Роберт Ладлэм - Дорога в Омаху
— А как они выглядят, Гарри-малыш? — спросил Питер Даффи, широко раскрывая покрасневшие глаза. Вцепившись рукой в зеркало заднего вида, он машинально отогнул его вниз, да так, что больше уже оно не могло служить своему прямому назначению.
— Откуда же мне знать, Пити? — ответил командир. — Я только думаю, что при виде нас они удерут отсюда со скоростью ветра в Донеголе.
— А как мы выйдем на них, Гарри-малыш? — промолвил Бобби Даффи сквозь икоту и дважды повторившийся приступ отрыжки.
— Это мы обмозгуем, пока же я не знаю, — сморщился Миллиган, и его лицо, прорезанное мужественными морщинами, стало похоже на изборожденную трещинами шкуру носорога. — Джиллиган, по правде говоря, ничего мне не сказал об этом.
— Ты чего-то недопонял, Гарри, — заметил рассеянно едва стоявший на ногах Питер Даффи. — Ты ведь сам — Джиллиган.
— Вовсе нет, осел: я — Миллиган!
— Очень рад познакомиться, — откликнулся Бобби Даффи, опускаясь на край тротуара и беспомощным видом своим напоминая передержанный на жару и к тому же истыканный вилкой печеный картофель.
— Мой братец во власти злых демонов антихриста! — выкрикнул Питер и, завалившись у дверцы машины, угодил ногой брату в лицо. — Это все из-за проклятых сестер-ведьм!
— Вот что, славный малый, — опустившись на колени, Гарри Миллиган похлопал Пити по голове, — оставайся здесь и охраняй нас от этих ужасных исчадий ада. — Затем, поднявшись на ноги, он обратился к оставшимся семерым бойцам из бригады Миллигана — Джиллигана: — Пошли, ребята, мы знаем, что делать!
— О чем ты, парень? — решил уточнить тощий семидесятилетний солдат в плохо подогнанной военной форме времен Второй мировой войны, украшенной минимум дюжиной нашивок — свидетельств его участия в операциях на Европейском театре военных действий. — Билли Джиллиган назвал мне два имени: прежде всего, конечно же, великого генерала Хаукинза, а потом — джентльмена-юриста, о котором мы все слышали как о неплохом человеке. Этот еврей — большая шишка в Бостоне. В его фирме работает много прекрасных адвокатов-католиков.
— Они такие изворотливые, — прозвучал немолодой уже голос. — Они нанимают миков[92], но многие ли из нас могли бы позволить себе нанять этих судейских? В общем, и впрямь — дошлый народец!
— Итак, нам предстоит сделать следующее, ребята, — продолжил командир. — Я подхожу к столику администратора и говорю дежурному, что мне нужен или великий генерал, или друг его, знаменитый адвокат по имени Пинкус, поскольку у меня важное сообщение, касающееся их обоих, и что Господь Бог не даст мне солгать! Увидев тут, что меня сопровождают такие клевые парни, как вы, ему не останется ничего другого, кроме как связать нас с одним из них, не так ли?
Ответом был согласный хор, и лишь один голос — все того же старого бойца в военном обмундировании — прозвучал диссонансом:
— Не знаю, Джиллиган...
— Я Миллиган!
— Хотелось бы, чтобы на твоем месте был Джиллиган! Он ведь как-никак находился в действующей армии.
— А я что — нет?.. Так чего же ты не знаешь, старая перечница?
— Предположим, что к телефону подойдет секретарша. Ну и что же ты тогда скажешь? «Просим прощения, девушка, но кто-то — не знаю кто — собирается разнести на куски великого генерала и его друга — большую шишку из евреев — не это ли? Чтобы вызвали они тех ребят, что водят маленькие белые фургончики с толстыми резиновыми стенками и решетками на окнах?»
— Я ни с кем не собираюсь говорить ни о чем подобном, ты, старая калоша! Пэдди Лафферти сказал нам о великой тяжбе, которую ведет его хозяин, только мы не знаем, где именно. Теперь же клеркам придется открыться мне, потому что у меня важное и срочное сообщение, ведь верно?
Опять раздался хор согласных голосов. И лишь семидесятилетний легионер и на этот раз имел особое мнение:
— А если они тебе не поверят? Я бы, например, не поверил: у тебя бегающие глазки, и стоит только на них посмотреть, как сразу все становится ясно.
Товарищи по оружию внимательно изучили утопающие в жирных складках глаза Гарри Миллигана, после чего несколько голов кивнули в знак согласия со старым бойцом.
— Заткнись! — крикнул Гарри своему оппоненту в надежде на то, что его соратники перейдут наконец к делу. — Поверят мне или нет — это не имеет никакого значения. Им все равно придется предоставить мне возможность поговорить с генералом по телефону, а как они сделают это, если не сообщат номер его комнаты? Вот тогда-то мы и узнаем, где она!
— И что потом? — спросил все тот же скептик-перестраховщик.
— А потом мы разделимся. Ты, ходячая мумия, встанешь у входной двери и, если мы выкурим оттуда мерзавцев и они побегут к своим машинам, будешь запоминать номера их драндулетов... Слава Богу, тебе не довелось побыть в моей шкуре, а то бы ты стад спорить с самим Айком![93]— Миллиган указал на троих оставшихся легионеров, которым пока еще не нашлось достойного дела. — Вы же, ребята, прикроете остальные выходы на улицу: Лафферти на этот счет выразился достаточно четко.
— А где они, Гарри? — спросил маленький, среднего возраста человечек в летной кожаной куртке. — Я был артиллеристом хвостового отсека, поэтому не очень знаком с наземной тактикой.
— Ты познакомишься с ней, парень. Пэдди сказал, что их всех надо взять на мушку.
— Что ты имеешь в виду, Гарри?
— Ну... ну... Пэдди высказался по этому вопросу не так чтобы очень уж ясно, но, я думаю, он хотел, чтобы мы не выпустили кого не следует.
— И все же чем должны мы конкретно заниматься? — поинтересовался высокий стройный человек лет под семьдесят в совершенно не соответствовавшей текущему моменту гавайской рубашке в ярко-оранжевых цветочных узорах и резко контрастировавшей с ней синей шапочке легионера.
— Гарри уже сказал нам! — выкрикнул среднего роста толстячок с одутловатым, словно пузырь, лицом, обрамленным металлическим шлемом. — Наша задача — следить за ублюдками, которые побегут из здания к своим машинам.
— Вот тогда-то мы и откроем по ним огонь! — произнес мечтательно стройный джентльмен в гавайской рубашке.
— Бить только по ногам, парень, — уточнил Гарри Миллиган, — как делали мы это с кислокапустниками, чтобы сохранить их для допроса.
— Все так и было, — высказался пехотинец в шлеме. — Я помню, парень, как взяли мы их как-то в плен и все, что они делали — это прикрывали свои причиндалы. Конечно, я и не собирался по ним стрелять, но намек кислокапустники поняли.
— Ребята, давайте-ка снимем военные головные уборы, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Вам ясно, что я имею в виду? — Потом Гарри обратился к троим бойцам с поста О'Брайена: — Вы пойдете со мной. Смешаетесь с гостиничной публикой, но, чур, глаз с меня не спускать! Куда бы я ни двинул, вы идете следом за мной. Ну как, заметано, ребята?
Согласный хор прозвучал еще громче и решительнее, чем прежде.
— Мы пойдем в первых рядах, — заявил повышенной упитанности пехотинец, пристегивая шлем к поясу под вздыбившейся рубашкой с рекламой, превозносившей достоинства мясной продукции фирмы О'Бойла. — Дай нам только минуту, и мы закроем все входы!
— Отлично, ребята! А теперь за дело: время не ждет!
Миллиган взглянул на свои часы. Его авангард из трех человек, лавируя между машинами, перебежал Бойлстон-стрит настолько быстро, насколько позволяли их старые ноги, и скрылся в здании отеля. Вид этой троицы не сразил наповал швейцара в ливрее и не внушил ему никаких вдохновляющих мыслей.
Войдя в здание вслед за своими соратниками, Гарри обратился к ним:
— Сейчас я подойду к столику администратора — с небрежным видом, уверяю вас, будто я всю жизнь только и делал, что разгуливал по отелю, — и склонюсь над конторкой, словно крупная шишка, да еще, может быть, пару раз подмигну, чтобы показать, что у меня крайне важное секретное сообщение для больших людей. А потом нокаутирую дежурных одним-двумя ударами или попросту назову им пару великих имен — Хаукинза и Пинкасса.
— По-моему, Гарри, его зовут Пинкуус, — заметил лысеющий человек с цветущим лицом в возрасте между шестьюдесятью и семьюдесятью годами, — по-видимому, партнер пехотинца по игре в шары. К сожалению, его рубашка с короткими рукавами, рекламировавшая мясной рынок О'Бойла, была надета наизнанку.
— Он прав, Миллиган, — подтвердил коротышка с длинными густыми усами, ассоциируемыми обычно с английскими старшими офицерами на рубеже прошлого и нынешнего столетий и не имевшими ничего общего с надетыми на нем грязными джинсами «Левис», поддерживаемыми красными помочами поверх желто-черной рубашки из шотландки. — Я много раз слышал, как Пэдди называл его Пинкусом.
— Точнее, Пинкасон, — вмешался в разговор третий боец из команды Гарри, необычайно высокий и тонкий как тростинка человек в темно-зеленой форме танкиста, оставлявшей для обозрения изрядную долю татуировки на руках, включая длинную шипящую змею с надписью под ней: «Не наступи на меня!»
![Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]](/uploads/posts/books/57358/57358.jpg)
