Нина Абрамович - Записки филиппинки (сборник)
Валька смирилась.
За год Пегас-Кошарик вымахал в здоровенного, вальяжного зверя, зажирел на хозяйских харчах. И нежился то на Валькиной тахте, почти по-собачьи огрызаясь на двух безобидных дворняжек, тоже любительниц поваляться на Валькином ложе. То на кухонном столе, у теплой плиты. И вел образ жизни безбашенного сибарита.
Мне так и казалось, что вот-вот кот томно потянется. Сверкнет своей белой засаленной грудкой. Зевнет, обнажив розовую наждачку язычка. И затребует у Вальки чашечку кофе или сигарету.
– Мао! Мао! – хвостом по котлетам забил Кошарик.
Валька цепляет пышущую жаром свиную котлету и бросает Кошарику под морду.
– Счастье ты мое, хвостатое! – щедро лыбится подруга.
Кот осторожно переворачивает горячую котлету лапой, валяет по столу, ждет, подлец, когда та остынет. И продолжает нетерпеливо барабанить хвостом по тарелке. Валька добродушно смеется, любовно глядя на кота. Чешет его жирной вилкой за бархатным ухом.
Я с великим усилием давлю в себе дикое желание ткнуть Вальку носом в этот бардак. А зарвавшегося кота подвесить на березе в Валькином саду. Как это делала моя троюродная бабушка Катерина с хутора Райчино Полтавской области, когда уже больше не верила в пользу усатого бешкетника, который вместо ловли мышей открывал охоту на курчат.
Я терпеливо наблюдаю.
Шерсть вместе с миллионами частичек пыли сверкает и переливается в солнечном луче летнего полдня, узко бьющего через открытую форточку.
Через матовое стекло солнце в дом не проникает. Оно замызганно отпечатками лап кота, проторившего по стеклу тропинку во двор.
Я уношу тарелку с помидорами в зал. От греха подальше. На круглый стол, с которого свисает длинный подол вышитой скатерти. Но здесь, как обычно, нет свободного места. Стол заставлен. Всякой бестолковщиной. Стола не видно. А на нем, в середине… гора. Из голов. Куриных. Сырых. Над ними вьется рой мух. Надо быть Верещагиным, чтобы описать эту гору! Апофеоз войны. Человека над курицами. Заготовка для собачье-кошачьих пирушек. Преданность и забота Валентины, посвятившей себя животным.
Я пристраиваю тарелку с помидорами на край этажерки с книжками. Тарелка падает и разбивается. Волна негодования захлестывает меня.
Я смотрю на разомлевшего от котлет кота. На его измазанную в жиру морду, которую ему лень вымыть лапами. На котлеты, которые уже надо в мусорку.
Пожалуй, баба Катерина была права насчет березы… Она бы этого Пегаса!.. И мое воображение, подогретое увиденным безобразием, рисует картинки кошачьей инквизиции.
Кот слишком тяжелый. И сук березы ломается под ним. Но неугомонная котоненавистница Катерина ловит кошака своими хваткими пальцами и топит его в ведре с водой. Кот упирается. Тонуть не желает. Мокрый, дико орущий, он с усилием выталкивает мордой крышку, которой Катерина давит ведро. И, вырвавшись, отряхивается, разбрасывая грязным веером миллиарды бактерий по стенам и мебели.
Фу!.. Кот спасен! Первобытный образ бабки Катерины растворяется в сегодняшних реалиях.
Котлет мне совсем уже не хочется.
– Машулечка, еще минутку, и ты котлетками будешь лакомиться.
«Да-да! Особенно – лакомиться!» – грустно думаю я.
– А мне нынче не до них. Здоровье, пардон, не позволяет. Я себе слив вон купила. Лучшее народное средство от моего недуга, – деликатно говорит Валька, указывая взглядом на большое стеклянное блюдо на журнальном столике, схваченное легкой паутиной и слоем пыли. В блюде лежат синие продолговатые сливы.
«Надо попробовать пару этих слив. Если помыть их в горячей воде и с мылом», – думаю я, и настроение улучшается.
– А я сейчас на первое супчик еще из риса сварю. – И Валентина высыпает в бульон рис прямо из пакета.
– Валя, ты рис забыла помыть! – кричу я подруге.
– А зачем его мыть? На фирме, где его производят, его же, очевидно, моют.
– Кто бы его мыл? Ты смеешься? Оно им надо? Вон серая пена пошла! Выливай воду из кастрюли.
– Нет. Не надо. Кипяток все убьет. И твои бактерии, и витамины, – смеется подруга.
Я обреченно плюхаюсь на стул. Спорить с Валькой нет смысла. Она личность особая. С гигиеной у нее свои отношения.
Как-то осенью мы с ней собирали яблоки в ее саду. Чтобы сварить варенье. Я норовисто перепрыгивала через многочисленные бомбочки, оставленные ее дворняжками на зеленой траве. Гадкие псы тут же путались под ногами.
На кухне я уже приготовилась мыть яблоки. Но Валентина властно отодвинула меня рукой и, вынув плоды из корзины… начала их мелко резать в таз, на варенье.
– Ой-ей-ей! – схватилась я за голову. – Ты забыла яблоки помыть!
– А зачем их мыть? Они же с дерева.
– Да мы же половину их собрали с земли! А там собачье дерьмо!
– И ничего страшного. В тазу, пока они переварятся, ничего опасного для тебя не останется.
Поэтому спорить с подругой – только свое здоровье портить. Лучше действовать исподтишка. Чтобы она не видела. Перемыть стакан, или чашку к чаю, или тарелку для себя, любимой. А если уж увидит, то конфликт неизбежен.
– Ты что же это чашку из сушки моешь? Думаешь, что я ее не мыла? Считаешь меня совсем заср…й?
– Нет. Не совсем. Не считаю, – оправдываюсь я и быстро-быстро домываю чашку, жирную, захватанную, с серыми отпечатками губ на позолоченной каемке.
Валька берет заварочник и выливает остатки чая в унитаз. Крышка от заварочника плюхается в сортир. И тонет в его недрах. Валька и ухом не ведет! Будто обронила крышку на белоснежную стерильную скатерть стола! Она выуживает крышку и… накрывает ею заварочник. Ловит мой ошарашенный взгляд. И… подает мне валерьянки.
Чая мне тоже не хочется.
Я уже беснуюсь. Я себя не контролирую. Мои нервы на пределе. Во мне просыпается первобытная Катерина. И я готова уже саму Вальку утопить в ее унитазе. И туда же кинуть ее котлеты, крышку от чайника, яблочное варенье и ее гипсовых уродцев.
Вот откуда берутся преступники! От нервов! Попробуй такое вынести!
Глава 2 Курдуплык
– Сейчас придет еще пан Лешек. Он тоже очень котлеты любит, – говорит с улыбкой Валька.
– Какой еще, на фиг, пан?
– Обычный поляк. Из Гданьска.
– Где ты его взяла?
– Вот на голову свалился. Дениска познакомился с ним на литературном фестивале в Польше. Пан не женат. А сын мой, разумеется, хочет матери женского счастья. Пан и приехал в Киев. Вроде жениться надумал на мне. Теперь у меня в гостях. На втором этаже я его поселила. Уже неделю сидит, – и Валька заразительно заходится смехом.
– Да? Ух ты! И много у тебя женского счастья? Расскажи! И чего, пан хорош собой?
– Импозантный. В расшитой ермолке. Ходит с палкой деревянной. На палке – розовый бантик. Не понятно, зачем! Фигура своеобразная. Курдуплык, одним словом, – иронично смеется Валька.
– Кто-кто? Это как?
– Задастый, значит. Ему это польское слово очень подходит. Сейчас сама увидишь. К обеду он прибежит.
– А чем пан на жизнь зарабатывает?
– Какая-то недвижимость у него в Польше есть. Деньги водятся. А так он поэт. У себя в Польше, говорит, известный. Очень разговорчивый. Весь прямо сияет. Стихи свои читает мне каждый день, – весело докладывает подруга.
– Поэт! Терпеть не могу поэтов! Стишки его в кастрюлю не положишь. Что он тебе привез в подарок?
– Ничего. И за всю неделю даже буханки хлеба не купил, – жалуется всегда деликатная Валька.
– Вот это жених!
– И я о том же! А вчера я уже разозлилась и на Демеевском рынке, куда мы с ним пошли за продуктами, так прямо и говорю ему: «Пан Лех, вы можете тоже еды купить, к столу. Я не против!»
Валька перевернула брызжущие жиром котлеты румяным бочком кверху. Прикусила ошпаренный палец. Кошарик, не переставая бить хвостом по тарелке, вяло мяукнул:
– Мао-мао!
– Сколько можно! Ты кушаешь, как здоровый мужик. Как пан Курдуплык. А за всю жизнь только одну мышь в дом и принес! – в сердцах отозвалась хозяйка, бросив коту очередную котлету.
Уши робко поджались. Уши мои. Помидоры, купленные мной к столу, показались мне жалким подношением. Их всего три. Но все же больше, чем мышей!
Котлет мне аскетично не хотелось.
– И что пан Курдуплык? Купил еды?
– А как же! Купил. Пакетик сухой аджики… Курицу посыпать. Которую купила я.
– И какой же толк с этого пана?
– Большой, – лукаво улыбаясь, говорит подруга. – Сумки с едой помог мне допереть с Демеевки. Курицу, творог, масло, сметану, овощи, трехлитровую бутылку с квасом.
Всю дорогу веселит меня рассказами о влиянии поэзии на воспитание человека. О высоких материях глаголит.
– Какой ценный пан, однако! А что с аджикой?
– А пакетик с аджикой пан Курдуплык заныкал. На второй этаж отнес. К себе. В рюкзачок. Пока я курицу в духовке запекаю, он меня своими стихами изводит. Я ему говорю, мол, пан Лех, где же ваша аджика? Несите курицу посыпать. Он ушел за аджикой на второй этаж, и полтора часа его не было. Потом является. Без аджики. Выспавшийся. Сияет. «Я, наверное, долго отсутствовал, пани Валентина?» Ровно столько, отвечаю, пан Лех, сколько вы за своей аджикой ходили, – смеется Валька.
