Владимир Шинкарёв - Максим и Фёдор
ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал с утра.
ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда-- сюда… Вовик, колбаса у тебя есть?
(Вовик достает из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)
ПЕТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине портвейн есть?
ВОВИК: Не хватило на два портвейна.
ПЕТР: Я этой травиловкой себе желудок испортил.
(Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся, один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и с ироническим видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все со словами "ну, ладно", "ну, давай" выпивают и закусывают; Самойлов вертит в руках стопарь, несмешливо разглядывает его).
ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник. (Самойлов садится, снишодительно улыбаясь).
ЖИТОЙ: Давайте сразу, еще по одной, чтобы почувствовать. (Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет залпом, как это обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поставит и снова отопьет, как Максим).
ВАСИЛИЙ(Мотину): Чего ты? Не напрягайся, расслабься.
МОТИН: Да ну на фиг… Я после работы этой вообще ничего делать не могу. А удивляются, что мы пьем… Мало еще пьем!
ЖИТОЙ: Верно! (Разливает еще по одной).
ВАСИЛИЙ: То, что мы пьем – есть выражение философского бешенства.
САМОЙЛОВ: Потому и пьем, что пока пьяные – похмелье не так мучает.
МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно, куда там еще картины писать – уже год не могу. Возьму кисть в руку, а краски выдавливать неохота, такая тоска берет – что я за час, измотанный нарисую?
ВОВИК: А в воскресенье?
МОТИН(в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую силу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в квартире убраться? А с сыном погулять – надо? В магазин – надо?
ПЕТР: Каждый живет так, как того за…
МОТИН(перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок, хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тысячу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропософией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает). Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую антропософию покажу!…
ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их… Максим с Федором – вроде не работают, а, Петр?
ПЕТР: Не работают.
МОТИН(зло): Как так?
ПЕТР: Да вот так… Как-то.
ВОВИК: Давно?
ПЕТР: Не знаю даже… Василий, ты не знаешь?
(Василий мотает головой).
САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?
МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь – не понимаю. Алкаши натуральные.
ЖИТОЙ: Это все ладно, а вот давайте выпьем! (Разливает).
МОТИН: Это что за колбаса?
ВОВИК: Докторская.
ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Федором не так просто…
МОТИН(перебивает): Да ладно… Видел я ваших Максима и Фе- дора, хватит. Алканавты натуральные.
ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?
(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо записанный "Караван" Эллингтона.)
МОТИН: Выруби.
САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы есть?
ПЕТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.
САМОЙЛОВ: А что это?
ЖИТОЙ(Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя ждем!
ПЕТР: Эллингтон.
ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?
ВАСИЛИЙ: Давай.
САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.
ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!
(Житой разливает).
ВОВИК: Так кого убили-то?
ПЕТР(взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с Федором, милиционер. Его и убили.
ЖИТОЙ: Кто?
ПЕТР: Неизвестно.
ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?
ПЕТР(с неохотой): Да там убили, дома.
ЖИТОЙ: Во дали! А кто там еще живет в квартире?
ПЕТР: Да один там… Кобот.
ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили? Чем?
ПЕТР: Застрелили… В комнате этого самого Кобота.
ЖИТОЙ: А Кобота забрали?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Тут надо выпить. (Разливает).
ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить другого. Такие как раз приманка для дьявола – не он убьет, так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее готовым… Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что он просто подвернулся…
САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?
ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет. Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от страха силам зла, стал их совершенным проводником.
ЖИТОЙ: Не понял.
ВАСИЛИЙ: Ну, так было, что милиционер в чем-то подозревал Кобота – допытывал, допытывал…
ЖИТОЙ: И Кобот его, значит…
ВАСИЛИЙ: Нет. Как бы это объяснить… Ну вот знаешь, если человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действительно станет свиньей. Просто сам в это поверит. Есть такой догмат в ламаизме, что мир – не реальность, а совокупность представлений о мире, то есть если все люди закроют глаза и представять себе небо не голубым, а, например, красным, – оно действительно станет красным.
(Самойлов иронически всэ оглядывает, подняв одну бровь выше другой. Житой мается.)
МОТИН: Слушайте, а может быть хватит, а?
ВАСИЛИЙ: Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Кобот – преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутался и поверил.
ЖИТОЙ: И кокнул?
ВАСИЛИЙ: Да нет же! Не совсем… Просто Пужатый выдумал, создал беса, который его же и убил.
САМОЙЛОВ:
У попа была собака,
Поп ее любил.
Она съела кусок мяса,
Поп ее убил.
(Василий с тоской дергает плечами. Пьет)
ВОВИК: А это тоже Эллингтон?
(Петр кивает).
ВАСИЛИЙ: Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это время; но каждая злая мысль – это бес, который…
ПЕТР(перебивает): Не в том дело, Василий. Я сначала совсем не поверил, что Пужатого убили, тем более, что Кобот убил, написал стишок…
ВАСИЛИЙ: Ну?
ПЕТР: А Максим мне сказал – я точно запомнил – "И ты доиграться хочешь?"
ЖИТОЙ: А пока выпьем! (разливает).
ПЕТР: Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой человек, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек, мещанин – к такому-то как раз лучше не подступать, с таким шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, незаметные и определяют твою судьбу – не ты ли, Мотин, жаловался?
МОТИН: Слушай, хватит…
ПЕТР: Максим так и сказал – мол, оставь его, доиграешься.
САМОЙЛОВ: Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого Максима, будто на учителя?
МОТИН: Как дети малые – что Петр, что Василий! Носятся, как с писаной торбой, с этими алкашами, носятся…
ПЕТР: Но они действительно нам что-то… Кое-чему научили…
САМОЙЛОВ: Чему?
ПЕТР: Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?
МОТИН: Знаю, я ж тебе "Введение в дзен-буддизм" давал!
ПЕТР: А ты находишь, что Максим и Федор часто себя ведут как бы…
МОТИН: По дзену?
(Все, даже не слыхавшие о дзен-буддизме, смеются. Василий улыбается).
ПЕТР: А что?
ЖИТОЙ: А то, что нам пора выпить! (Разливает).
МОТИН: (Самойлову): Сделай погромче. Или это тоже Эллингтон?
ПЕТР: Да. Нет, не делай громче, погоди. Я такой случай расскажу. У дома, где Максим с Федором живут, лежит пень, такой круглый, и Федор, проходя мимо, каждый раз говорил: – Во! Калабаха! Я однажды ему – Что ты всякий раз это говоришь? Я давно знаю, что это калабаха. И тогда Максим – он с нами шел, показывает мне кулак и говорит: – А это видел?
(Все смеются).
