Пелам Вудхаус - Укридж и Ко. Рассказы
Ну, несмотря на поздний час, он все еще был на месте. Вот что среди прочего мне нравится в Джордже Таппере, вот одна из причин, почему я всегда утверждаю, что он достигнет на службе отечеству внушительных высот: он не жалеет своего времени, не смотрит на часы. Вот почему в уже не таком далеком будущем, Корки, когда ты все еще будешь еле сводить концы с концами, выдавая статеечки для «Интересных заметок» и пописывая для пропитания рассказики о девушках, которые оказываются пропавшими наследницами, Таппи уже станет сэром Джорджем Таппером, кавалером ордена Св. Михаила и Св. Георгия второй степени и блистательным любимцем всех министерских канцелярий.
Я застал его погруженным по уши в официального вида бумаги и тотчас перешел к делу. Я знал, что он, вероятнее всего, занят объявлением войны Черногории и не в настроении тратить время на пустую болтовню.
— Таппи, старый конь, — сказал я, — мне категорично и незамедлительно требуются пять фунтов.
— Что-что? — сказал Таппи.
— Десять, — сказал я и с ужасом обнаружил в его глазах тот холодный неприступный взгляд, который в подобные моменты можно видеть в глазах некоторых типусов.
— Я одолжил тебе пять фунтов только неделю назад, — сказал он.
— И да вознаградят тебя за это Небеса, старый конь, — ответил я со всей учтивостью.
— Так зачем тебе еще?
Я уже собрался описать ему все обстоятельства, когда словно некий голос шепнул мне: «Воздержись!» Что-то сказало мне, что Таппи пребывает в мерзейшем настроении и намерен отказать мне — да, мне, старому школьному другу, который знает его с тех самых пор, когда он носил итонские воротнички. И в тот же миг я заметил на стуле у двери его цилиндр. Таппи ведь не из тех чиновников, которые бьют баклуши в Уайтхолле в костюмах для тенниса и соломенных канотье. Он одевается строго корректно, и я уважаю его за это.
— Зачем, собственно, — сказал Таппи, — тебе нужны деньги?
— На личные расходы, малышок, — ответил я. — Прожиточный минимум сейчас очень высок.
— Что тебе требуется, — сказал Таппи, — так это работа.
— Мне требуется, — напомнил я ему, потому что, если у старины Таппи и есть недостаток, так это привычка отвлекаться от темы, — всего пятерка.
Он покачал головой в манере, которую мне было неприятно видеть.
— Для тебя крайне вредно бездельничать на занятые суммы. Не то чтобы я их для тебя жалел, — сказал Таппи, и по высокопарности его выражений — чисто в духе министерства иностранных дел — я понял, что в указанном министерстве что-то не заладилось. Вероятно, проект договора со Швейцарией слямзила какая-нибудь иностранная авантюристка. Там такое случается чуть не каждый день. Таинственные дамы под вуалями заскакивают к старине Таппи, занимают его разговорами, а когда он оглядывается, то видит, что длинный голубой конверт с важнейшими документами бесследно исчез. — Не то чтобы мне жаль денег для тебя, — сказал Таппи, — но тебе действительно необходимо найти какую-нибудь постоянную работу. Мне следует подумать, — сказал Таппи. — Мне следует подумать, поискать.
— Ну а пока, — сказал я, — как насчет пятерочки?
— Нет. Я не намерен одалживать тебе пятерку.
— Всего пять фунтов, — не отступал я. — Пять малюсеньких фунтиков, Таппи, старый конь.
— Нет.
— Ты можешь записать их в книгу служебных расходов и перекинуть бремя на плечи налогоплательщиков.
— Нет.
— И ничто не способно тебя тронуть?
— Нет. И я крайне сожалею, старина, но должен попросить тебя убраться. Я жутко занят.
— Ну, ладненько, — сказал я.
Он снова зарылся в документах, а я потопал к двери, забрал цилиндр со стула и удалился.
На следующее утро я завтракаю себе, и вдруг вваливается старина Таппи.
— Послушай, — говорит Таппи.
— Выкладывай, малышок.
— Помнишь, ты приходил ко мне вчера?
— Помню. И ты пришел сказать, что передумал насчет этой пятерки?
— Нет, я не пришел сказать тебе, что передумал насчет этой пятерки. Я собирался сказать, что я не обнаружил моего цилиндра, когда встал, чтобы покинуть кабинет.
— Жаль-жаль, — сказал я.
Таппи прожег меня сверлящим взглядом.
— А ты его не брал?
— Кто? Я? Для чего мне цилиндр?
— Совершенно непонятно.
— Думаю, выяснится, что его слямзил международный шпион или кто-нибудь вроде.
Таппи на несколько минут погрузился в размышления.
— Крайне странно, — сказал он. — Со мной такого никогда не случалось.
— Наш опыт непрерывно обогащается.
— Ну, не важно. Собственно, я пришел сказать, что подыскал для тебя работу.
— Да неужели!
— Вчера вечером в клубе я познакомился с человеком, которому нужен секретарь. Ему нужен кто-то, кто будет держать в порядке его бумаги и все такое прочее, так что печатанье на машинке и стенографирование не обязательны. Полагаю, стенографировать ты не умеешь?
— Не знаю. Никогда не пробовал.
— Ну так завтра тебе надо явиться к нему утром в десять. Его фамилия Булстрод, ты найдешь его в моем клубе. Великолепный случай, так что, Бога ради, не проваляйся в постели до десяти.
— Не проваляюсь. Я буду на ногах, готовый в сердце к судьбе любой.
— Да уж, постарайся.
— И я глубоко благодарен тебе, Таппи, старый конь, за эти высоко ценимые услуги.
— Не стоит благодарности, — сказал Таппи и остановился в дверях. — Только вот эта тайна цилиндра…
— Неразрешимая, на мой взгляд. И я бы перестал о нем думать.
— Только что был тут — и вдруг исчез.
— Как похоже на жизнь! — сказал я. — Заставляет задуматься, и все такое прочее.
Он отвалил, и я как раз доедал завтрак, когда вошла миссис Бийл, моя квартирная хозяйка, с письмом в руке.
Письмо было от Мейбл с напоминанием, чтобы я обязательно приехал на Аскотские скачки. Я перечел его три раза, пока поглощал яичницу, и не стыжусь сказать, Корки, что на глаза мне навернулись слезы. Подумать только, для нее это было так важно, что она специально посылала письма, настойчиво уговаривая меня присутствовать там. Мне показалось, что шансы б-та свелись к нулю. Да, Корки, в тот миг мне прямо-таки стало жаль б-та, который по-своему был вполне сносным типусом, хотя и прыщавым.
В тот вечер я завершил последние приготовления. Пересчитал наличные: достаточно на поездку туда и обратно, билет на трибуну и в загон, и что-то около пятнадцати шиллингов, чтобы перекусить и на прочие расходы, а еще заначка в десять шиллингов, чтобы сделать ставку. В финансовом отношении я был в полном ажуре.
Да и в смысле одежды все было в порядке. Я извлек брюки, визитку, жилет, штиблеты и гетры и снова примерил цилиндр Таппи. И в двадцатый раз пожалел, что у Таппи, во всех других отношениях человека безупречных качеств, голова оказалась чуть маловатой. Такая вот странность. С одной стороны, можно сказать, что старина Джордж Таппер практически ворочает судьбами великой державы — во всяком случае, он подвизается в министерстве иностранных дел и на отличном счету у своих бонз, с другой стороны, шляпы он носит седьмого размера с минусом. Не знаю, замечал ли ты, что голова у Таппи как бы сужается кверху, моя же, наоборот, по форме близка к турнепсу. Все это усложнило и подпортило ситуацию.
Стоя перед зеркалом и осматривая себя напоследок, я не мог не ощутить, насколько шляпа меняет человека. С непокрытой головой я выглядел безупречно до последних мелочей, но в цилиндре я словно готовился выйти на сцену мюзик-холла и спеть комические куплеты. Однако приходилось довольствоваться тем, что есть, и не стоило принимать это к сердцу. Я разложил брюки под матрасом, чтобы обеспечить идеальные складки, позвонил миссис Бийл и отдал ей визитку, чтобы она прошлась по ней горячим утюгом. И я отдал ей цилиндр и проинструктировал ее, как его обработать портером. Это, как тебе, без сомнения, известно, придает цилиндру чертовский глянец, а когда типчик состязается с б-том, нельзя пренебрегать ни малейшей мелочью.
А затем — в постель.
Спал я не слишком хорошо. В час ночи полил дождь, и меня внезапно поразила мысль: что, черт подери, мне делать, если он будет лить и днем? Покупка зонта разнесла бы бюджет в клочья. В результате моя голова почти до утра лихорадочно металась по подушке.
И напрасно. Когда я пробудился в восемь утра, солнце заливало комнату и казалось, что последняя помеха убрана с моего пути. Я позавтракал, а затем выкопал брюки из-под матраса, забрался в них, надел штиблеты, застегнул на них гетры и позвонил миссис Бийл. Меня переполняло благодушие. Складки на брюках были само совершенство.
— А, миссис Бийл, — сказал я. — Будьте так добры, визитку и цилиндр. Какое чудесное утро!
Ну, эта Бийл, должен тебе объяснить, была довольно зловещей бабой с глазами, сильно напоминавшими мне глаза моей тетки Джулии. И мне не понравилось, что она смотрела на меня с вредной многозначительностью. Кроме того, я увидел в ее руке какой-то документ. И тут, Корки, меня объял непонятный страх.
