Сью Таунсенд - Адриан Моул: Годы капуччино
Отец застонал и уткнулся лицом в стену. В среду 2 апреля 1997 года я заметил на его голове лысину размером с пятипенсовую монету, во время нашей последней встречи лысина была размером с диабетическое печенье («Маквитиз»).
Я решил предпринять попытку, дабы вывести наши отношения на новый уровень — отныне стану разговаривать с отцом так, словно в нем нет ни капли фальши. Начал я с того, что отпихнул Уильяма и лег на кровать рядом с отцом. Похлопал его по костлявому плечу и произнес слова, которые на шоу Опры Уинфри сболтнул какой-то спец по семейной терапии:
— Мне жаль, что ты так несчастен, папа. Чем я могу тебе помочь?
Отец быстро повернулся лицом ко мне.
— Ты говоришь, как хренов консультант из магазина, — ответил он. — И мне тоже жаль, что я несчастен, Адриан, но знаешь, что сказал Фрейд по поводу счастья?
— Нет, — признался я, — я последователь Юнга.
Отец приподнялся на локте.
— Фрейд написал, в «Ридерз дайджест»: «Для счастья нужно две вещи: Любовь и Работа», а у меня больше нет ни того, ни другого.
Рот его скривился, и он снова уткнулся лицом в стену.
— Ну спасибо тебе, Джордж, — с едким сарказмом сказала мама. — Моя любовь, значит, не в счет, да? — В ее глазах стояли слезы, грозя хлынуть на щеки черной тушью. — Тони Блэр даст тебе работу, Джордж, а с любовью мы уж как-нибудь разберемся. — Она повернулась ко мне и понизила голос: — Под словом «любовь» он подразумевает секс. — Мама наклонилась и поцеловала отца в лысину. — Мы еще раз сходим к тому сексологу, правда?
Я встал и бочком направился к двери, жалея о том, что спровоцировал эту Опра-подобную семейную исповедь. Уильям протянул мне руку, и мы вместе вышли из комнаты, но, увы, я все-таки успел услышать слова отца:
— Я не позволю, чтобы мне в хрен делали уколы, Полин.
— Кто такой Хрен? — заинтересованно спросил Уильям, когда мы спускались по лестнице.
Одна из «Спайс герлз» — по-моему, Эмма — гладила на кухне юбку размером с почтовую марку какой-нибудь африканской страны. То была Рози, моя родная сестра.
— Как дела с домашними заданиями? — спросил я.
— С какими на фиг домашними заданиями? — хихикнула Рози.
Я счел своим долгом напомнить сестре о том, сколь важно серьезное отношение к экзаменам на аттестат о среднем образовании. Похоже, родители Рози слишком заняты реставрацией своей одряхлевшей сексуальности, чтобы позаботиться об образовании дочери. Но не добрался я и до кульминации своей речи, как Рози вышла из себя и шваркнула утюг на гладильную доску. Сквозь шипение пара она прокричала:
— Расслабься, чувачок, у меня с этими трехаными экзаменами все схвачено, понял?
— Прошу тебя, — сказал я, — не ругаться в присутствии Уильяма.
— «Треханый» — это не ругательство, скотина ты долбанутая, — сказала Рози.
Нарочито спокойным тоном я указал ей, что утюг вот-вот прожжет так называемую юбку. Рози схватила утюг и поставила его на попа. Облако пара окутало ее лицо, и я вспомнил ужастик о женщине-убийце, которая озверела в нью-йоркской сауне.
Я смотрел, как сын уплетает третью миску кукурузных хлопьев, и пытался вспомнить, был ли и я в подростковом возрасте таким же несносным, как Рози. Но честное слово, дорогой Дневник, у меня нет сомнений, что я был жизнерадостным парнишкой, вежливым, внимательным и крайне общительным. И несмотря на то, что никогда не получал помощи от родителей (ни энциклопедий, ни настольной лампы), я совсем недурственно сдал экзамены на аттестат о среднем образовании: пять экзаменов на «удовлетворительно с плюсом».
Покончив с воспоминаниями, я позвонил в компанию «Некст» и заказал по их каталогу брюки из защитной ткани. После чего еще раз звякнул Найджелу на мобильник и попросил доставить мне брюки вместе с красным маминым брючным костюмом.
— А как насчет пододеяльника и пары наволочек? — спросил Найджел.
Я заверил его, что с постельным бельем у меня все в порядке, и сказал:
— Обязательно проверь размер брюк, тридцать два дюйма в талии, тридцать один дюйм — обхват ноги.
Я услышал, как Найджел переключает скорость, после чего он, не попрощавшись, дал отбой.
Чтобы не заснуть, пока Уильям двадцать раз пережует каждое из кукурузных хлопьев (это ребенок — гений, много ли на свете трехлетних детей, которые умеют считать до двадцати?) я изучил предвыборную листовку Пандоры, прикрепленную к холодильнику магнитом «Почтальон Пэт». Это оказался весьма маловразумительный документ. Пандора с излишней расточительностью разбазаривала восклицательные знаки.
Дорогой избиратель <так начиналась листовка>
§ Тебе надоело слушать утомительные оправдания этого морального банкрота, кандидата Тори от округа Эшби-де-ла-Зух, сэра Арнольда Тафтона?
Да! Надоело!
§ Ты считаешь его представления о гражданских свободах (предложение остановить вандалов, оснастив общественные туалеты телекамерами) отвратительными?
Да! Считаю!
§ Ты согласен с сэром Арнольдом Тафтоном, что тех, кто пренебрегает лицензией на телевещание, нужно сажать в тюрьму минимум на пятнадцать лет?
Нет! Не согласен!
§ Ты требуешь объяснить, почему на фотографии, снятой в Марбелье, сэр Арнольд Тафтон находится в компании с известным преступником Леном Фоксом? Ты хотел бы знать, что находилось внутри пакета, который Лен Фокс передал сэру Арнольду в баре «Эспаньол»?
Да! Хотел бы!
§ Если 1 мая ты проголосуешь за меня, обещаю, что я, доктор Пандора Брейтуэйт, преподаватель Оксфорда, полиглот из лейстерширского рода, будто добросовестно, честно и бесстрашно представлять чаяния жителей Эшби-де-ла-Зух.
В этой колыбели демократии!
В праматери парламентов!
Выбери меня в Палату общин!
§ В ЭТОМ ЕСТЬ СМЫСЛ!!!
В девять часов я отнес отцу чашку «Нескафе». Он лежал на том же самом месте, в той же самой позе — лицом к стене, сложив руки, словно в страдальческой молитве. Он сказал, что слышал голос Тони Блэра, который что-то шептал из угла комнаты. На долю секунду я подумал, что отец сходит с ума и скоро его выведут из дома в смирительной рубашке, но затем понял, что таймер включил приемник, и по Радио-4 передают выдержки из речей Тони Блэра. Я выключил радио, и отец немного успокоился. Но я не смог уговорить его встать с кровати и пойти со мной и мамой на выборы.
Я открыл его половину гардероба, зашелестел жалкой коллекцией брюк — гимн искусственному волокну и стилю «Элвис в Лас-Вегасе», и забраковал их все. Однако в ящике комода нашел пару 501-х «ливайсов», — обычно я джинсами брезгую — судя по всему, подарок матери к Рождеству 1989 года. Я напялил джинсы и долго рассматривал себя в гардеробном зеркале, тут моей макушки коснулся луч света, и я с ужасом увидел, что мои волосы ужасающе поредели, и свет проникает до самых волосяных мешочков. Я поспешил в ванную комнату и исследовал свой череп посредством увеличительного стекла. Сомнений не оставалось: у меня выпадали волосы.
Даже пока я смотрел в увеличительное стекло, волосы отделялись от головы и планировали на дно раковины. С тяжестью в сердце я собрал их и положил в карман рубашки от Ральфа Лорана. Не спрашивайте, зачем я это сделал.
После чего я отправился выгуливать Уильяма и Нового Пса по окрестностям. На улице, куда ни кинь взгляд, цвела вишня. Почему в Эшби-де-ла-Зух полагается сажать перед домом вишню? Неужели муниципалитет издал такое распоряжение? На тротуаре покоились останки опавших цветков. Уильям схватил горсть и высыпал на Нового Пса. Тот стал похож на плаксивую невесту.
Как ни стараюсь, никак не могу привыкнуть к Новому Псу: у него такая несчастная мина вечно написана на морде — Старый Пес всегда улыбался. Кроме того, Новый Пес совершенно нелюбопытен: он не натягивает поводок и не волнуется. Но когда мимо проезжал белый фургон с синими воздушными шарами, оглашая окрестности песней «Край надежды и славы»[5], Новый Пес повернул косматую башку и оскалил зубы. Я ощутил к нему симпатию, чуть-чуть.
Пока Уильям качался на качелях, я позвонил Найджелу в его фургон и отменил заказ на брюки. Он был очень краток — объявил, что лично ездил на склад, потратил кучу усилий и т. д. и т. п. И добавил, что он как раз сейчас везет их мне. Я объяснил насчет 501-х «ливайсов», но Найджел не желал ничего слышать. Мне не хотелось заканчивать разговор на неприятной ноте, поэтому я спросил, собирается ли он голосовать за Пандору. Найджел ответил, что уже проголосовал за кандидата зеленых, Лилиан Дейл, которая ездила агитировать на горном велосипеде, пока этот экологически чистый транспорт не украли. Судя по всему, Найджел теперь страстный велосипедист. Я указал ему, что чрезмерное давление велосипедного седла может отрицательно сказаться на сперме (согласно одному американскому докладу). Найджел ответил, по-моему, с сарказмом:
