Роман Днепровский - Ироническая проза ч.2
- Решено! В пятницу беру машину, стволы, покупаю боеприпасы - и едем к тебе в Алагуй! - потом ко мне поворачивается: - Роман, ты же тоже с нами едешь? - я отрицательно машу головой: езжайте, мол, сами коз гонять - а у меня дел полно, да и не любитель я...
И они уехали в пятницу, как и договорились. А в понедельник приезжает ко мне этот любитель охоты - один, без Захара - и предъявляет мне претензию:
- Твой бурят, мало того, что ужрался по дороге в свой Алагуй и заблевал мне машину, так он ещё меня сначала куда-то не туда завёз - семьдесят километров пришлось по зимнику, где только лесовозы ходят, возвращаться! А пока до его этого Алагуя доехали - стемнело уже, он из машины вылез, сказал ждать его - и исчез! Я всю ночь в машине сидел - по всей деревне темнота, и куда твой Захар делся, не знаю! А утром стартанул я оттуда, не стал его искать - ну его с его охотой!
Рассказав всё это, мой странный знакомый уехал, и больше с тех пор я его не видел. Что ему было нужно от меня, не могу понять до сих пор...
А Захар пожаловал в Иркутск только к Пасхе.
- Что у вас там с этим персонажем случилось, давай рассказывай! - говорю я ему, - и с чего он говорит, что ты у него в машине нажрался? Ты же, вроде, не пьёшь?...
- Тёмный он человек, - говорит Захар, - хитрый, однахо. Нехороший. Мы поехали, он говорит: "Выпей, Захар", водку даёт, бутылку. Я выпил малех-малехо, он пиво даёт бутылку: "Выпей, Захар". Я пиво люблю, хорошо выпил, много. Голове хорошо стало. А он спрашивает. Про тебя спрашивает, много спрашивает, однах-то. Кто к тебе ходит, спрашивает. Чем ты занимаешься, однахо, спрашивает. Ещё спрашивает, пьёшь ты водку, или не пьёшь. И мне говорит: "Пей, Захар, пиво! Пей, Захар, водку" - а он опять спрашивает про тебя. Хитрый он, плохое хочет сделать, однахо...
Я слушаю, и удивляюсь: "-Э, нет, - думаю, - не подвела меня интуиция! Не случайно этот человек вдруг появился из прошлого - вот и Захар заметил, что что-то здесь не так!..." - а Захар продолжает рассказ:
- Я думаю: напиться надо, однахо - чтобы лишнее не сказать. Напился водки с пивом, и уснул. Потом плохо было, совсем плохо. Потом опять уснул. Потом он будит меня: "-Где твоя деревня? Скоро будет?" - я смотрю в окно, и вижу: он куда-то на зимник свернул, там только лесовоз ездит. Говорю: "-Обратно надо ехать, однах-то!" Поехали обратно. В Алагуй приехали - темно уже. Я говорю: "-Жди! Сейчас к матери пойду!" Пошёл к матери - она видит, что я пьяный много совсем - повела в баню, на замок закрыла. Я стал спать. Про этого думаю: сам виноват! Зачем много водкой поил? Зачем пивом поил? Зачем всё про тебя спрашивал? Хитрый он, нехороший! Пусть, думаю, в машине мёрзнет - а я в тёплой бане спать буду...
Захар смотрит на меня своими хитрющими азиатскими глазами, продолжает:
- Ты с ним не дружи - он подлый! С Кулехом дружи - хороший человек! С майором Васильевым дружи - тож, хороший человек, однах-то! А с тем - не дружи, не надо! - а потом вдруг, в своей вечной манере, огорошивает меня просьбой:
- Книги дай! - я ошалело смотрю на него, а он продолжает: - Которые написал, книги дай, однахо! Ты ж писатель! Я в деревне всем говорю: у писателя жил, камердинером - это слово Захар выговаривает медленно, с удовольствием - работал, а они не верят, дураки деревенские! Дай книги!
- Захар, - совсем теряюсь я, - я же не писатель - я журналист. Да и нет у меня книг, не издал ещё ни одной... Ну, что я тебе дам? Разве что, статьи свои в газетах - да на принтере рассказы распечатаю...
- Давай, однах-то! - радуется Захар, - Распечатай! Рассказы и статьи! И напиши на них ручкой, что Захару, камердинеру - опять смакует слово - от тебя... - я подписываю, как он просит, а он, тем временем, продолжает: - И про Эрастпетровича с Масой дай! Пусть читают в деревне, какой я тут Маса немножко бурятский был! - и улыбается.
Отдал я ему всего своего Акунина - и "Азазель", и "Левиафана", и "Коронацию", и всё остальное. Эх, знал бы писатель Чхартишвили, как мы с камердинером его творчество в сельские ширнармассы несём!... А Захар, тем временем, начинает свой рюкзак распаковывать:
- Подарки тебе привёз! Мясо! - и выкладывает на стол огромные куски баранины, - Мать моя послала! А это - от меня! - и тут же на столе появляется старый распаяный самовар, рога косули и небольшая иконка, - Вот! Богородица-икона, однах-то! Самовар - совсем старый, однахо, сломаный - как ты любишь! Рога - сам козу стрелял, в запрошлом году! Хотел ещё колову лошади привезти - череп, на счастье! Потом подумал: можт, не нада тебе? Не повёз. Если нада - привезу, однах-то... А это - собахе! Жуля! Жуля! На! - и высыпает перед вбежавшей в гостиную Жулихой целую гору сырых костей, - Спецальна ей собирал, морозил! Ешь, собаха!...
Захар уехал в тот же день. С той поры он, время от времени, приезжает в Иркутск из своего Алагуя, в который приглашает нас с Машей, да мы никак собраться не можем. Приезжает - и привозит мясо, какое-нибудь старое стремя или упряжь: - Совсем старое, сломаное! Как ты любишь! - и, непременно, мешок сырых костей для Жулихи. И каждый раз спрашивает:
- Книгу уже написал?
Книгу я уже написал, и не одну. И нынче весной одна из них, наконец, выйдет. И я точно знаю, кому я обязательно по почте или с оказией отошлю самый первый экземпляр. Если сам адресат не нарисуется раньше - с мешком костей для Жулихи...
Крушение Веры, или Любовь Буржуя
Был у меня когда-то друг; был - потому, что лет десять, как уехал из родного города куда-то на Дальний Восток - не то, во Владивосток, не то в Хабаровск. А уехал по той только причине, что почувствовал, что Иркутск стал для него тесен, что здесь он достиг уже всего, чего возможно достичь, а дальше бизнес развиваться в тесных рамках города уже не сможет. Вот и уехал... Иногда мы переписываемся с ним через "ОдноКвасЬников", даже созваниваемся - но, крайне редко: слишком занятой он человек... Правда, постоянно зовёт к себе, обещает место пресс-секретаря или начальника отдела развития. Но я, почему-то, не еду.
В 1992 году Антону было двадцать шесть, он только что закончил Университет. Но к этому времени, он уже был владельцем собственного небольшого издательства, цеха по производству пиломатериалов и нескольких коммерческих киосков, торговавших водкой-сигаретами-шоколадками и прочими товарами повышенного спроса. Кажется, это он открыл в городе первый магазин сэконд-хэнда - и, кажется, он же первый завёз в город столь популярные у Настоящих Мужчин зажигалки "Zippo" и карманные фляжки под вискарь. В те же годы он носился ещё и с идеей наладить в городе линию по производству шампуня:
- Ну подумай, старик, чем плохо будет, если у Иркутска будет собственный шампунь? - всякий раз спрашивал он меня во время наших разговоров - а я, смеясь, отвечал ему в таком духе, что да, мол, единственное, чего не хватает родному городу для полного счастья - это шампуня местного производства - с остальным-то, дескать, всё уже давным-давно решено, и полный порядок.
И вдруг Антон меня, да и не только меня, но и всех наших общих знакомых, здорово удивил:оказалось, что наш Деловой Человек... влюбился! Причём, влюбился по-настоящему, по-серьёзному. Нет, на его делах это никак не отразилось: он продолжал мотаться по всему городу, по всем своим "точкам" на своей "японке" неизвестной мне породы, продолжал принимать заказы на пиломатериалы и полиграфическую продукцию, торговать "сникерсами" и "распутиным", возить в Иркутск сэконд и зажигалки, убеждать всех в необходимости запуска линии по производству шампуня, но... но разговор об этой, вожделенной для него, производственной линии всё чаще стал переключаться на другой, не менее вожделенный для Антохи, предмет:
- Скажи мне честно, старик, - начинал он меня пытать каждый вечер, когда мы усаживались за столик в баре Дома Актёра, - что во мне не так? Почему Вера бегает от меня? Ведь она знает, что я её люблю - а я вижу, что и я ей симпатичен. Так, в чём дело, в конце концов?! Скажи мне: может, я - урод, или ещё что? может, одеваюсь как-то не так?... - и, глядя на элегантного красавца Антона, я не знал, что ему и ответить.
Вера, объект его воздыханий, работала в одном из иркутских театров, и почти каждый вечер приходила сюда же, в "домактёровский" бар - не зря же и мы с Антохой каждый вечер оказывались здесь же, за одним из местных столиков - а больше в Иркутске начала девяностых, собственно, и пойти-то было особо некуда. Получилось так, что Антона с Верой познакомил именно я, и именно в этом самом баре - и вот теперь, следуя пословице: "ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным", был вынужден ежевечерне сопровождать сюда нашего Делового Человека и выслушивать его драматические монологи.
Отчасти, Антон сам был виноват в том, что Вера вела себя по отношению к нему несколько странно. Чего стоила, хотя бы, та история с букетом? Дело было так: она провинциалкой была, наша девушка Вера, а в Иркутске жила на съёмной квартире, на окраине города, в девятиэтажке. На седьмом этаже. А Антон узнал её адрес, и решил признаться ей в любви достаточно оригинальным способом: закинуть ей в окно букет цветов с признательным любовным письмом. В окно седьмого этажа, ага - в этом-то и был весь фокус его затеи. И он нанял для этого дела какого-то альпиниста-спасателя, и тот в назначенный день и час с утра пораньше залез на крышу девятиэтажки, в которой жила Вера - с букетом и спрятанным в нём письмом - и, закрепив страховку, стал спускаться к окну...
