Наринэ Абгарян - Манюня
— Сейчас пойдем учиться плавать, и я посмотрю, кто тут хахаха, — рассердился папа.
Пока родители препирались, мы с Каринкой и Маней засыпали песком дядю Мишу.
— Вы только в лицо песком не кидайтесь, а так делайте со мной что хотите, — попросил он, — а я чуток покемарю. Если бы Каринка храпела хотя бы вполсилы, то мне, может, и удалось бы ночью поспать.
— Ребенок! — отвлекся от переговоров папа. — Пора уже заниматься твоей носоглоткой. И я замучился всю ночь с боку на бок ворочаться.
— Па, ну я же не специально, — развела руками Каринка, — ты же сам говорил про искривленную перепелку и что оперировать меня сейчас нельзя, потому что я маленькая!
— Во-первых, не перепелка, а перегородка, а во-вторых, я думаю, оперировать уже можно. И даже нужно!
— Вы сначала поймайте меня, а потом про операцию говорите, — хмыкнула Каринка и высыпала на Дядьмишины плавки целое ведерко песка. — Сей-час у-трам-буу-уем!!!
— Не надо! — вскочил дядя Миша. — Не надо мне там ничего утрамбовывать!
— Пап, — рассердилась Манька, — я тебе уже все ноги засыпала песочком, а ты вскочил, и весь песочек посыпался на землю!
— Извини, я нечаянно, — дядя Миша повернулся на живот, — засыпайте меня песком лучше сзади.
— Сза-ди так сза-диии, — прогундосила Каринка и высыпала на Дядимишины плавки новое ведерко песка.
— Деточка, — обернулся к ней дядя Миша, — неужели тебя во мне ничего, кроме плавок, не привлекает?
— Да я первым делом хочу срам прикрыть, — объяснила Каринка, — попу там или писюн…
— Спасите меня, — взмолился дядя Миша, — она мне ни днем ни ночью спать не дает!
— Дети, идите сюда, мы сейчас пойдем маму плавать учить, — позвал нас папа.
— Ура, — запрыгали мы, — пойдем учить маму плавать.
— Не хочу, — упиралась мама, — не умею и не хочу!!!
— Надо, — внушал папа.
— Юрик, ну что ты к ней пристал, — вмешалась Ба, — не хочет учиться плавать — не надо, я вот тоже не умею плавать, и ничего.
— И тебя научим, Роза, не переживай, — не дрогнул отец.
Папа был единственным человеком, который осмеливался возражать Ба. Такая беспрецедентная храбрость объяснялась его профессией. Когда ежедневно через твой кабинет проходит десяток женщин, каждая из которых готова скончаться в стоматологическом кресле, но не открывать своего рта, то это, конечно, сильно тренирует волю.
Например, одна обезумевшая от страха монументальная тетенька, увидев в папиных руках шприц с обезболивающим, вырвалась из кресла, схватила лоток со стерилизованными инструментами и, прикрываясь им, как щитом, выбежала на улицу. А вечером муж этой тетеньки вернул папе лоток, наполненный доверху… пирожками с мясом.
— Жена напекла, — виновато дергал он острым кадыком, — доктор, можно ей завтра прийти, а то зуб как болел, так и продолжает болеть?
— Можно, если она обещает больше не трогать инструменты, — смилостивился папа.
А другая тетенька, когда папа навис над ней со шприцем в руках, вцепилась ему в карман халата и вырвала его с мясом. Чем вогнала отца в ступор. И пока он из этого ступора выходил, тетеньки и след простыл.
— Через два дня пришлось лечить ей зуб вживую. Десна загноилась, и анестезия уже почти не действовала, понятно? — рассказывал нам папа и для пущей убедительности грозно шевелил бровями.
— Понятно, — пискнули мы и побежали чистить зубы. По двенадцать раз с каждой стороны вдоль и поперек.
Вот почему отец, натренированный ежедневным общением с непредсказуемыми тетеньками, не робел перед Ба. Да и Ба признавала в нем если не равного, то хотя бы полноправного собеседника и относилась к нему с большим уважением. Поэтому она не стала ругаться, а просто всплеснула руками:
— Ииии, шлимазл!
— Я тоже тебя люблю, Роза, — засмеялся отец.
— Раз ты меня любишь, купи мороженое.
— Ура, мороженое, — обрадовались мы.
— Уно моменто, — накинул на плечи рубашку папа.
Он вернулся через десять минут с ягодным мороженым в картонных стаканчиках.
— В такую жару лучше кисленькое есть, — объяснил.
Мы с большим удовольствием полакомились мороженым, а картонные стаканчики сложили в длинную стопочку. «На обратном пути выкинем», — сказала Ба и убрала стаканчики в сумку.
Настало время идти учить маму плавать.
— Надя, ты не волнуйся, за Сонечкой и Гаянэ я пригляжу, — успокоила ее Ба.
— Если что, зовите меня.
— Всенепременно!
— Пошли, — скомандовал папа и поволок маму к берегу. Мама слабо упиралась и причитала: «Да что же это такое».
Далее повествование делится на два акта. Они происходят одновременно в разных концах пляжа.
Акт I. Ба знакомится с внуком ГольданскойКак только мы скрылись из виду, Гаянэ подошла к Ба, сложила ладошки домиком и зашептала ей на ухо:
— Ба, посмотри, что я с дядей Мишей сделала!
Ба глянула на сына и не смогла удержаться от смеха — дядя Миша спал на животе, подвернув под щеку локоть. Вся его спина и ноги были засыпаны песком, а на голове красовалось голубенькое пластмассовое ведерко.
— Это чтобы он не сгорел на солнце, — похвасталась Гаянэ, — Ба, скажи, я умничка?
— Деточка, ты даже умнее, чем я, — погладила Гаянэ по голове Ба, — молодец, теперь можешь поиграть со своей сестрой.
Маленькая Сонечка ползала по красному надувному матрасу и остервенело с ним ругалась:
— Это ты мне вава деяй? Яцем ты мне вава деяй?
Никто не мог взять в толк, почему ребенок выясняет отношения с матрасом. Но, как только мы его надували, Сонечка начинала ползать по нему и бесконечно выясняла отношения с каждым его квадратным сантиметром.
— Пяхой! — отчитывала она его. — Сонуцке вава деяй. Яцем???
Матрас в ответ хранил недоуменное молчание. Гаянэ порылась в пляжной сумке и достала разноцветные кубики:
— Сонечка, будешь в кубики играть?
— Буду, — пнула на прощание матрас Сонечка и пересела к Гаянэ.
Ба щедро намазала кремом нос, достала из сумки журнал «Здоровье» и, перед тем как приступить к чтению, окинула взглядом вверенное ей хозяйство. Дядя Миша мирно спал с голубеньким пластмассовым ведерком на голове, Сонечка с Гаянэ возились с кубиками.
Ба потянулась убрать ведро с головы сына, но потом передумала.
«От сглазу», — решила она, нацепила на нос очки и погрузилась в чтение.
— Простите, а можно расположиться рядом с вами? — прервал ее чтение какой-то мужчина.
Ба отложила журнал и недобрым взором уставилась на нарушителя спокойствия. Нарушитель спокойствия выглядел вполне благообразно — это был невысокий, полноватый мужчина в светлой панаме, льняной сорочке навыпуск и сандалиях на босу ногу.
— Да пожалуйста, — неожиданно для себя приветливо отозвалась Ба, — я смотрю, вы человек вполне порядочный и интеллигентный.
— Ой, спасибо, — обрадовался дядечка. Он вытащил из целлофанового пакета с надписью «С Новым годом» пляжное полотенце, постелил его почти впритык к полотенцу Ба и стал поспешно раздеваться. Казалось — он боялся, что Ба передумает и ему придется искать себе новое свободное место.
— Евгений Петрович Колокольников, — оставшись в очках и плавках, учтиво представился он.
— Роза Иосифовна Шац, — буркнула Ба.
— О! — заклокотал Колокольников. — Урожденная Шац?
— Если вы надеетесь, что я урожденная Иванова, а меня совершенно случайно назвали Розой Иосифовной, то я должна вас сильно разочаровать, — нахмурилась Ба.
— Нет-нет, ну что вы, — у Евгения Петровича от волнения запотели очки, — я просто хотел уточнить… то есть попросить… то есть чтобы знать… черт! не будете ли вы так любезны, Роза Иосифовна, посмотреть за моими вещами, пока я поплаваю? Я отлучусь совсем ненадолго.
— Буду любезна, — оттаяла Ба.
Евгений Петрович потоптался на месте, потом наклонился к Ба.
— Я в некотором роде тоже Шац, — сообщил он ей конспиративным шепотом.
— Да ну? — Ба поправила на переносице очки и внимательно оглядела Евгения Петровича с ног до головы. — А по вам не скажешь.
— Ну, — замялся Евгений Петрович, — у меня бабушка по материнской линии была… хмхм… Гольданская.
— Знала я одну Гольданскую, она у моей тети Мирры жениха увела, — хмыкнула Ба, — а потом Мирра столкнулась с ней в мясной лавке и чуть не порешила подвернувшимся под руку ножом для разделки туши. Нож у нее в последнюю минуту отобрал помощник мясника, но тетушка все равно не растерялась и выдрала у разлучницы часть косы да исцарапала ей лицо так, что потом остались шрамы. У вашей бабушки на лице шрамов не было? — полюбопытствовала Ба.
— Нет, ну что вы, — испугался Евгений Петрович, — ни одного шрама.
— Ну и ладно, — смилостивилась Ба.
Евгений Петрович нерешительно сел на полотенце и повернулся к девочкам.
