Евгений Крыжановский - От аншлага до «Аншлага»
В один из дней круиза, согласно существующему на море закону, на теплоходе проводилась учебная тревога. Пассажиров в такой день знакомят с правилами поведения в случае крушения, показывают спасательные средства и учат обращению с ними. Все должны были надеть спасательные жилеты и собраться возле шлюпок на палубе. Для каждых пяти кают предназначена отдельная спасательная шлюпка, и планировалось, что члены команды будут учить пассажиров, как этими шлюпками правильно пользоваться. Когда такая учеба проводится для нормальных пассажиров, то вполне вероятно, что занятия проходят успешно. Для нашей же богемной вольницы не существовало никаких правил, поэтому, как и следовало ожидать, на занятия из пассажиров почти никто не явился. Увидев это, мы быстренько сбегали в свою каюту, надели тельняшки, спасательные жилеты, бескозырки и с песней «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… пошли на корму, где под южным солнцем нежились в шезлонгах или купались в бассейне наши попутчики. Там, поднявшись на самую высокую площадку, мы изобразили фигурную композицию, вроде той, что на памятнике погибшим морякам в Севастополе. Потом я громко обратился ко всем присутствующим.
− Товарищи! Друзья! Сокруизники! Вы проигнорировали учебную тревогу. Мы — единственные из пассажиров корабля, кто знает, что нужно делать, чтобы спасти себя в случае крушения. А оно в нашей стране, не мне вам рассказывать, ой как возможно. Поэтому, чтобы было потом что передать вашим родственникам на память о вас, предлагаю сдать нам на хранение драгоценности, валюту и прочие ценные вещи.
После этого мы опять запели «Варяга» и, сняв бескозырки, пошли с ними по кругу среди отдыхающих. Буря смеха и аплодисментов сопровождала наши действия, в шапки полетели шоколадки, пачки жевательной резинки, всякие безделушки и даже доллары. Так что мы не только вволю посмеялись, но еще и поживились.
Когда мы разыгрывали своих попутчиков, Шура Вергунов всегда участвовал в этом вместе с нами и поэтому был безопасен для нас самих, но зато в свободное от розыгрышей время он не забывал устраивать всякие мелкие пакости и нам. Я уже рассказывал в главе, ему посвященной, что иначе он не может, в этом состоит суть его существования. Вот почему, когда наше путешествие подходило к концу, мы решили как-то «отблагодарить» Шуру.
В Стамбуле на базаре я для мелкого срочного ремонта одежды купил себе маленькую ручную швейную машинку на батарейках. Вещь эта в актерской жизни просто необходима. Чтобы ее опробовать, мы в качестве объекта испытания выбрали Вергунова, точнее его парадные белые брюки. Ночью, перед прибытием в Одессу, мы достали у него из сумки эти брюки, застрочили наглухо снизу обе штанины и в таком виде положили брюки обратно. Мы заранее рассчитали, что сойти на берег Шура захочет во всем блеске, обязательно решит их надеть — и вот тут-то… И даже если в Одессе ничего не получится, то уж в Минске, перед встречей с женой Ириной, он наверняка будет облачаться в свои любимые штаны.
Но в Одессу мы пришли рано утром, город еще спал — и Шура надел джинсы, что было логично, так как нужно было с вещами переезжать на железнодорожный вокзал и грузиться в вагон. В Минск наш поезд прибыл с опозданием, Шура высчитал, что Ирина в это время должна была находиться на работе и встречать его никак не могла, поэтому как был в джинсах, так в них домой и поехал. Мы, конечно, отметили с сожалением, что наш выстрел оказался холостым, и благополучно об этой истории забыли. А она имела самое неожиданное продолжение.
Прошло месяца два. Как-то Вергунов опоздал на репетицию, причем был чем-то очень расстроен. На наши недоуменные и сочувствующие взгляды он ответил:
− Понимаете, кто-то из моих женщин — имелись в виду жена и теща — в детство ударился. Взяли и зашили в брюках обе штанины. Пришлось сидеть распарывать. Сегодня вечером разберусь, чьих рук это дело.
Мы, как это услышали, так втроем одновременно и грохнули. Отсмеявшись, мы объяснили Шуре, что женщины его тут ни при чем, а просто это взорвалась наша «мина» — очень замедленного действия.
Вы, конечно, догадываетесь, что я рассказал в этой главе лишь о незначительной части забавных случаев, происшедших на нашем корабле. Если попытаться подробнее описать наше волшебное путешествие, то вполне может получиться отдельная книга, не уступающая (хотя бы длиной) «Войне и миру». Но это в мои планы пока не входит. Может быть, когда-нибудь потом…
Несколько лет назад, когда мы еще выступали в клубе им. Дзержинского, пришел к нам один минский бизнесмен и рассказал, что его товарищ, бывший артист ансамбля песни и пляски КБВО, ныне живущий в Новой Зеландии, приехал в Минск отбирать артистов для гастролей на его новой родине. Он, новозеландец, слышал много лестных отзывов о «Христофоре» и хочет поближе с нами познакомиться, поэтому просит назначить ему, если мы не возражаем, время и место встречи. Мы, разумеется, не возражали и договорились, что встретимся через два дня прямо у нас в клубе в 9 часов утра, так как весь день у новоиспеченного иностранца день был расписан по минутам. В назначенный день мы приехали в клуб к 7 часам утра, повесили все кулисы, задники, вытащили на сцену фортепьяно, расставили декорации, переоделись сами, в отдельном кабинете накрыли сто, так как планировали, что после показа программы для надежности попотчуем гостя, и с половины девятого стали ждать.
К девяти пришел бизнесмен и сообщил, что товарищ его обо всем знает и скоро будет. Прошел час, потом второй, но никто не появился. Мы стали успокаивать себя тем, что его, видимо, задержали какие-то дела, потом бизнесмен вспомнил, что вроде новозеландец что-то говорил о телевидении. Это на какое-то время нас обнадежило, потому что все мы знали, что на телевидении постоянно бывают какие-нибудь накладки и задержки. Но прошел еще один час, время приближалось к обеду, ждать уже становилось невмоготу, а у нас все оставалось без изменений. Бизнесмен, чувствуя, что напряжение нарастает, тихонько сидел в стороне, втянув голову в плечи и опустив глаза. Вдруг Длусский вспомнил, что он должен кому-то позвонить. Так как клуб им. Дзержинского считался режимным учреждением, его телефонами нам пользоваться не разрешали, и Анатолию пришлось выйти к телефонам-автоматам на улицу. А в это время, на нашу беду, мимо проходил его знакомый музыкант — импозантный хорошо одетый мужчина. Анатолий, решив, что из нашего ожидания все равно ничего путного не выйдет, надумал нас разыграть. Он все объяснил своему знакомому и уговорил его изобразить перед нами новозеландца…
Мы к тому времени уже окончательно потеряли надежду и собирались разбирать декорации. И тут в зал вбегает Длусский, а он у нас слывет человеком серьезным, поэтому ему все сразу поверили, и кричит:
− Ребята, по-моему, это он пришел. Там какой-то мужик нас спрашивает.
Мы выскочили в фойе и видим: стоит солидный мужчина в дорогом пальто, с бабочкой(!), короче говоря — вылитый иностранец. Проводив его в зал, мы начали представление. Гостю все очень нравилось, он от души смеялся и веселился, да и мы старались изо всех сил, но через некоторое время «новозеландец» вдруг встал, извинился, поблагодарил нас и ушел. Не знаю, почему он покинул зал так быстро, может быть, в самом деле, куда-то торопился, но, скорее всего, просто боялся, что если раскроется обман, то ему не поздоровится. Мы же сначала растерянно переглянулись, а потом все свои вопросы адресовали все еще сидевшему в зале бизнесмену. Но он нам ответил, что это был совсем не его друг и что молчал он, так как думал, что это мы взамен нашли какого-то другого иностранца…
Тут уж наше положение стало воистину тупиковым. Вывел всех из него дикий хохот Длусского, корчившегося сзади нас от смеха и едва не катавшегося по полу. Пока он приходил в себя, мы вспомнили, что Анатолий почему-то своих песен не пел. Получилось это случайно или они так договорились с другом, не знаю, но когда Длусский рассказал нам о своем розыгрыше, мы вначале чуть было не линчевали его (и тогда никто больше не услышал бы его новых песен), но потом, хоть и с трудом, взяв себя в руки, прокрутили в голове, как все происходило, оценили свое нетерпение и наивное желание любой ценой попасть за границу и стали хохотать тоже. Немного успокоившись, мы вспомнили, что нас уже заждался сервированный стол, и еще больше приободрились. К обеду настроение поднялось у всех, а Длусский был не только окончательно прощен, но и снова стал всеобщим любимцем.
А что же новозеландец? Назавтра он позвонил, долго извинялся — как выяснилось, не пришел он по причине вполне уважительной и от него, вроде, не зависевшей, и еще раз попросил о встрече. Но у нас уже прошел к тому времени приступ детской болезни «полетов в мечтax», поэтому без сожаления мы послали своего искусителя далеко далеко, аж за Новую Зеландию… Кстати, потом мы узнали, что никто из минских коллективов, которые он отсматривал, так в эту загадочную страну и не поехал. Почему? А фиг его знает.
