Владимир Кунин - Кыся
— А вероятность случая равна… ноль, ноль, ноль… черт знает какой… доли процента… — заплетающимся языком с трудом выговорил Эрих. — Тут ты, Мартин, должен сам понять…
* * *С нашей разгульной ночи в доме Шредеров стали происходить кое-какие изменения. Внешне не очень заметные, но достаточно ощутимые внутренне.
Наиболее ярким внешним нарушением привычного домашнего уклада было мое переселение из подвальной клетки в гостиную и комнату Эриха.
Сам Эрих, обретя во мне союзника и партнера, неожиданно почувствовал себя Хозяином дома и Главой предприятия. Он недвусмысленно дал это понять Хельге и Руджеро Манфреди, тем самым естественным образом проложив между собой и ими некий барьер, четко разделяющий их положения.
Растерянные и потрясенные таким крутым поворотом, Хельга и Руджеро нашли единственно верный выход из создавшейся ситуации — они еще теснее сплотили свои ряды и сблизились настолько, что их женитьба, откладывавшаяся уже несколько лет по целому ряду социально-экономических причин, стала вполне осязаемым ближайшим будущим.
Трахаться они стали не только днем, насмотревшись на мою «предпродажную подготовку» их Кошек, но и ночью, когда я уже к этому не имел никакого отношения. Что лишний раз говорило об их возросшей близости и неотвратимости ремонта не только отопительной системы, но и всего ветхого дома. Ибо слышимость была — фантастической!
Кстати, именно эта слышимость, помноженная на вновь обретенную уверенность в себе, плюс моя всесторонняя поддержка и возможность поделиться со мной всем тем, что должно было бы быть сокрыто от глаз и ушей Людских, подвигнули Эриха-Готфрида Шредера — доброго и скромного жулика-Кошколова с незаконченным высшим ветеринарным образованием, — на целый ряд житейских открытий.
Во-первых, Эрих понял, что трахаться минимум пять раз в неделю гораздо лучше, чем максимум один раз в две недели.
Во-вторых, я привел ему на память любимую цитату Шуры Плоткина из Публилия Сира, одного жутко древнеримского поэта — «Где нет разнообразия — нет и удовольствия».
Эриху это так понравилось, что кроме своей постоянной дамы сердца, дочки владельца магазина поддержанных автомобилей «Хонда», он тут ж завел себе кельнершу из «Виндервальда» — это такая куриная закусочная, и кассиршу из Оттобрунновского плавательного бассейна «Халленбад».
К открытиям чисто экономического характера вконец расковавшийся Эрих пришел уже своим умом. Путем простейших логических сопоставлений и при некоторой помощи теории какого-то очень пожилого немца, в которой все время повторялась заворожившее Эриха словосочетание — «товар-деньги-товар».
Поэтому все ворованные Кошки, лишенные возможности бороться за призовые места и титулы на Кошачьих выставках в силу того, что там, на выставках, запросто могут столкнуться нос к носу со своими бывшими владельцами, должны быть немедленно распроданы по сниженным для скорости ценам!
Согласно теории того старого чудака — «товар-деньги-товар», средства, вырученные от продажи этих Кошек, нужно немедленно бросить на нашего уважаемого «Вальдвильдкатце» (это, значит, на меня!), которого он решил назвать старинным русским именем — МАРТЫН. Не «Мбртин», а именно «Мартын».
Нужно срочно дать объявления в газетах, напечатать рекламные листовки и через специальное бюро распространить их по всему городу. Непременно поместить сообщение о Мартыне в еженедельнике «Курц унд Фундиг», при помощи которого можно не только продать Кота, но и даже приобрести подержанного Слона в приличном состоянии!
И, конечно же, всенепременнейше засадить мощнейшую рекламу по Мюнхенскому телевизионному каналу «Байерн-Бильд»! С фотографией «дикого» Мартына, с его легендарной родословной, за изготовление которой старый русский мошенник уже получил двести марок.
И тогда он, Эрих-Готфрид Шредер, гарантирует своим уважаемым компаньонам — сестре Хельге Шредер и почти родственнику, ближайшему другу, Руджеро Манфреди такие дивиденды, которые смогут покрыть не только ремонт отопительной системы дома, но и позволят усилить межкомнатные перегородки. Ибо еженощные завывания Хельги и рычания Руджеро теперь очень мешают ему, Эриху Шредеру, размышлять об укреплении и дальнейшем процветании их общего предприятия.
Не скрою, к одному из предложений Эриха я довольно серьезно приложил собственную лапу. Это я подсказал Эриху смену Кошачьего парка, как одну из статей быстрого дохода — продать срочно этих и натырить других.
Однако теперь я могу признаться, что, предлагая Эриху эту комбинацию, я преследовал еще и личные, как сказал бы Шура Плоткин, — шкурнические цели. За последние три недели мне так надоело трахать одних и тех же Кошек, что когда Эрих нашел моему предложению и экономическое обоснование, я был ему чрезвычайно признателен.
Поразительная страна! Есть деньги — никаких заморочек. Платите и обрящете.
Через два дня моя морда красовалась чуть ли не на всех углах Мюнхена, а листовки с моими «дикими позитурами» и номерами телефона и факса герра Э. Шредера торчали из всех домашних почтовых ящиков трех самых богатых районов города — Богенхаузена, Харлахинга и, конечно же, Грюнвальда! Ау, Дженни, где ты там?
Текстик, сопровождавший плакатики и листовки был, по выражению Шуры Плоткина, — «я тебе дам!» Автором текста был Руджеро Манфреди. Редактировала текст Хельга.
— Это текст для идиотов? — возмущалась Хельга.
— Правильно, — соглашался с ней Руджеро. — Любая реклама рассчитана на идиотов.
— Но мы же хотим, чтобы Мартина (Хельга не выговаривала нашу букву «Ы») купил бы богатый человек!
— А ты считаешь, что в вашей стране нет богатых идиотов?! По-моему, у вас их гораздо больше, чем бедных!
— Ну, да! Конечно! — взвивалась Хельга. — У вас же в Италии каждый крикливый итальянец, от мойщика окон до вашего проворовавшегося президента, по меньшей мере Спиноза!
Ни я, ни Руджеро Манфреди и понятия не имели, кто такой Спиноза, но мне было наплевать, а Руджеро обиделся за всю нацию:
— Ты не имеешь права оскорблять народ, давший миру автомобиль «Феррари» и папу римского!
— Это все, что ты знаешь про свою Италию?! — презрительно хохотала Хельга. — Так вот папу римского вам экспортировали поляки, а в разработке «Феррари» принимали участие, в основном, наши немецкие евреи, бежавшие от нацизма! Слышишь ты, неуч?!
— Эрих! Я убью ее! — орал благим матом Руджеро Манфреди и осторожно бился головой об стенку. На стук выходил Эрих и спокойно говорил Хельге и Руджеро:
— Мне абсолютно все равно, что вы сделаете друг с другом, но текст должен быть у меня на столе через тридцать минут. Я уезжаю в редакции газет и на телевидение.
В такие минуты я смотрел на Эриха с умилением и гордостью. Как Пигмалион на Галатею. Помню, Шура при мне рассказывал одной девице эту сказочку, и она мне жутко понравилась! Сказочка. Девица как раз оказалась полная дура! Ни хрена не поняла…
* * *… Еще через день мы все четверо — Хельга, Эрих, Руджеро и я, уселись вечером в гостиной у телевизора и где-то, как говорил Шура Плоткин, когда хотел подчеркнуть дальность расстояния, — «у Муньки в заднице», на двадцать девятом канале нашли рекламную программу «Байерн-Бильд».
Через минуту, сразу же после объявления о продаже автомобиля «Ауди-100» выпуска тысяча девятьсот семьдесят второго года — «ви нойе!» дескать, «как новый!», всего за восемьсот пятьдесят марок, однако «ферхандлунгбазис», как говорится, цена ориентировочная, можно и торговаться, на экране появилась новая рубрика — «Антик-Тиере». В слове «Тиере» — ударение на букву «и». То есть, «Антикварные животные».
Эрих горделиво улыбнулся и все трое замерли, с уважением посмотрев на меня.
А затем на экране телевизора возникла цветная фотография какого-то кошмарного Кота-психопата, стоящего на задних лапах, нелепо растопыря над головой передние, с одним торчащим рваным ухом, второе прижато к башке, с раззявленной по-идиотски пастью и искаженной мордой злобного дебила. Это и был Я!!!
Голос диктора нес какую-то несусветную бредятину про диких сибирских хищных Котов, которых отлавливают в зауральской тайге с ужасной опасностью для жизни отважных Котоловов, с невероятным трудом приручают их и делают в таежных сибирских домах СТОРОЖЕВЫМИ КОТАМИ вместо самых больших и свирепых Собак, которые этим Котам и в подметки не годятся!
Потом, слава Богу, фотография уменьшилась вполовину, освободив место для творения рук старого симпатяги, русского мошенника.
На экране возник «мой» документ на собственноручно изготовленной стариком «древней» бумаге, и пошел неслабый текстик из этого документа — и про шведского короля Карла и про Петра Первого…
Внизу справа на экране светились номера нашего телефона и факса в Оттобрунне, и уж совсем по-российски, всего два слова: «Цена договорная».
