Тот самый сантехник 8 (СИ) - Мазур Степан Александрович

– Погоди, а сколько всего Соборов было? – снова уточнил сантехник.

Стасян задумался, снова посчитал на пальцах, но пальцев и на этот раз не хватило, честно признался:

– Вообще много. Но мы признаём только первые семь. Все остальные Сатана придумал, нехристи и сто пудово – пидорасы… Но это не точно. От повестки зависит.

Голова закипала:

– Погоди, а остальные кто признает? – пытался разобраться Боря.

– Да хотя бы католики, хоть протестанты, хоть сектанты, что христиане всегда лишь условно, – прикинул Стасян. – Но ты и сам знаешь, что они – не мы. И тем более мы – не католики.

– Это понятно, но… почему?

– Какие же мы тебе католики? – удивился крановщик. – Те кольцо обручальное на левой руке носят, ближе к сердцу. И православные справа налево крестятся, а католики слева направо. От сердца. А что это, как не люциферов замысел? Разве не он ИНН придумал?

– А мы почему справа? – всё ещё не понимал Боря. – Сердце ведь – слева.

– Потому что мы – правы! Но когда были «левыми», тоже были правы, потому что – мы! – возмутился крановщик. – А ещё католики сидят на службах на лавочке, тогда как мы – стоим. Понял? Ты уже «нихао» для китайского Иисуса разучил? Или как?

– Но сидеть ведь удобнее, – прикинул Глобальный. – Объективнее, так комфортнее.

– Удобство, Боря, это вообще не про веру, – хмыкнул Стасян. – За веру надо мучиться, страдать, чтобы… больше верить. И потом легче было, как помрёшь с чистой душой. Без раскаянья, сострадания и мук жизнь не считается. Ритуалы для того и даны, чтобы напомнить, для чего тебе всё это.

– А для чего мне это всё?

– Да кто ж его знает? – снова пожал плечами крановщик. – Ритуалы по эту сторону придуманы. А с того света ещё ничего ни разу не подтвердили. Хоть бы одно сообщение кто заслал, что нервирует их, когда не так крестишься! Нужен ли колокольный звон? Сколько елея нужно? Граммовка точная должна быть! А мы что? На глаз всё делаем, по ощущениям. И нам пиздец как важно, по часовой ты вокруг алтаря ходишь стрелке или против часовой. Это если вообще в глаза тот алтарь видел и хоть один куплет из молитвы знаешь, а не строчку. Знаешь ведь? Или как таблицу умножения запомнил, так и хватит?

Боря покачал головой. На третьей строчке уже сбился.

Тут Стасян посмотрел пристально-пристально. И глаза как локаторы стали:

– Это ладно, если тебе ещё второй шанс дадут и ранее христианство право окажется с его перерождением. Тогда если всю жизнь прожил сусликом, то есть ещё шанс снова стать человеком. А если позднее, реформированное право окажется, что тогда будешь делать? В аду или раю до скончания времён мариноваться? Ты, Боря, так не шути. Подстраховаться надо. Ты ещё скажи, что двумя перстами креститься собрался!

– А это запрещено? – на всякий случай уточнил Боря.

– А если двумя перстами надо креститься, а не тремя, тогда вообще страшно подумать, что произойдёт. Может и солнце на западе встать! – ужаснулся Стасян и тут же тремя перекрестился и чётко, как надо. – Но это уже раскольники так рискуют! Староверы.

– А староверы разве не православные? – докапывался сантехник до истины.

– Православные, но уже не те, которые нужны, – как мог, отбивался крановщик. –

Они же посолонь ходят, а не противопосолонь. Ну или наоборот, я уже не помню. Но куда-то точно ходят. Хотя живут в основном в лесу, обособлено. Ну чисто мормоны.

– А это ещё кто?

– А это которые вообще не наши, но ещё и с бородами, – точно знал Стасян. – А староверы только двумя пальцами крестом себя осеняют, а не тремя, как мы. А это ещё хуже язычников и тех, кто кровь младенцев пьёт на завтрак. Пусть некоторые и называют таких капиталистами. И вообще, Боря, католики только в 1992 году признали, что Земля круглая и вертится вокруг Солнца.

– А мы когда? – уточнил Боря.

– А мы вообще подобного вопроса на повестку не ставили, – припомнил Стасян. – Что мы, больные какие? У нас же и среди плоскоземельщиков немало верующих. Зря люди воду перед телевизором заряжают, что ли? Или на картах гадают? Пусть верят во что хотят, если верят хоть время от времени и в то, что надо. Всё равно с этой планеты никуда не денутся без крестного знамени. Мы Боря, лучше дважды перестрахуемся. И если в космос снова полетим, то только с молитвой. Лишним не будет и через плечо поплеваться. Всё это в сумме и называется – многогранная, загадочная русская душа.

Тогда Боря вспотевший лоб потёр. Продышался и сказал:

– Ты по-простому скажи. Это что, мы к раскольникам пришли? Сектантам? Культистам? Кому?

– Да не раскольники это! – возмутился Стасян, держась за голову, которая и у него закипала. – Просто христианство впитало в себя всё, что плохо лежало. Кресты как солнечный знак, маковку как символ рода у столбов языческих, колокола из буддизма, что уже тысячи лет звенели, ну и у индуистов немало набрали. Благовония, речитатив тот же. Но больше всего, конечно, взяли у иудаизма. Символ единобожия, например. Только евреи своего Яхве не изображают, а мы – пожалуйста. Иконопись называется. За неё нас католики и не любят. А ещё они предпочли целибат.

– Целибат? – повторил Глобальный.

– Это когда от женщин отказываются. Совсем.

– Это многое объясняет в их поведении, – задумался Боря и снова на здание религиозного типа посмотрел. – Тогда кто это ТУТ?

– Короче, это нечто другое, чем принято, – подытожил Стасян.

– Кем принято?

– Ой, Боря. Нихрена ты не понимаешь в свете истинной веры!

Стасян отвернулся.

– Погоди, ну может тут были кришнаиты, вот и здание странное. Но их же потом выгнали, когда запретили? Они же тебе не цыгане, чтобы самим решать, – приподнял бровь Боря. – И может уже тогда пришли те, кто надо? Крестики то у них продаются или что? Свечки есть? Вода подведена? Что думаешь? Здание-то работает!

– Одних запретили, других могли не успеть, – прикинул и крановщик. – Но эти тоже не те, которые надо. Но и запрещать их не видят смысла. Вроде как есть и ладно.

Стасян снова пытался подобрать правильные слова. Но те как будто вытащили из головы.

– Так давай хотя бы точно узнаем! – коснулся потёртой медной ручки большой, массивной двери Боря. – Зря пёрлись, что ли? Может, тут дешевле будет креститься? За городом, всё-таки.

– Братан, не всё можно изменить деньгами.

– Стасян, но ведь за спрос не бьют! – напомнил сантехник, который понятия не имел, что такое «радоница», «успение» или хотя бы «разговеться», но как и в любой фене, с этим можно разобраться, если целью задаться.

И они, наконец, вошли.

Внутри было темно. Весь контур здания без единого окна. Только свечи горели. Лампадки дымили. Запах сандала такой в ноздри ударил, словно на пожар фабрики сушки трав угодили. Не видно ещё толком ничего со светлой улицы. Глаза не привыкли.

Тут кто-то в тёмном балахоне на пороге встретил их и сказал:

– Приветствую, братья.

– Добрый день, а где тут у вас… – начал было Боря, не зная даже теперь с чего начать.

То ли насчёт догматов поинтересоваться, то ли про символы веры попросить разъяснить с ходу.

– Проходите, не стесняйтесь, – подстегнул служитель, прервав ещё в начале вопросы, но тут же уточнив. – Мы все через это проходим впервые.

Боря прищурился, пытаясь разглядеть неожиданного «родственника». Да лицо того под капюшоном скрыто. Что за брат такой?

«Что проходим-то?» – очень хотелось спросить: «А, крещение в смысле? Тогда понятно. Но почему так темно?»

Блуждая среди теней, так и прошли в центральное помещение. И тут же замерли. Посредине гроб стоял на пьедестале. А в нём женщина. Но не в саване, а голая. Вокруг неё мужики в рясах и капюшонах. Головы скрыты, а подолы приподняты. И каждый член в руках держит, словно прицелившись на избранную. И судя по учащённому дыханию, близок к завершению.

Тут-то Боря со Стасяном и поняли, что СОВСЕМ НЕ ТА ЦЕРКОВЬ. И только развернуться попытались, чтобы ходу обратно дать, как приподнялась дама в гробу и сказала: