Борис Егоров - Маски
Кому — по шубе, а кому — и по шапке. Не в переносном, а в прямом смысле. А почему бы и шапки не сделать, если мех «свой», даровой? В списке так и значится:
«Лютикова, главный бухгалтер института, — шапка.
Репейников, зам. главного бухгалтера, — шапка.
Шиповникова, начальник планового отдела, — шапка.
Розочкина, секретарь директора, — шапка».
После шапок ударились по воротникам.
Так экипировались еще 39 сотрудников института.
А потом пришла новая радость: чулочно-вязальная лаборатория освоила доселе неизвестный вид чулок — кроеные. Само собой, потребовались «опытные носки». Вот ажиотаж поднялся! Всем хотелось принять самое непосредственное, самое близкое участие в научно-исследовательской работе. Каждая особа женского пола горела желанием натянуть на свои изящные ноги новый образец трикотажного чуда.
Но чулочки дали не каждой особе. Кроме своих, институтских, было немало и других претенденток — из Госплана, комитета стандартов, инспекции по качеству. Как их не обслужить! Как не включить их в научно-исследовательскую работу!
Тем более — люди они полезные.
Но нашлись люди и вредные. Они не оценили заботы А.И. Голубицыной о своих подопечных и коллегах. Таковыми оказались работники облсовнархоза. Эти черствые, суровые работники взяли и составили проект распоряжения, в котором написали обидные, несправедливые слова: «Под видом опытной носки и испытаний образцов трикотажных изделий т. Голубицына раздавала почти или полностью бесплатно дорогостоящие изделия ответственным работникам вышестоящих и торговых организаций, без научных наблюдений за этими изделиями».
А. И. Голубицына с этим заключением, конечно, не согласна. Она сожалеет, что ее почин не поддержали.
А как бы мило, как бы здорово было, если бы поддержали! Представляете — А. И. Голубицына дает «для примерки» шубу директору Н-ского автозавода, а тот немедля присылает ей за 00 копеек новенький автомобильчик, «опытный», «для обкатки». Такой же автомобильчик он презентует директору радиозавода, а тот ему в ответ — телевизорчик для испытаний в домашних условиях, в порядке научно-исследовательской работы. Словом, в ход может идти все: я тебе — мясорубку, ты мне — кофейную мельницу. Можно и холодильник. И против рояля не возражаю. У кого что есть. А у кого ничего нет и кто носит звание рядового, тот в конвенции участвовать, конечно, не может. По имущественному цензу не пройдет. Какой из него «опытник»!
Итак, я — вам, вы — мне. Конечно, некоторые могут сказать, что это расточительство, что директор института или предприятия не удельный князь, который волен дарить, кому захочет, шубу со своего плеча. Но разве можно с этим доводом согласиться? Сравнение абсолютно неправомерное и критики не выдерживает: удельные князья дарили шубы со своего плеча, а А. И. Голубицына — с государственного. Стало быть, никакой она не князь.
Но не будем продолжать дискуссию. Мы отклонились от главной темы: «Как одеться женщине». Вот так. Очень просто. Как я советовал. Поезжайте к А. И. Голубицыной в трикотажный институт. И тогда будет вам «пастельная гамма в аксессуарах». Совершенно бесплатно. Если Анна Ивановна не знает вас лично, то скажите, что вы большая начальница, или жена большого начальника. Словом, игру надо вести по большому счету. А действовать лучше поскорей, пока широкая общественность, призванная контролировать действия администрации, сладко и безмятежно спит. Покойной ночи ей, хороших снов! Это очень хорошо, когда общественность дремлет на пуховике, блаженно сощурив очи. Вот в такую пору и слышатся из директорского кабинета резкие, отрывистые слова команды:
— Дать по шубе!
— Дать по шапке!
Максим, левее!
Рабочий шахты Максим Зайцев совершил проступок: выпил лишнее и нарушил несколько правил. Во-первых, правило уличного движения: не там перешел улицу. Во-вторых, правило поведения: оскорбил милиционера, сделавшего ему за это замечание. В-третьих, пренебрег заповедью: «Не давай воли рукам».
Было и «в-четвертых» и «в-пятых».
Зайцева судили, и по просьбе коллектива шахты народный суд передал его на поруки товарищам. К своей задаче перевоспитания нарушителя они отнеслись очень строго. Прежде всего прикрепили к Зайцеву двух парней — Ромашкина и Савчука. Оба они были соседями Зайцева но койкам в общежитии и работали с ним в одной смене.
— Вы отвечаете за Максима, — сказали им в шахткоме. — Смотрите!
И они смотрели. Вместе с Зайцевым спускались в шахту, вместе поднимались. Эскортировали его везде и всюду.
Захотелось однажды Зайцеву завернуть «направо», в пивную, а сопроводители кричат сзади:
— Максим, левее!
Надевает он пальто — тут же следует вопрос:
— Ты куда?
— В булочную.
— Вешай пальто назад, — говорит Ромашкин. — Посиди с Савчуком дома, а в булочную схожу я. Тебе что купить, ситного или калорийную булочку?
Деньгами Зайцев тогда богат не был: половину наличности оставил в день получки в ресторане. Ромашкин и Савчук открыли для него кредит, но взяли доверенность на получение будущей зайцевской зарплаты.
— Деньги будем тратить мы, — сказали попечители. — А тебе представим счет на утверждение.
Когда Савчук и Ромашкин купили билеты на гастроли оперного театра, Зайцев взбунтовался:
— Этих расходов я не признаю и на оперу не пойду. Не в моем вкусе!
— Мы пойдем — и ты пойдешь, — тоном, не терпящим никаких возражений, заявил Ромашкин.
А Савчук добавил:
— Эх, темнота! Признайся: ведь ни разу в жизни в опере не был? Но если не хочешь платить, не плати. Выделим из нашего бюджета. Как фонд помощи культурно отсталым.
— А девушку пригласить можно? — робко спросил отсталый.
— Вот это разговор! Но надеемся, что девушка передовая. На нее тратиться не будет необходимости.
— Да и на меня не нужно, — сказал Зайцев. — Опера так опера…
Однажды Зайцев объявил:
— Ребята, мне от батьки перевод пришел. Я ему писал, что на пальто не хватает. Надо на почту пойти.
— Идем. Мы с тобой.
И тут произошло такое, чего ни разу не случалось за весь месяц: на почте Ромашкин и Савчук… потеряли своего подопечного.
Почта находилась в одном зале вместе со сберкассой, а в этот день выплачивали выигрыши. Счастливые обладатели выигравших билетов заполнили все помещение, и Зайцев сумел раствориться в толпе, ловко уйти от своего эскорта.
Неоднократное прочесывание толпы результата не дало. Тщетными оказались и ожидания Зайцева у подъезда.
Тогда попечителей осенила до азбучности простая мысль: «Где искать взятого на поруки, если он только что получил деньги? Ясно, где…».
И друзья отправились по маршруту: «Гастроном» — «Автомат-закусочная» — «Пышечная» — «Блинная» — «Чебуречная» — «Бутербродная» — «Шашлычная». Но Зайцева ни в одном из этих объектов обнаружить не удалось.
Ромашкин и Савчук уже совсем пали духом, когда им повстречался механик шахты.
— Бузотера своего ищете? — спросил он. — А я только-только его видел. Он в суд пошел…
Адрес подтвердился. Когда преследователи вошли в здание народного суда, то через приоткрытую дверь комнаты совещаний услышали знакомый голос подопечного.
— Нет, нет, товарищ судья, очень прошу вас пересмотреть мое дело, — возбужденно говорил Зайцев. — Судите меня. По всей строгости. На полную катушку. Год или два отсижу — сколько дадите. А так ходить я больше не могу. Первое время — ничего, терпел. Думаю: раз ты провинился, так тебе и надо. Но ведь сейчас-то я уже все прочувствовал! Спрашиваю: «Когда это кончится?» А они отвечают: «Когда мы в тебе будем уверены до конца!» И ни шагу без меня, так и ходят. Вот только сегодня первый раз удрать от них сумел. Вздохнул, как говорится…
В это время дверь скрипнула. Зайцев оглянулся. На пороге стояли Ромашкин и Савчук…
«Общественность — это я»
В доме № 7 по Крутогорскому переулку разыгралась трагикомедия. В роли режиссера-постановщика выступил техник-смотритель Ларионов. Он же был и первым действующим лицом, причем весьма действующим. Вторым оказалась гражданка Степанова.
Степанова нанесла Ларионову травму: она осмелилась критиковать работу техника-смотрителя.
Этого техник-смотритель стерпеть не мог и нанес по Степановой ответный удар.
Пользуясь тем, что он не только техник-смотритель, но и секретарь парторганизации домоуправления, Ларионов сорганизовал товарищеский суд над обидчицей.
Именно сорганизовал. Весь состав суда заменили полностью. Тех членов его, кто живет в одном доме со Степановой, отстранили: вдруг они разберутся объективно…
Судей пригласили из другого дома.
В общем, судили Степанову варяги. Фактов в их распоряжении не было, доказательств не было. Ничего не было. Тем не менее они решили: просить нарсуд о выселении гражданки Степановой, «с которой невозможно жить…».
