Джером Джером - Досужие размышления досужего человека
Воззрения моего французского друга на загробную жизнь отличались от привычных догм. Он верил, что человечеству уготовано бесконечное развитие, что когда-нибудь мы оставим старые планеты и отправимся осваивать новые, более совершенные миры.
Подобное путешествие потребует качеств, которыми не обладает ни один из нас в отдельности, горячился мой приятель, однако если соединить несколько самостоятельных личностей в одну, мы получим создание, способное существовать на ином уровне развития.
Человек, рассуждал француз, есть скопище живых тварей.
«И в вас, — говорил он, тыча пальцем мне в грудь, — и во мне живут обезьяна, тигр, свинья, хлопотливая несушка, бойцовый петух и трудолюбивый муравей. Так и в человеке будущего сплетены лучшие качества разных индивидуумов — храбрость одного, рассудительность другого, доброта третьего.
Возьмем городского жителя, скажем, лорд-мэра, добавим чуть-чуть поэтического воображения Суинберна и немного религиозного рвения генерала Бута[19]. И вот он, наш человек будущего!
Гарибальди и Бисмарк образуют отличную смесь, которой, возможно, не помешает капелька Ибсена. Ирландский политик отлично сочетается с шотландским священником, оксфордский профессор — с сочинительницей дамских романов. Какой превосходный образчик нового человека выйдет из графа Толстого, любителя хористок и юмориста — взять хоть вас! А если рассуждать о совсем уж далеком будущем, то почему бы не задуматься о гибриде королевы Елизаветы и Уиды[20]?»
Несмотря на фантастичность идеи, слушателей захватил пыл француза. И даже теперь, любуясь огнями набережной с моста Ватерлоо по пути со службы, я ловлю себя на мысли, что его теория вовсе не кажется мне чересчур эксцентрической.
Неужели, прекрасная читательница, ты никогда не задумывалась о том, какой образцовый муж вышел бы из Тома, если бы к нему прибавить Гарри и Дика? Том добродушен и весел, но вряд ли станет твоей опорой в час испытаний. Нет, только в объятиях степенного Гарри ты обретешь поддержку в годину бедствий. Он, возможно, самый настоящий, лучший из всех троих — верный, надежный и честный. Как жаль, что Гарри зауряден и начисто лишен честолюбия. Твои подружки, не подозревающие о его истинных достоинствах, едва ли станут тебе завидовать, а это нестерпимо! С другой стороны, Дик умен и талантлив. Его ждет успех, и когда-нибудь женщине, носящей его имя, будет чем гордиться. Если бы только он не был так занят собой, так эгоистичен!
Зато комбинация всех троих — вернее, их лучших качеств: добродушия Тома, надежности Гарри, незаурядности Дика — образует мужчину, достойного твоей любви.
Дэвиду Копперфилду нужна была женщина, соединяющая в себе Агнес и Дору, а ему выпало любить их порознь. Думаете, Дэвида и впрямь влекло к Агнес, мистер Диккенс? А не двигало ли им расхожее понимание идеала? Простите, но я сомневаюсь, так ли совершенен его второй брак. Давайте начистоту, мистер Диккенс: вам не приходило в голову, что его нежную душу будет угнетать безупречность Агнес?
Да, Агнес стала ему превосходной женой и никогда не покупала устрицы ящиками, предварительно не удостоверившись в их свежести. Она была на высоте, и когда к Копперфилдам на обед приходило семейство Трэддл, гостей ждали изысканное угощение, превосходно сервированный стол и ласковая улыбка хозяйки. Но после обеда, когда друзья усаживались с трубками, а из гостиной неслись возвышающие душу мелодии в исполнении праведной Агнес, разве не хотелось им, украдкой поглядывающим на свободное кресло, чтобы призрак пустоголовой кудрявой глупышки — одной из тех женщин, что Господь дарует мужчинам в утешение, — обрел плоть и кровь?
О, наивные мудрецы, стремящиеся переделать человеческую природу! Поймите, сколь сумасбродны ваши устремления! Думаете, достаточно быть образцовой хозяйкой и искусной собеседницей? Глупышка Дора, созданная волшебницей Природой слабой и беспомощной для того, чтобы рождать в мужчине силу и нежность, не станет беспокоиться о несвежих устрицах и жестком барашке. Это забота кухарки, которой мы платим двадцать фунтов в год. А когда нам случается разбогатеть, мы отправляемся в ресторан. Милая, твое дело — учить нас доброте и терпению. Тряхни кудряшками, дитя, в твоей простоте заключена истинная мудрость. Наивные мудрецы будут смеяться над тобой, глупые умники вырвут с корнем бесполезные лилии и ненужные розы, посадив на их место целебную капусту, однако Садовнику виднее, для чего нам нужна их недолговечная красота.
Да, мистер Диккенс, я не верю в Агнес, вернее, в тот женский тип, который она олицетворяет. Господи, храни нас, недостойных, от романтических героинь! Все в ней безупречно: и душа, и нрав, и разум, и ни одна человеческая слабость не пятнает ее совершенства, а красота разит в самое сердце. Однако где обитает этот типаж? Самые добродетельные мои знакомые женского пола очаровательны и умны, — но, не поймите меня превратно, милые дамы, вам далеко до героинь романов. Вы им в подметки не годитесь, прошу прощения за вульгаризм.
Ваша красота заставляет терять голову, ваша речь образна и ярка, ваши ум и начитанность выше всяких похвал, и все-таки вы не производите впечатления совершенства. Иной раз вам случается капризничать и упрямиться. Вынужден признать, что вы неравнодушны к нарядам, и не все локоны в вашей прическе ваши собственные. Лень, тщеславие, эгоизм — не ваши ли это пороки? Иногда вы проявляете безрассудство, а иногда вы слишком требовательны. В отличие от романтических героинь вам свойственны слабости — и, да простят меня дамы-читательницы, в преизрядных количествах. Другими словами, вы, впрочем, как и мы, мужчины, достойные потомки Адама и Евы.
Подскажите мне, милые дамы, где водятся эти сверхъестественные сущности — ваши сестры, о которых я читал в романах? Героиня романа никогда не ходит с растрепанной головой, не обвиняет домашних в сокрытии туфель, не бранит слуг и детей, не хлопает дверью, не испытывает ревности к младшей сестре и не торчит у порога с непутевым кузеном.
Господи, где берут этих романтических героинь? Хотя, кажется, я знаю, где обитают их товарки на картинах. Тебе ведь тоже случалось любоваться ими, читатель? Преодолев барьер с запасом в полтора ярда, изящная всадница обращает остроумное замечание к канаве, из которой торчат ноги ее спутника-растяпы. Грациозно плещется в волнах штормового моря у берегов Дьеппа, а ее шифоновый купальный костюм, отделанный старинным кружевом ручной работы, совсем не промок. Пожилые дамы, принимающие морские ванны рядом с ней, похожи на мокрых куриц, их купальные костюмы липнут к ногам, а очаровательная купальщица знай себе ныряет, но прическа остается неизменно гладкой, волосок к волоску.
Играя в теннис, прекрасная дева с картины, встав на цыпочки, отбивает мяч, летящий на высоте шести футов над головой. Уверенно правит лодкой при бурном течении и сбивающем с ног ветре, умудряясь не замочить ни платья, ни подушек на сиденье, причем ее весло ни при каких обстоятельствах не забрызгает кавалера, смущенно отводящего глаза.
Уверенно скользит дева с картины по катку на высоких каблучках, под углом в сорок пять градусов к поверхности, засунув руки в муфту — и никогда не шлепнется на лед с жалобным «ой». Лихо катит по Пиккадилли на велосипеде-тандеме со скоростью восемнадцать миль в час, а ее партнеру спереди и в голову не приходит, что он давно прозевал поворот. Не менее лихо управляется она с одноместным велосипедом, когда везет с рынка корзинку с яйцами, расточая улыбки направо и налево — и не отпустит руля, налетев на корову.
Дева с картины ловит форель в ажурных чулках, под ярким солнцем, с букетиком блестящих от росы примул в волосах. Исполненным изящества движением прекрасная рыбачка закидывает удочку — и неизменно вытаскивает лосося. Ей ни разу не случалось примотать себя леской к стволу или улепетывать от собак. Никогда не доводилось являться домой злой и промокшей до нитки — нет, вы только вообразите, все шесть форелей пришлось отпустить, слишком мелкие, овчинка не стоила выделки!
Дева с картины с явным удовольствием играет в крокет и никогда не пытается незаметно протолкнуть шар в воротца.
О, она разносторонняя спортсменка, дева с картины! Единственное, в чем я готов ее упрекнуть, — она выставляет в весьма невыгодном свете обычную женщину. Ту, что превращает лодку в волчок, и потом, высадившись на берег, вы еще долго мучаетесь морской болезнью. Обычную женщину, которая не катается на коньках, засунув руки в муфту, — напротив, она широко раскидывает их и кричит: «Я еду, еду!» — а когда вы гладите ее по голове, пытаясь утешить, возмущается бестолковостью лошади, не заметившей барьера. И да, морской бриз никак не улучшает ее прически.
Так что, похоже, героини романов обитают там же, где живут девы с картин.
