Поймите, я же хочу как лучше! — Померанцев дернул к себе.
Валентин опять к себе. Померанцев — к себе и сильнее. Валя покачнулся и едва не упал.
— Ты че?! — взъярился он. — Офонарел, что ли?! Да я тебе!..
В общем, до драки оставалось немного. И где — в древней Атлантиде! И из-за чего — из-за права рисковать своей жизнью!
Надя встала между ними, уперлась ладошками в напирающие мужские груди.
— Ну зачем вы так? — говорила укоризненно. — Николай Николаевич, вы же взрослый человек!.. Валя, а ты?! Ну, прошу вас, успокойтесь!.. Киньте лучше монетку. Если орел, лезет… пускай лезет Валя, если решка — вы, Николай Николаевич…
Померанцев усмехнулся: «Ну, конечно, орел — Валя! Ах, любовь, любовь!..», достал из кармана юбилейный рубль, подкинул. Монета сверкнула в воздухе и — нырнула в колодец. Вытянули туда шеи, помолчали. Николай Николаевич опять полез в карман пиджака, покопался и выудил копейку. Протянул ее на ладони Наде. Девушка широким махом подкинула копейку — «ой!».
