Борис Кудрявцев - Сор из избы
— Хватит, — остановил его тот, — шутишь, Галкин? Не пришлось бы плакать.
Он поддел матрицу ногой, та покатилась под стол, словно щенок. Вышли в цех, думая каждый о другом с неприязнью и потому наступая друг дружке на ноги. Прошли молота, пресса, полуавтоматы…
— Подумать надо, пожалуй, — Здоровилло постоял, оглядывая цех и не находя ничего подходящего, завернул в туалет. Галкин оскорбленно стоял под дверью и ждал. Мастер не спешил. Наконец, вышел, вытирая руки. По всему было видно, что думалось ему неплохо, и Галкин повеселел.
— Родителя у тебя по какой части? — спросил Здоровилло. — Интеллигенты, небось?
— Угу, — с гордостью промычал Галкин, стараясь не унизить мастера: наверное, без образования, практик. — Отец в институте лекции читает, а мама в филармонии…
— Да ну? — изумился Здоровилло и добавил не без ехидства. — А директор наш тебе кем приходится?
Он пустился мимо основного производства куда-то на задворки, в тупичок с бочкотарой и тюками обтирочных концов. Полез на ящики, чихая от пыли, что-то шарил. «Он хочет меня порадовать, — размягченно думал Галкин, — сюрприз какой-то, например, ручной молот для чеканки полтинников или электрокар для развозки личных приказов директора…»
Наконец, мастер спустился с ящиков и вручил оторопевшему Галкину новенькую метлу и совок, с фартуком.
— На молот ты не годишься, — объяснил Здоровилло, — у нас кузнецы вроде меня, даже покрепче. А ты наводи чистоту, как хотел, с шампунем! В добрый час. Я не против. Апч-хи! Пылища, елки-моталки. Признаю недоработку с моей стороны! Действуй…
Мастер ушел подышать свежим воздухом. Галкин швырнул ему вслед метлу, сел на бочку из-под олифы и закурил. Путь в главные специалисты осложнился. «Набить бы ему морду! — подумал о толстощеком кадровике. — Дырку мной заткнул и радуется! Небось, другому местечко теплое подыщет, не пыльное…» Галкин чуть не взвыл от ревности. Не видать ему карьеры, в директорское кресло сядет кто-то другой и женится на кинозвезде, а Галкину всю жизнь придется обниматься с метлой.
Впечатления дня утомили Галкина, и он задремал, улегшись на тюки с обтирочными концами. Спать на производстве Галкину не приходилось, поэтому ему с непривычки снились всякие неприятности, вроде балки, упавшей с крыши. Он вскрикивал и просыпался в испуге.
Спешить было некуда. Перед ним была целая жизнь, длинная и непростая. Лишь неисправимым передовикам кажется, что лодыри устраивают себе легкую жизнь. Нет ничего трудней жизни праздной, если она не вызвана производственной необходимостью или упущениями в организации труда. Лодырей высмеивают, позорят, презирают, создают комиссии, устраивают товарищеские суды.
Бездельничать можно, не чувствуя угрызений совести, всем коллективом: в начале года, если не подвезли заготовки или станок на ремонте, если изделие не идет, не имеет сбыта и им забиты под крышу все склады и двор.
Была середина года, завод работал более или менее ритмично, помаленьку наращивая темп, и Галкину ссылаться было не на что. Фронт работы у него был, орудие труда тоже, и лодырничал он из каприза. Нельзя сказать, что с его приходом в цех дисциплина пошла вниз. Цифру прогулов и посещений медвытрезвителя он пока что не увеличил, и это главное. Прочие нарушения рассматривались в рабочем порядке и не влияли на показатели. На всяком заводе имеются штатные единицы, где лодырю не надо даже маскироваться.
— Ты где ночуешь? — обычно спрашивают их.
— В сторожах! А ты где кормишься?
— Цех подметаю…
Галкин «ночевал и кормился» с первого дня трудовой биографии, уловив конъюнктуру и требования к людям своей профессии. Спроса с него не будет, он это чувствовал. День прошел и ладно. Нельзя было лишь проспать обед, потому что в столовой пенки снимали первые, а последним выбирать было не из чего, меню к концу обеда было обглоданным, урезанным, ужатым до щей с компотом. Последними приходили обедать увлеченные работой, желудочный сок у них выделялся с запозданием и голодный инстинкт легко подавлялся жаждой творчества. У Галкина инстинкты были на месте и подавить их было нечем. Метла не в счет…
Галкин ворочался, унюхав запах жареных беляшей и пирожков с капустой, и комсоргу цеха Леше Санникову, делавшему обход цеха с рейдовой бригадой «Комсомольского прожектора», почти не пришлось его будить. Новичок сам открыл глаза и поднялся, к разочарованию прожектористов. Они целились в него фотокамерой, для сатирического листка. Факт сам по себе вопиющий: спать на производстве!
Вчера на цеховом собрании молодых было решено покончить с раскачкой, благодушием и разгильдяйством и взяться за воспитание. «Откуда у ребят такая инертность? — спрашивали на собрании девчата. — Заплатили взносы и ладно?» Для затравки девчонки предложили основать молодежный кооператив, собрать средства и своими руками выстроить жилой корпус вместе с культурным комплексом, спортивным залом и бассейном.
Голоса их тотчас потонули в возмущенных криках парней. Выходило так, будто одни девчата напичканы идеями. Про жилищно-культурный комплекс парни уже слышали. Его попробовали выстроить студенты, работали все лето. Из комплекса вышло общежитие, на прочее не хватило кирпича. Ребятам нечем заняться, запираются в комнатах и обмывают зачеты, курсовые и дипломные… Ректорат перепугался и, чтобы помочь студентам получше организовать досуг, выделил комнату на первом этаже под опорный пункт милиции, там дежурят теперь дружинники.
Леша слушал и вносил в протокол. Девчата оказались и впрямь восприимчивей, наговорили много и готовы были хоть сейчас начать жить по-новому, честно и красиво, особенно в вопросах любви, культуры и быта. Парни о любви не говорили, а налегали на производство — им больше, чем девчатам, доставалось у молотов и прессов. Молота с прессами давно отслужили свое, пора на покой. Но менять их на такие же начальник цеха не хотел и ждал, когда появятся классом выше, с автоматикой и электроникой. Но парни не желали ждать. Даешь культуру!
А ведь еще недавно молчали, слова на собрании не вытянешь. Боялись, наверное, попасть в разряд выскочек и карьеристов или наивных чудаков, которым «больше всех надо» и которые через это «хлебнут в жизни»…
Все жаждали дела и скорых перемен. Одни — по линии производства, другие — по жилью и культуре быта. Новичок не походил ни на тех, ни на других. Он вообще ни на что не походил, заспанный и голодный. Глядел на мир уныло и как-то без надежды.
— Комсомолец? — не поверил Леша. — Нам нужно пополнение, но учти — легкой жизни теперь не будет, время такое…
Пока Галкин спал, комсомольцы не дремали и сработали стенд.
— Поддерживаю почин, — зевнув, сказал Галкин. — Надоело подметать! Хочу туда…
Он ткнул пальцем в сторону машин.
— Причины ищешь, отговорки? — сурово спросил Леша-комсорг. По опыту он знал, что новички мечтают с первого дня браться за трудное, ставить рекорды и побеждать. На меньшее не согласны. Чем это кончается, он тоже знал.
— Чудак, зачем спешить, начни там, где поставили. Им видней. А после от тебя зависит: дорога у нас открыта, никому не заказана, до самого верха!
Чтобы закрепить росток сознательности, Леша вручил новичку свежий типографский буклет: «Памятку комсомольцу кузнечного цеха!», с планами на новую пятилетку и обязательствами, а также со стихами рабочих поэтов под общим заголовком: «Куем мы счастия ключи!»
— Ключ — символ, Галкин! — пояснил Леша-комсорг, не доверяя отвлеченному мышлению новичка с метлой. — Ты где учился, в школе? Десятилетку закончил? Ну-у, тогда поймешь! С квартирами у нас пока туго, хотя лучшим ордер обеспечен… Года через два-три! Ты где устроился, в общаге? Учти, счастье в твоих руках…
Леша бодрился, хотя по опыту знал, что работы непочатый край — в плане перестройки сознания. Для некоторых ребят, особенно из школы, работа на совесть почему-то стала непрестижна, признаком старомодности, недалекого ума или откровенного карьеризма. «Умные» имеют все, не очень утруждаясь. Примеров тому всякий готов был привести сколько угодно: дельцы-продавцы, слесари автосервиса, завбазами, леваки, халтурщики, сезонники, шабашники, гребущие деньгу лопатой…
«Работа дураков любит, — слышал Леша и морщился, — пусть работает трактор, он железный»… Сделают от сих, до сих — и баста, с нас, дескать, хватит. Переработать стыдятся.
А ведь должно быть наоборот, всегда было наоборот, если вдуматься и послушать старших. Стыдно должно быть не переработать, а плохо работать. Только так и не иначе. В этом надо убедить всех!
Похоже, новичок из тех, которые боятся переработать. Хотя получил, что заслужил. Право работать на молоте надо заслужить. Но, видно, на уме у него пока что не работать, а заработать!
Леша вдруг засучил рукав и согнул руку в локте, устав от слов и убеждений. Дал Галкину пощупать стальной бицепс.
