Олифант Олифант - Собаки!
— что, несмотря на три года лекций в музее Изобразительных искусств, занятий французским, посещением Большого театра (суббота каждого месяца) я был и остаюсь человеком, которому всё пофиг;
— что мама жизнь кладёт, что бы из меня не вырос равнодушный болван;
— что этот билет подарил ей знакомый скульптор, а тому он достался от самого Гришина (был такой мэр г. Москвы);
— что в Америке билет на новогвинейскую собаку стоит 500 долларов, а это 10 пар джинсов (это, кстати, был решающий аргумент);
— что об этом пении знает весь цивилизованный мир (естественно, кроме меня и моих кретинов-друзей);
— что пение чёртовой псины может услышать и понять только утончённая личность, и поэтому, чем отправлять меня туда, лучше спустить этот билет в унитаз…
Короче, я пошёл.
Слава богу, что эти пёсьипения проходили в театре На Таганке, то есть, четыре остановки на метро по прямой.
«Лишний билетик» начинали спрашивать уже у эскалатора, а такое я видел только на премьере «Мастера и Маргариты». Раздевшись, я вышел в фойе и просто растерялся, понял, что половину зрителей я знаю в лицо. Звезда театра Моссовета М. Терехова в мохеровой кофте апельсинового цвета, поэт Вознесенский в голубом костюме с отливом и белым шейным платком, целительница Джуна, хоккеист Харламов, певец М. Магомаев, и множество, множество других. А когда, выйдя из служебного входа, в фойе появился Высоцкий в кожаном пиджаке и блоком «Мальборо» под мышкой, у меня появилось ощущение, что я попал на булгаковский Бал Сатаны…
Да, теперь о собаке. Когда все расселись в зале, на сцену вышел некий пожилой, курчавый новозеландец в белых клешах из дерюги и зелёном балахоне. Переводчица представила его, как посла «доброй воли» и профессора какого-то университета. Курчавый доброжелательно улыбнулся и я второй раз за день услышал о собачьем пении, о цивилизованном мире, об утончённой душе и понимании прекрасного. Затем погас свет, включились софиты, и к профессору выбежала довольно тощая рыжая псина. Тот потрепал её по башке, показал на зал и сел рядом с ней, прямо на доски сцены. Собака повернула к нам морду, прикрыла глаза и принялась чуть слышно гудеть. Зал замер. Я минуты три боролся с искушением погудеть ей в ответ, но вовремя сообразил, что это кончится для меня плачевно, принялся, скашивая глаза, рассматривать соседей. Потом, я, кажется, уснул и проснулся от женского вопля. Какой-то девице в первых рядах стало плохо, и она билась в судорогах, запрокинув назад голову. (Тогда, кстати, я в первый раз видел, как у человека идёт пена изо рта.) Зал загудел, захлопал крышками кресел. Я заметил, как Джуна, крестясь и, стараясь не смотреть на сцену, выбежала в фойе. Новозеландец встал с пола, а переводчица сказала, что профессор всех благодарит и что пение на сегодня закончено. Публика вяло похлопала и повалила из зала.
Дома я честно сказал, что 10 пар джинсов за такую фигню может отдать только ненормальный…
Второй раз о гастролях поющей новозеландской собаки я прочитал год назад в интернете. Какое-то закрытое мероприятие для олигархов. Подумать только, 30 лет прошло, а я бы, по-прежнему, предпочёл джинсы.
82. ТЕЛОМИАНЭтим летом Филипп нашёл себе работу в цирке. Точнее, даже не в цирке, а так, в наспех сколоченной труппе неудачников и бродяг. Днём артисты подрабатывали кто где, а вечерами давали представления в каком-нибудь из отелей побережья. Если договориться ни с кем не удавалось, то просто валялись на берегу, курили и пили вино из пакетов. В состав труппы входило трио йогов — молодых арабских парней в чалмах. Они умели лежать на битом стекле, глотать шпаги, выдыхать огонь и втягивать живот так, что становился, виден позвоночник. Ещё был заклинатель змей, а, точнее, полусонного удавчика, пара акробатов, муж и жена, молчаливые эмигранты из Польши и, собственно, Филипп. Фокусы и волшебство!
Его номер всегда шёл последним. Йоги-арабы, скрестив ноги, садились в глубине сцены и ладонями выстукивали по полу некое подобие барабанной дроби. Гимнасты выносили, обклеенный звёздами из фольги узкий, длинный ящик и тут, скрестив руки на груди, появлялся Филипп. В красном плаще и цилиндре. Он кланялся и щёлкал пальцами. Из-за занавеса, на задних лапах, выбегала собачонка породы Теломиан, неся в передних лапах ножовку. Наш фокусник укладывал собаку на спину в ящик и накрывал крышкой. Теломиан просовывала в специально вырезанные отверстия лапы и уже начавшую седеть голову. Филипп принимался медленно пилить ящик посередине, а собака тем временем, улыбалась зрителям и радостно болтала всеми четырьмя лапами. Распилив собаку, фокусник кричал «Оп-ля!». Опять появлялись гимнасты и каждый уносил свою половинку распиленного Теломиана. Филипп на мгновение исчезал за занавесом и появлялся вновь, ведя за лапу, целую и невредимую собаку. Представление заканчивалось. Немецкие старушки веселились и бросали на сцену монетки, а их седовласые спутники салютовали труппе стаканчиками с ромом.
Этот номер, нехитрый реквизит и двух Теломианов Филипп купил, а точнее, обменял на часы и три бутылки виски у татуированного старика малайца, отбывающего на родину. Секрет фокуса был прост. Ящик состоял из двух отделений. В одно первый Теломиан укладывался ещё за сценой, в другое, второй, уже на глазах у публики. Затем, первый просовывал в отверстия задние лапы, а второй, соответственно, передние лапы и голову. Филипп же пилил посередине. Очень просто.
Ясно, что пилкой собак много денег не заработаешь, но их вполне хватало, что бы продержаться до осени. А в октябре Филиппа уже ждало место в автомастерской, где он планировал проработать до весны, поднакопить деньжат и встретить новый курортный сезон с лицензией аквалангиста-инструктора и новёхоньким снаряжением. Однако, Теломианы, как говорится — подкинули проблем. Первые две недели они вели себя безукоризненно, но в начале третьей выдвинули ультиматум.
— Хочу шёлковую шапочку с кисточкой и красный ошейник, — сказала та, кто в номере была Головой.
Надо сказать, что Филипп не озаботился дать собакам имена, а называл их соответственно занимаемому в ящике месту — Голова и Попа.
— А мне ботиночки. Ботиночки хочу! — заверещала Попа.
— Девицы, — Филипп в это время, как раз надевал свой факирский плащ, — давайте так. Работаем до осени, затем я покупаю вам шапочки, поясочки, ботиночки и весело расстаёмся. Хотите, пристрою вас в «хорошие руки», хотите, просто разбежимся.
— Сейчас. Сейчас хотим! — заблажили Голова и Попа.
— Отстаньте, идиотки. Сейчас работаем.
Но, всё оказалось не так просто. Казалось, что собаки смирились и номер пошёл своим чередом, до того момента, пока Филипп не начал пилить ящик. Вместо того, что бы улыбаться публике, Голова пронзительно взвизгнула, а задние лапы растопырились и напряглись. Филипп угрожающе взглянул в наглые круглые глаза Теломиана и вновь толкнул ножовку вперёд. Голова заорала так, что кто-то из зрителей уронил свой стакан.
— Заткнись, сука — прошипел Филипп, и продолжил пилить.
Голова завизжала, задние лапы забились в конвульсиях, из перекошенной мукой пасти потекла пена, а Филипп пилил всё быстрее, стараясь закончить превратившийся в кошмарный бред номер. Старушка в белых брючках, сидевшая ближе всех, вскочила на ноги, схватилась рукой за сердце и начала заваливаться на стол…
Затем арабы держали порывающегося убить собак Филиппа за руки, затем был скандал с менеджером отеля, затем сидели у костра на берегу и пили вино из пакетов. Теломианы, лишённые ужина, мрачно сидели поодаль.
— Снимаем номер, — мрачно сказал Заклинатель Змей, он же негласный руководитель труппы.
Все согласно покивали.
— Нельзя ли Вас, мсье фокусник, извините, не знаю Вашего имени на несколько слов, — в освещённый костром круг вошёл седовласый господин в кремовом костюме. — Эжен Маркс — представился он. — В некотором роде, импресарио.
— Говорите здесь, — Филипп опасливо придвинулся к своим.
— И, всё же, позвольте настоять, — добро улыбнулся Маркс. — Буквально две минуты.
Филипп, отряхиваясь, встал, позволил взять себя под руку, и они неспешно тронулись вдоль кромки воды.
— Видите ли, дорогой мой, — начал кремовый Маркс, — я представляю некий закрытый клуб, созданный очень, заметьте, очень влиятельными джентльменами. Как вы можете догадаться, всё очень пристойно и строго. Разумеется, никаких девочек и прочих фривольностей. Однако, иногда приглашаем, выступить артистов, работающих, скажем так, в нетрадиционных направлениях. Понимаете меня? Что-то типа вашего сегодняшнего номера. Такой жанр чёрного юмора.
Филипп растерянно кивнул.
— Дорогой мой, — Маркс прикурил папиросу, — давайте не будем зря тратить время. Ведь вы здесь зарабатываете монет десять?
— Двадцать пять, — голос Филиппа предательски дрогнул, и он покраснел от стыда.
![Олифант Олифант - Бухта Бо[СИ]](/uploads/posts/books/227760/227760.jpg)
![Олифант Олифант - Секреты крылатых слов и выражений[СИ]](/uploads/posts/books/228663/228663.jpg)
