Леонид Треер - Круглый счастливчик
К нашей чести, ни Вы, ни я не являемся любителями так называемых курортных романов, и если бы случай не свел нас в экскурсионном автобусе, мы до сих пор не знали бы о существовании друг друга. Не скрою, Антонина Михайловна, Вы произвели на меня весьма приятное впечатление своей немногословностью, умением слушать. У Вас хорошая улыбка. Я не силен по части комплиментов, скажу лишь, что Ваша внешность пришлась мне по душе. Вероятно, и во мне есть нечто такое, что могло Вам понравиться. Я не болтал пошлости, не звал в ресторан, как это принято на «югах». В смысле внешности мне, конечно, хвастать нечем, впрочем, в мои годы это фактор второстепенный. Как говорится, пусть не красавец, зато и не урод. Верно? Одним словом, в условиях праздной кисловодской кутерьмы мы вполне устраивали друг друга, и я вспоминаю это время с искренним удовольствием.
Но одно дело — заполнить отпускной «вакуум», и совсем иное — заключить союз на всю оставшуюся жизнь. Вдумайтесь, Антонина Михайловна, какое требуется удачное сочетание характеров, чтобы изо дня в день, из года в год видеть рядом одного и того же человека и не испытывать при этом раздражение. Вот где зарыта собака, она же — камень преткновения!
Признаюсь, был момент, когда я взглянул на Вас как на потенциальную супругу. Я почти уверен, что Вы были бы заботливой женой и хорошей хозяйкой. По части домашнего уюта и вкусной здоровой пиши у меня сомнений нет. Но в смысле душевной близости нас с Вами ждала бы неизбежная катастрофа. Говорю это, исходя из конкретных наблюдений и фактов.
Вспомните, как Вы уговорили меня сходить на индийский фильм. Две серии я страдал от скуки, не в силах вынести эту наивную мелодраму, а Вы искренне переживали происходящее на экране и вышли из кинотеатра с красными от слез глазами. Но самое печальное, что через несколько дней ситуация повторилась с точностью до наоборот. Мы отправились смотреть новый фильм — картину необычную, тонкую, которую с первого раза и не поймешь. И что же? На сей раз был потрясен я, а Вы откровенно томились и даже позволяли себе зевать. Когда же после фильма я попытался Вам объяснить, что хотел сказать режиссер, Вы удивились, мол, почему он не сказал просто и ясно?..
Факты эти показывают, что мы с Вами, Антонина Михайловна, воспринимаем мир совершенно по-разному, мы слеплены из разного «теста». Это не значит, что Ваше «тесто» хуже моего или наоборот — было бы глупо так ставить вопрос, — но отсюда следует вывод: между нами не может быть полного взаимопонимания. Вы представьте себе такую картину. Сидим мы с Вами в качестве мужа и жены у телевизора. По первой программе должна идти, скажем, довоенная кинокомедия, а по второй, допустим, — «Очевидное — невероятное». Будь у нас совпадение духовных потребностей, никаких проблем не возникло бы. Ну а так? Вам непременно захотелось бы смотреть комедию, мне же подавай научные парадоксы. В лучшем случае мы начали бы уступать друг другу, но ведь все время уступать не будешь, когда-нибудь возникнут трения. Как говорится, слово за слово, зацепило, поехало, понесло. Начались бы обиды, потом — примирения, а через некоторое время все повторилось бы опять.
«Какие пустяки!» — воскликнете Вы. Нет, Антонина Михайловна, лично для меня это далеко не пустяки. Если хотите знать, в семейной жизни мелочей не бывает. Даже секундные эпизодики где-то откладываются, чтобы через некоторое время вынырнуть. Однажды зашли мы с Вами в кафетерий выпить черный кофе. Поднеся чашечку к губам, Вы сказали: «Какое оно горячее!» Разумеется, я сделал вид, что ничего не заметил, хотя на самом деле Ваша ошибка резанула мой слух, она была мне неприятна. Другой бы и внимания не обратил, а я мгновенно среагировал. И рад бы пропустить мимо ушей, да не получается… До сих пор помню, как мы купили журнал с кроссвордом и стали его разгадывать. На вопрос о композиторе, написавшем оперу «Кармен», Вы простодушно ответили: «Знаю! Еще пирожное такое есть…» Мне было так неловко за Вас, что я не решился поправить Вас; на всякий случай сообщаю, что фамилия композитора — Бизе, а пирожное называется «безе».
Впрочем, хватит примеров. Я привел их не с целью обидеть Вас, а чтобы убедить в том, что мы планеты разные и должны вращаться на своих орбитах. Будь Вам лет двадцать, я, возможно, согласился бы на роль профессора Хиггинса из пьесы «Пигмалион», но теперь — поздно! Да и какой из меня профессор.
Повторяю еще раз, Вы, Антонина Михайловна, человек добрый и хороший. Не сомневаюсь, Вы прекрасная закройщица, в ателье Вас любят и уважают. Но нам ведь, вступи мы в брак, не костюмы пришлось бы шить. К тому же, говоря откровенно, у меня характер очень непростой. Я часто испытываю приступы недовольства, хандры, страдаю излишней мнительностью, меня легко ранить неосторожным словом. Вы, конечно же, этих качеств во мне не увидели. Да и где там, за три недели курортной суеты, разобраться как следует в человеке. Вы ведь, наверное, решили, что я всегда приветлив, спокоен, деликатен… Другая сторона медали от Вас была скрыта. А в совместной жизни на первое место вышла бы именно она. Помню, как мы с Вами наткнулись в сквере на полудохлого котенка. Был он грязен, весь запаршивел, отчаянно мяукал, и нам обоим было жаль это несчастное существо. Но вот разница между нами: жалея животное, я тем не менее никогда бы не понес его к себе в дом — его лишаи вызывали у меня непреодолимое отвращение. Ну а Вы спокойно взяли котенка на руки и пошли с ним в санаторий, чтобы привести его в порядок в своей комнате. Поступок действительно гуманный, и я не стал Вас отговаривать. Но если бы мы были супругами и вновь повторилась бы эта ситуация, я категорически возражал бы против пребывания в нашем доме больного котенка. Вас мой отказ, бесспорно, возмутил бы, посыпались бы упреки в жесткости, на которые я реагировал бы в резкой форме, а отсюда — трещина, если не пропасть, в наших отношениях.
Добавлю также, что человек я весьма ревнивый, и этот недостаток, как и другие, остался Вами не замечен. Хотя был момент в Кисловодске, когда Вы могли почувствовать во мне этот «пережиток». Вы, вероятно, уже забыли, как на вечере старинных романсов, в антракте, сидели мы в буфете. Народу набилось много, но мы успели устроиться за столиком и с удовольствием пили холодный лимонад. А потом вдруг появился краснорожий тип с выпуклыми наглыми глазами и спросил, не будем ли мы возражать, если он перекусит рядом с нами. Я только собрался «возражать», как Вы с милейшей улыбкой «приютили» его, хотя свободного кресла за нашим столом не было. Этот тип стоял над нами, глотал бутерброды, вливал в себя пиво и не спускал с Вас своих рачьих глаз. А во мне все кипело, только я не подавал виду. И ведь самое-то неприятное, что Вам, Антонина Михайловна, нравилось — уж это я мгновенно почувствовал — его наглое разглядывание. Как ни в чем не бывало, Вы вернулись после антракта в зал и продолжали слушать романсы. Вам даже в голову не пришло, что вся эта сцена в буфете отравила мне вечер. Вероятно, Вы считали, что я не способен на ревность…
Все это лишний раз доказывает, что Вам понравился не я, а кто-то другой — очень похожий на меня, но все же… не я! Вот он-то Вас устраивал, и Вы решили, что именно такой супруг Вам нужен. А стоит нам вступить в брак, как Вы схватитесь за голову: обозналась, ошиблась, совсем другой человек! Спрашивается, к чему городить огород, ломать судьбы, если финал угадывается заранее? Сохраним добрые воспоминания о нашем знакомстве и мирно расстанемся. Тем более, что мы ничем друг другу не обязаны. Разговоров о семейной жизни мы не вели и до альковных отношений у нас не доходило (на всякий случай поясню: альков в переводе с французского означает спальня).
Теперь, надеюсь, Вы поняли причины моего молчания. Да, это бегство! Но бегство ради нашего общего блага. Согласитесь, мой шаг заслуживает уважения, ибо я забочусь не только о себе, но — и о Вас. Уверен, Антонина Михайловна, Вы еще встретите достойного человека, обладающего всем необходимым для счастливой семейной жизни.
Искренне желаю Вам успехов как по линии ателье, так и в личном плане.
Прощайте
А. Снегирев, случайный знакомый
P. S. Не исключено, что она ответила бы. Скорей всего, написала бы что-нибудь гневное… Нет, уж если рвать, то — сразу! Никаких писем. Мой ответ — молчание.
Письмо шестое. ДИРЕКТОРУ ИНСТИТУТАГлубоко НЕуважаемый Всеволод Алексеевич!
Сегодня утром произошел эпизод, не имевший для Вас никакого значения. Мы встретились с вами у главного входа в институт. Я уже опаздывал и потому несся, как заяц. Вы же, выйдя из машины, шли с достоинством, не торопясь. Я мог прошмыгнуть первым, но вместо этого, открыв тяжелую дверь, ждал с почтительной гримаской, пока вы преодолеете несколько метров и войдете первым. Вы кивнули мне и проследовали мимо, словно я был гостиничным швейцаром. Вы даже не ускорили шаг, не смутились и, конечно же, не обратили на меня никакого внимания.
