Ярослав Гашек - Собрание сочинений. Том первый
В апреле 1918 года Гашек был направлен в Самару, где занимался агитационной работой среди чехословацких войск и формированием добровольческих чехословацких отрядов Красной Армии. Здесь его застала весть об антисоветском мятеже Чехословацкого корпуса. Началось наступление белогвардейцев и белочехов на Самару. Полевой суд чехословацкого войска выдал ордер на арест Гашека по обвинению «в многократной измене государственным интересам чехословацкой нации». «Строжайше приказывалось» арестовать его, «где и когда бы он ни появился» и «под усиленной охраной доставить в полевой суд»[13]. Окажись Гашек тогда в руках белочехов, его неминуемо ждал расстрел. После взятия Самары Гашек около трех месяцев вынужден был скрываться в окрестных деревнях. Лишь в сентябре в освобожденном Симбирске он смог вновь присоединиться к частям Красной Армии. Вместе с героической Пятой армией, громившей Колчака и белочехов, он прошел тысячеверстный боевой путь от Бугульмы до Иркутска.
Писатель вел в армии разностороннюю и напряженную партийно-политическую работу. Он был помощником коменданта города Бугульмы, заведовал походной типографией, редактировал армейские газеты, был организатором митингов, собраний, бесед и концертов, выступал с лекциями и докладами, писал статьи и воззвания, развернул большую организационно-политическую деятельность. В статье «Международное значение побед Красной Армии» он писал: «…Рати всемирной буржуазии отступают с потерями на русском фронте. Вести о победах Красной Армии в России приносят подъем всему, что завтра разыграется на Западе… С Востока на Запад Европы идет волна революции. Она уже разбудила сотни миллионов людей, она сорвала короны с Карла Габсбурга и Вильгельма Гогенцоллерна»[14].
Не оставлял Гашек и своего излюбленного оружия — сатиры. В сатирических рассказах и фельетонах, которые он пишет теперь на русском языке, обличались белогвардейцы, эсеры, интервенты, контрреволюционная буржуазия и духовенство. Отличительные черты его фельетонов этих лет — гротескная карикатурность и плакатность образов, публицистическая обнаженность идеи.
Со временем Гашек стал возглавлять практически всю работу с военнопленными иностранцами, сотни тысяч которых скопились в районе военных действий Пятой армии. Часть из них вливалась в красноармейские отряды. Большим успехом в этой среде пользовалась газета «Штурм-Рогам» («Атака») на немецком и венгерском языках, главным редактором которой был Гашек, издававший одновременно газеты и на других языках — чешском, сербском и даже бурятском. Гашек окончил свою военную службу в должности начальника интернационального отделения политотдела Пятой армии и членом Иркутского городского Совета рабочих и красноармейских депутатов от Пятой армии. В советских архивах до сих пор находятся все новые и новые материалы, раскрывающие весь огромный объем политической и организационной работы Гашека в революционной России.
* * *В конце 1920 года решением центральных органов чехословацких коммунистов в России, в соответствии с запросами из Чехословакии, Гашек был направлен на родину для участия там в партийной работе. Он возвращался через Эстонию, затем пароходом до Гданьска, потом поездом. Вместе с ним ехала его жена Александра Львова, в недавнем прошлом работница армейской типографии.
Возвращение оказалось весьма драматичным. Из революционной России Гашек попал в обстановку торжества контрреволюции. Он прибыл в Прагу в конце декабря, буквально через несколько дней после расстрела рабочих демонстраций и разгрома революционного движения. Тринадцать человек было убито, около трех тысяч брошено в тюрьмы. За решеткой находились и те, к кому Гашек непосредственно должен был обратиться. За ним самим устанавливается слежка. Чехословацкая буржуазия как раз в это время создавала контрреволюционную легенду о «патриотических подвигах» в России белочешских легионов — тех самых, против которых сражался Гашек. Ему угрожают процессом за измену родине, а также судом за двоеженство (прежний его брак официально не был расторгнут). Ко всему прочему, многие представители прогрессивных кругов, не осведомленные о революционной деятельности Гашека в России и помнившие его по анархистскому прошлому и шумным историям, проявляли к нему недоверие. Обстановка была малоподходящей и для того, чтобы развеивать это недоверие.
Сложилась очень трудная и в чем-то парадоксальная ситуация. Гашек был, пожалуй, даже растерян, что вообще ему было несвойственно. Сохранились свидетельства очевидцев, рисующих его в состоянии, близком к отчаянию. Один из знакомых писателя вспоминал, как встретил его в театре во время репетиции и подарил ему новую книжку стихов. «С отсутствующим видом он полистал тоненькую книжку. В его облике ощущалась какая-то напряженность, лицо было неподвижно. Положил книжку рядом с бутылкой содовой и сказал негромко, даже не взглянув в мою сторону: «Ага, стишки… Хотят тут превратить меня в балаганного шута… — Он медленно провел рукой по лицу, словно стирая заблудшую капельку пота — Сволочи…» Когда я минут через двадцать вновь проходил мимо ложи, Гашек сидел там, опираясь обоими локтями на барьер и закрыв лицо ладонями. Спал? Плакал? Не знаю. Но явно не хотел ничего ни видеть, ни слышать»[15]. В других случаях он взрывался негодованием, столкнувшись с инертной мещанской стихией, столь далекой от атмосферы революционного горения, в которой жил в России. Многое в образе мыслей и действий пражан казалось ему слишком робким, половинчатым, нерешительным. Довоенный знакомый писателя попросил его сочинить пьесу для «Революционной сцены». «Это вы-то революционные? — воскликнул Гашек. — Вы самые обыкновенные скоты и не суйтесь в революцию!.. У вас тут Революционная сцена, Революционный проспект, площадь Революции, но ни у кого нет ни грана революционности»[16].
Однако замешательство длилось недолго. Сделав усилие над собой, Гашек постарался прикрыться маской прежнего загадочного комика, о котором трудно сказать что-либо определенное. Продержавшись таким образом в самый критический момент, пока в Праге опять привыкли к его присутствию, он вновь обретает активность. Всего через несколько недель после возвращения в Прагу он приступает к осуществлению нового грандиозного замысла. Уже в конце февраля 1921 года он начинает писать «Швейка». В психологически необыкновенно трудных условиях начинается создание одного из самых веселых произведений нашего века, да и мировой литературы вообще. И такая тональность романа, конечно, не случайна. Работа над ним была не погружением в себя, как это иногда изображалось в литературе о писателе, и не обороной, а глубоко задуманным наступлением. «Посмеюсь над всеми глупцами, — говорил Гашек жене и друзьям, — а заодно покажу, что такое наш (т. е. чешский. — С. Н.) настоящий характер и на что он способен»[17]. Чтобы до конца понять это высказывание, надо знать полный замысел романа, который, как известно, остался незаконченным. Слова «покажу, что такое наш настоящий характер», несомненно, связаны с тем, что писатель собирался изобразить в романе и борьбу чехов за свободу. Он намеревался провести и Швейка, и вольноопределяющегося Марека (образ во многом автобиографический), и других героев романа через русский плен в чехословацкие добровольческие части, а затем сделать их участниками боев Красной Армии. Этот замысел нашел прямое отражение и в афишах, которые извещали о предстоящем выходе первых выпусков «Похождений бравого солдата Швейка». (Роман Гашека издавался небольшими тетрадями-выпусками, которые печатались по мере продвижения работы.) Название романа воспроизводилось в этих афишах в следующем виде: «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны у нас и в России». Сохранились также свидетельства чешского писателя Ивана Ольбрахта, встречавшегося с Гашеком, о том, что Швейк, по мысли автора, должен был с Красной Армией дойти до границ Китая. Иными словами, Швейк оказался бы в Пятой армии, в которой служил и Гашек и которая сражалась против Колчака и Чехословацкого корпуса, поднявшего антисоветский мятеж.
Замысел произведения, судя по всему, вызревал у Гашека постепенно. Еще в России он говорил о своем намерении создать «военный роман» об австро-венгерском солдате, прошедшем путь от военной службы в роли «живой мишени» до красноармейца. Прямое отношение к творческой истории романа имеет, конечно, и повесть «Бравый солдат Швейк в плену», созданная в России. Известно также, что летом 1917 года Гашек хотел написать пьесу о том, как Швейк собирается вступить в чехословацкие добровольческие части (предполагалось, что пьеса будет сыграна в любительском исполнении в одном из чехословацких полков). Все это звенья и фрагменты, по сути дела, одного, постепенно развивавшегося творческого замысла, за осуществление которого Гашек принялся теперь с такой энергией. Чтобы полнее сосредоточиться на романе, он даже переселился вместе с женой из Праги в небольшой городок Липнице. Впрочем, он не оставляет и работы над рассказами и фельетонами. Сатирические выступления Гашека на злободневные политические темы составляют неотъемлемую часть чешской революционной сатиры этих лет (некоторые из его фельетонов и сатирических полемик публиковались непосредственно в газете компартии «Руде право»). Гашек разоблачает в них социальную политику чехословацкого буржуазного правительства, правых лидеров социал-демократии, клевету на Советскую Россию («Заметки», «Что бы я посоветовал коммунистам, если бы был редактором правительственного органа», «Идиллия винного погребка», «Генуэзская конференция», «Народни листы» и др.). Но главным его занятием стала работа над «Швейком».
