Борис Кригер - Маськин зимой
Не спорю, первобытному Маськину, возможно, и понравилось бы тереться в толпе таких же первобытных маськиных, но Маськин, с которым мы имеем дело, был маськиным культурным и живущим, как уже отмечалось, оседлым, хоть и натуральным хозяйством, а потому отошедшим от первобытных импульсов настолько далеко, что он уже мог трезво посмотреть на них со стороны и ужаснуться.
Таким образом, антиурбанизм Маськина имел корни в его оригинальности. Как-то, ещё до своего отбытия, спящий на Маськиной кухне Гипнотизёр предложил сквозь сон провести тест на оригинальность, причём он скрыл, что это тест именно на оригинальность, чтобы испытуемый специально не оригинальничал. Он назвал это «просто тест». Первым вызвался Плюшевый Медведь, потому что он любил всякие головоломки и, если вы помните, в своё время помог разгадать Маськину послание с указанием, где взять дармовые яблоки, зашифрованное в первой тысяче знаков числа «пи».
Гипнотизёр взял листок бумаги и начертил на нём круг. Затем он попросил Плюшевого Медведя поставить точку, где ему захочется. Плюшевый Медведь вдумчиво наслюнявил карандаш и поставил жирную точку на обоях, в большом отдалении от листка Гипнотизёра. От такого неожиданного результата теста Гипнотизёр тогда чуть было не проснулся. Тест строился на том, что чем ближе к центру круга испытуемый поставит точку, тем менее он оригинален. Самые оригинальные испытуемые ставили точку вне круга, но всё-таки на листочке бумаги, но чтобы вот так, запросто, соригинальничать и намалевать точку вообще на обоях – такого Гипнотизёр ещё не встречал. Не делясь своими размышлениями насчёт результатов теста, чтобы не нарушать чистоту эксперимента, Гипнотизёр предложил выполнить то же задание Шушутке, который неожиданно ответил, что он лучше покажет фокус и пройдёт сквозь лист этой бумаги. Не дожидаясь согласия, Шушутка изрезал листочек таким образом, что умудрился продеть себя через него[61]. После такой операции продолжение эксперимента стало невозможным, потому что другого листочка спящему Гипнотизёру Маськин выдать не пожелал, сказав, что пусть, мол, раньше проснётся, а потом и портит бумагу. А то не напасёшься лесов на этих гипнотизёров. Маськин очень любил леса и старался экономить бумагу, чтобы их меньше вырубали (чего нельзя сказать о вашем скромном авторе, который переводит бумагу, невзирая на приносимый им вред лесным угодьям – зелёным лёгким нашей прокуренной планеты). Маськин подумал про себя, что он бы поставил точку на лбу у Гипнотизёра. Во-первых, он ему порядком надоел с его сонными фокусами, а во-вторых, ему казалось, что таким образом он будет больше походить на индийского факира, а спящего факира у Маськина на кухне никогда ещё не было, и ему очень хотелось попробовать, как бы это было – иметь такую факирскую личность под рукой.
Из своего теста Гипнотизёр вывел, что испытуемые слишком оригинальны на его вкус, и впал в ещё более глубокую спячку. Так жителям Маськиного дома стало ясно, что они страдают крайней степенью оригинальности, и видимо, именно поэтому не любят жизнь в городах.
Вы, дорогой мой читатель, никогда не задумывались, а что же в действительности представляет из себя Маськин? Давайте заглянем в словарь Даля. Вы скажете, такого слова там нет? Ну, если там есть даже слово «чебурашка», означающее «ванька-встанька, куколка, которая, как ни кинь её, сама встаёт на ноги»[62]: его можно найти где-то между статьёй о «чашковом дереве»[63] и «чеверичка», то и слово «маськин» там можно отыскать.…
Итак, Даль пишет о Маськине следующее: «не лишённый оригинальности, жизнерадостный житель, стремящийся жить натуральным хозяйством, никому не мешая, варящий компот и переживающий за все проблемы мира»[64]. Нам ли спорить с великим Далем? Согласно его очень точному определению, Маськин просто обязан стремиться проживать в сельской или даже лесистой местности.
Хотя позвольте всё же отметить, что в городах есть много неизбывного пленительного шарма. Как же можно забыть плывущие над Невой дворцы и гордые башни Кремля, бой часов Биг Бэна и шум нью-йоркского метрополитена, химеры собора Нотр Дам и каналы Амстердама, улочки старого Стокгольма и зелёные крыши Копенгагена, стенающую Стену Плача Иерусалима и не менее рыдающие улицы Тель-Авива? Но все эти шармы и кармы не имеют никакого отношения к вопросу, где селиться. Я, например, проведя почти десятилетие в Иерусалиме, бывал в самых его достопримечательных местах, может быть, раза два, не больше, и то был рад каждый раз, что унёс оттуда ноги живым.[65]
Как бы ни были прекрасны некоторые города, они всё же смотрятся как плесень или опухоль на здоровом теле Земли, особенно если посмотреть на них не с высоты птичьего полёта, откуда они прекрасны, а с высоты полёта спутника, откуда они именно такой канцерогенной плесенью и видятся.
Конечно же, нельзя отрицать, что жизнь в городах представляется с первого взгляда более удобной благодаря технологическому прогрессу, хотя, в сущности, это всего лишь иллюзия, поскольку тот же самый прогресс позволяет устроиться с тем же удобством и вне пределов душных городов.
Вообще, отчего люди уделяют столько внимания созданию самодостаточных жилых модулей для существования на Луне и Марсе, в то время как ничего не делается для разработки подобных модулей для жизни на Земле, что было бы гораздо проще и уж точно полезнее? Почему не создать дешёвые, экологически чистые дома с приусадебными хозяйствами, в которых большая часть всего необходимого человеку создавалась бы на местном уровне, не требуя тянуть длиннющие коммуникации и автотрассы, а то немногое, что невозможно произвести на месте, доставлялось бы по воздуху? Тогда люди, связанные новейшими возможностями беспроволочного Интернета, могли бы заселять огромные пространства ныне пустой и никчёмной земли…
Пустые фантазии, скажете вы. В том-то и дело, что для современной цивилизации все эти футуристические выкладки являются именно бесплодными фантазиями, потому что, как это ни парадоксально, скорее не технический прогресс формирует общественное сознание, а само общественное сознание решает, в какой форме оно желало бы наслаждаться достижениями технического прогресса.
Римлянам было знакомо устройство паровой машины, но они использовали её лишь как игрушку. Просто само общество, избалованное рабским трудом, не могло и подумать о том прогрессе, к которому могла бы привести индустриализация Римской империи. Мануфактуры, паровозы и пароходы могли возникнуть уже тогда, на заре тёмной Западной Европы. Не было ничего такого, что не позволяло вступить напрямик из начала первого тысячелетия нашей эры в конец второго тысячилетия без тёмных веков и средневекового мракобесия. Кто помешал? Кто запретил? Самодовольное общественное сознание, застрявшее на своих античных богах и рабах. Именно это самое самолюбование в сочетании с использованием токсичного свинца для производства посуды и погубило Римскую империю, а не орды диких варваров. Варвары всегда окружали Рим, но сломили его только тогда, когда он разрушил себя изнутри.
Так же и в наше время мы можем ощущать инерцию общественного сознания. Именно она тормозит наше движение в будущее, именно она не позволяет нам взглянуть протёртыми отрезвевшими глазами на наш мир и попытаться отыскать лучшие решения для вековечных проблем. Необходимо постоянно пересматривать старые подходы в свете новых свершений. Иначе мы неминуемо зачахнем, как самодовольная Римская империя, и всё придётся начинать сначала, как водится, с тёмных веков.
Когда-то Маркс напару с Энгельсом утверждали, что индустриализация поможет вывести людей из тупизны сельской жизни. Маськин же утверждал, что пришло время вывести людей обратно – из тупости современных городов на простор неосвоенных земель, туда, где близость человеческих тел не будет больше провоцировать агрессии и пренебрежения к ближнему.
Всё дело в замкнутых кругах закоснелого образа мыслей. Даже простой одуванчик является более совершенным объектом этого мира, чем человек, ибо он черпает энергию напрямую от солнца, с помощью банального фотосинтеза, и более того, в процессе её утилизации производит не всякую гадость, а питательные вещества и чистый кислород! Отчего одуванчик может, а мы нет? Что же мы, менее интеллигентны, чем простой одуванчик?
Всё оттого, что на свете человеческие дела делаются абы как, тяп-ляп, а там видно будет. А это нехорошо, и ничем хорошим закончиться не может.
Глава 43
Маськин – винодел
История одурманивания имеет длинные корни. Они, шарахаясь и переплетаясь, ползут туда, в глубины доисторических оргий, где единственным отдохновением первобытной души был какой-нибудь дурманящий плод или перебродившие остатки бросового фруктово-ягодного яства. Несчастные наши предки нюхали, курили, жевали, втирали, глотали и, наконец, пили всякую горькость и мерзость, лишь бы хоть как-то забыться, отвлечься, развеяться, побороть свою упрямую трезвую природу.
