Олег Рыков - Разговорчики в строю №2
Молодой политработник верил в свою звезду. Он был лучшим и самым зорким. Однажды, клюющий носом в своем кресле командир подскочил от крика, едва не разбив головой репитер гирокомпаса.
— Перископ! — бился в стекло лейтенант.
— Где? — ошалел Прокопыч.
— Справа на траверзе!
— Сигнальщик, перископ видишь?
— Нет, товарищ командир. Да то гребень волны просто был!
— Усилить наблюдение!
— Есть.
Когда командир в течение суток четвертый раз услышал знакомый крик «Перископ!», он застонал и заорал:
— Доложить госпринадлежность подводной лодки!
— Товарищ командир, явно — американская! — не смущаясь, ответил лейтенант.
— Как узнал?
— Ну, он такой… черный, с наконечником, напоминающим… вантуз для туалета!
— Понял! Так ты сантехник или политрабочий? — прохрипел Прокопыч. — Шел бы ты, зоркий сокол, на правый пелорус[3] через левый борт! И не забудь по дороге в ленинскую комнату заглянуть!
А через несколько суток лейтенант праздновал свой день рождения. В назначенное время после ужина раздался стук в его каюту. Немного выждав, политработник открыл дверь и увидел две традиционные бутылки «Токайского», стоящие у комингса. Принесший их замполит уже скрылся в темном коридоре. Шаги затихли — свет загорелся. Довольный вниманием лейтенант присел на койку и стал думать, кого пригласить «на нарды с кофе». Список был короткий: замполит и особист. Выбрал замполита после особиста и пригласил обоих по телефону. Через две минуты опять раздался стук в дверь. Открыв ее и желая увидеть еще одну бутылку, он увидел стоящий туалетный вантуз. На его ручке черной краской через трафарет было написано: «Собственность ВМС США. Хранить вечно».
Как долго потом наш командир искал украденный из его персонального гальюна вантуз, вспоминая сов и перископы в марксистско-ленинскую их душу!
ЛЕТАЮЩАЯ КУРИЦА
Читая, вы можете подумать, что эта история опять про «шило» и пьянство. Нет, она про птицу. «Шило» тоже есть, ибо флотский найдет его в любом стоге сена, но оно здесь лишь повод и средство превращения реальности в фантастику. Летает ли курица? Некоторые летают…
А вот летает ли жареная курица?
Вообще-то общеизвестно, что курица — не птица, а любимое блюдо моряков. В море они могут отказаться от всего ради сочной ножки или хрустящего крылышка. Как продукт скоропортящийся, курятина на корабле истребляется в первую очередь и очень охотно. Поэтому полакомиться цыпленком-табака на четвертом месяце похода очень проблематично: все оставшиеся в морозильнике тушки учтены и контролируются старпомом, из-за плеча которого их пересчитывает командир, за спиной которого облизывается комбриг, оказавшийся в том походе у нас на борту. Комбриг — неистовый курощуп, требующий, как минимум, одну сочную курятину в сутки. Останься он без нее — съест поочередно весь экипаж. Но курятина нужна и для именинников, празднующих свой день рождения в море. Это святая традиция…. Итак, подсчитаем баланс: впереди 60 дней похода. Это 60 тушек комбригу плюс где-то 50 чикенов[4] новорожденным офицерам и матросам. Заглянем в холодильник:
— 70 штук! — сосчитав, бодро рапортует помощник командира.
— Чего?! Я насчитал 75! — кричит старпом.
— А по моим данным их должно быть 90! — бьет кулаком по столу командир.
Как ни странно, счет каждого из них, исходя из индивидуальных потребностей, верен. Но честно ли учтены потребности остального экипажа? Конечно же! Да хоть 300 курей найдется — было бы «шило». А оно было? Было-было. Только у помощника Толи его не было — его кран был надежно перекрыт по всей цепочке спиртотранзита «Командир — старпом — замполит — командиры боевых частей». Но ведь были еще начальники служб! Вот на них страдающий Толя ставку и сделал: его блуждающий взгляд сфокусировался на большом доке, начальнике медицинской службы корабля двухметровом питерце Генке. Генка тоже страдал. Жил бы он в Монголии со своим запасом шила — ел бы по барану в день, что было его нормой. На корабле же он получал двойную порцию, но и этого было мало, поэтому малый док, наш стоматолог, иногда недосчитывался куска домашнего сала, неосторожно охлаждаемого в холодильнике лазарета — рядом с баночками вырезанных в ходе операций и заспиртованных аппендиксов. Но маленький док оставался бессловесным, так как «волшебный белый друг» — 10-литровая канистра чистого медицинского — хранился в каюте его начальника. За ней Толик и пришел…
— Геныч, — ломал нетвердой рукой свой подбородок помощник, — наливай!
— Толян, уйди — я в печали! — отнекивался Генка.
— Ген, давай я твою печаль утолю, а ты мою! А?
— Это как? Опять колбасой? Она у тебя в плесени.
— Курицей, — испугавшись своей смелости, прошептал абстинент.
— Толик, ты на «Варяге» не служил?
— А что?
— Смелый ты. Если не шутишь, то давай! — сказал начмед и набулькал полный стакан чистяка. Помощник потянулся к нему, но получил по руке.
— Сначала курица! — рявкнул большой док.
Палец Толяна накрутил заветный номер:
— Юсупов, шлангом в мой загашник. Возьмешь курицу, зажаришь, завернешь в газету и тихонько по шкафуту[5] чтобы никто не видел, к каюте дока. Иллюминатор будет открыт. Незаметно бросишь в него и обратно на камбуз! Все понял?!
— Так тошна, тащ. Сдэлаэм.
Дальше сидели молча: Толик уставился на стакан, а Генка — на иллюминатор. Оба сглатывали от волнения.
— Помоха, полчаса уже прошло! — ерзал голодный док.
— Рано…
— Толян, гад, час сидим! — взвился начмед.
Палец помощника потянулся к диску телефона:
— Юсупов, где курица?!
— Тащ, гдэ-гдэ… пажарыл и доку отнес. В люминатыр бросыл.
Лицо Толи побледнело: он выскочил из каюты Гены и бросился к соседней.
— Димон, сволочь, открывай! — начал бить ногами дверь, за которой жил маленький док Но оттуда донесся лишь хруст костей. Через пять минут она открылась. В каюте стоял довольный стоматолог, подбородок и руки которого лоснились от жира:
— Помоха, ты не поверишь — чудо случилось! — хрюкал от удовольствия докторенок. — Сижу, смотрю на звезды и мечтаю о жареной курице, как что-то в газете влетает в иллюминатор. Развернул — она, родная. Толь, ты в волшебство веришь?
Помощник лишь грустно повернулся и побрел в свою каюту. К начмеду возвращаться смысла уже не было.
До конца похода каждый именинник исправно получал свою курятину. Последнему вручили крупную тушку с аномально длинной шеей. В тот день фауна Калифорнии лишилась одного белоснежного пеликана…
УБИЙСТВО ЧЕКИСТА
Посвящается жертвам отравления
Они только что убили особиста и теперь не знали, что делать.
— Пошел я топиться! — подумал Фролыч и повернулся к двери каюты, не в силах больше смотреть на лежащего чекиста с закатившимися глазами. — Не ботаник ты, Василич, не ботаник! — вздохнул он, взглянув на белое сморщенное полотно, когда-то бывшее румяным анфасом и волевым профилем его друга.
— Думаешь, ошиблись? — ойкнул Василич.
— А ты их цвет помнишь? Точно желтые или красноватые? — тужился Фролыч.
В тот день, за сутки до выхода «Азии» в первый поход, они пошли на окраину Балтийска, чтобы отметить на природе предстоящий переход через три океана. Посидев, как полагается советским офицерам, в кустах с двумя белыми подругами по фамилии Литр, друзья, почувствовав, что солнце совсем опустилось, даже больше, чем они сами, ломанулись тропой хунвейбина через лесопосадку домой, на еще пахнущий заводской краской ССВ-493. В этой гуще Василич и заметил куст, изрядно беременный ягодой.
— Облепиха! — обрадовался Василич, но тут же засомневался. — Это ж не Приморье! Здесь она растет? Похожа, однако… Давай нарвем!
Быстро нарезав веток ножом и набив ими целлофановый пакет, друзья вскоре были на борту корабля в своей каюте. Ягоду отделили от веток, засыпали ею трехлитровую банку и, естественно, залили спиртом. Именно так и никак иначе готовится варенье на Флоте!
Достали напиток из рундука нескоро, только услышав контрольную команду: «Широта ноль градусов…. Товсь…. Ноль! Есть пересечение Экватора! Команде построиться на юте для празднования Дня Нептуна!» Изможденные после лазания через чистилище под знойным африканским солнцем, отмывшись от мазута, Фролыч и Василич наконец закрыли дверь каюты, наслаждаясь прохладой от кондиционера и предвкушая, ибо не вкушать в такой день — преступление. В банке оказалась жидкость ярко-желтого цвета, подобная современному апельсиновому соку, что и вызвало их первое подозрение — советский орандж джюс тех времен был более надежного, унитарного для всех соков светло-коричневого цвета. Понюхали и застыли — не пахло ничем, совсем, даже «шилом». Разлили по полстакана и, зажмурившись, отпили по глотку…
