Константин Шаповалов - Недремлющий глаз бога Ра
Почесав затылки, принялись собираться в дорогу: взяли продукты, канистры с водой, еще что смогли найти среди обломков полезного, и, навьючившись как верблюды, двинулись по пути, которым ушли американцы.
В искусственный интеллект попало аж две крупнокалиберных пули, но я его не бросил: пристроил Венику на горб, когда тот, согнувшись пополам, попросил сбрую ему поправить.
Веник водрузил на себя целую гору, однако, как выяснилось при близком осмотре, жуткого вида Арарат был воздвигнут из поролоновых матрацев, подушек и других громоздких предметов необременительного веса. Как я догадался, хитромудрый Жужа намеревался поразить чье-то воображение своей необычайной выносливостью; догадался, и добавил к халявной палитре немного натурализма из собственного багажа.
Разогнувшись, товарищ крякнул и быстро пошел в заданном направлении, благо дорога лежала под гору. Остановить его теперь смогли бы только неодолимые силы природы.
Природа же благоприятствовала, шлось по гладким, разогретым солнцем камням легко, и так, с набравшим инерцию Веником в голове и беззаботно помахивающей хлыстиком принцессой в арьергарде, мы двигались довольно долго, пока дорога не разделилась; снова встал исконно русский вопрос — куда дальше?
Сделали привал, и я рассказал про картинную галерею аятоллы: если полотно, изображавшее роженицу с младенцем, как-то соотносилось с замеченной накануне скалой, напрашивался вывод, что и на остальных полотнах были изображены ориентиры. Веник согласился, припомнив из альпинистской юности, что на Урале имеется гряда под названием "Семь братьев", скалы которой очертаниями напоминают живых существ. Есть там «Сестра», "Птица" и даже «Колдун»; по аналогии мы должны были найти «Любовников» и "Мадонну с гребнем" — очевидно, из какого-то места просматривались все три силуэта. И мы выбрали маршрут, позволявший не терять из вида «Роженицу».
Тропинка петляла среди громадных каменных глыб, ветер нес сухую пыль с примесью специфических ароматов пустыни, солнце медленно катилось к горизонту; едва начавшись, наше путешествие выбилось из намеченной колеи и теперь грозило обернуться чем угодно — от медного таза до золотых россыпей.
Шли до наступления темноты, но ни американцев, ни ориентиров так и не отыскали. Зато присмотрели подходящий для ночлега грот; черные входы пещер попадались на глаза довольно часто, но представлялись либо слишком доступными, либо недосягаемыми, а этот располагался поблизости от тропы и, вместе с тем, не был особенно заметен.
Под низкими сводами пещерки было мрачновато, но сухо и достаточно тепло. Вообще зима в Египте самый подходящий сезон для европейца: не холодно, и не жарко, запросто можно ночевать под открытым небом. Так мы и решили, поэтому почти все доставленные Веником спальные принадлежности пошли на постройку царского ложа.
Возведением шатра для Лисы собственноручно занялся начальник экспедиции; строение удалось, но, вопреки объявленному замыслу, содержало два спальных места.
Тем временем хозяйственный Голливуд разогрел для всех консервы, а себе заварил кружку чифира (сто граммов чая на стакан кипятка) и присел на корточки, намереваясь душевно насладиться любимым напитком.
— Чифирь мозгам силу дает, — ответил стрелок на немой вопрос принцессы, с ужасом наблюдавшей за его манипуляциями.
Пока устраивались и ужинали, фиолетовое небо сделалось черным, прозрачным; над скалами воцарился бездонный, мерцающий космос, посреди которого повисла круглая, выпуклая Луна. Она казалась необычайно большой, и светила так ярко, что окрестные горы было видно как днем: крутые, сплошь в трещинах и расщелинах, склоны, вершины с обломанными, зубчатыми краями, глубокие лощины причудливых, фантастических очертаний — и нигде ни деревца, ни кустика, ни травинки.
Мертворожденный лунный мир сновидений и галлюцинаций, зазеркалье, изнанка жизни. Зависшая над головами планета, покрытая грядами таких же точно безжизненных гор и безводных морей, подарила странную загадку: почему колыбель человечества оказалась не в райских кущах с умеренным, мягким климатом, а в местности, более всего походившей на каменную могилу?
Здесь, посреди трех великих пустынь, во владениях мертвой природы, люди селились, возделывали поля, возводили города, любили, воевали, молились загадочным всемогущим богам — за много тысячелетий до Будды, Христа и Магомета. И именно здесь таинственные взаимоотношения живого и мертвого, их тесные сплетения и незримые превращения одного в другое, порождали неразрывную связь времен: время здесь и шло, и стояло. День сменялся ночью, зима летом, год веком, но под небом ничего не менялось — мир был точно таким же, как в день сотворения.
Древние египтяне верили, что все сущее создал бог Атум из первоначального хаоса, называвшегося Нун; современная наука предложила взамен теорию Большого Взрыва, но что было до него, объяснять отказывается.
На протяжении всей истории, человечество преследует некая злая ирония, не позволяющая получить внятный и достоверный ответ на самые (казалось бы) простые, естественные вопросы: что было до рождения, что будет после смерти, и откуда взялся наш мир. Уже на Луну слетали, океанские глубины облазили, атом расщепили, а кто мы есть — так и не узнали. Не парадокс ли? Мне захотелось обсудить тему с товарищем, но тот оказался занят, рассказывал дяде Жоре о жизни в США. То есть, повествованием он целился в Лису, а Голливуда использовал в качестве декорации:
— …закажешь, бывало, два Лонг Айленд Айсд Ти в широких рюмерах, шот Джонни (не Уокера, блин, а Дэниэлса, который незнакомым людям представляется как Джек), и начнешь сам с собою тихую беседу о постнонконформистско-экологическом подходе в жанре биографической прозы Сэн-Бюва…
Но не таков был бравый бомбардир, чтобы молча плясать под чужую дудку:
— Оно конешно, сам с собою всегда сподручней! Я тоже к петухам не бегал, как некоторые фраера…
Постнонконформист брезгливо поморщился и назидательным тоном пояснил:
— Я же сказал «начнешь», а не «кончишь». Это тебе не деревня Неурожайка-тож, а самый престижный район Нью-Йорка, где селятся миллионеры, богема и тому подобная крутизна. Бывало, сядешь за стойку, тут же подваливает скучающая фимале в туалетах от Кардена и, дохнув духами от Пако Раббана, томно просит закурить…
— А в туалетах они че, не курят? — удивился Голливуд.
— Не принято! — раздраженно отрезал Веник; реплики зала спектаклем не предусматривались. — Ну, удовлетворишь внезапное желание дамы, элегантно угостишь коктейлем, и элегантно же намекаешь: тыры-пыры, пятое-десятое, у вас товар — у нас купец…
— Что означать: "у вас товар — у нас купец"? — попалась в расставленные сети Лиса. — Маленьки русски бизнес?
— Нет, какой бизнес? При чем тут бизнес? Это просто аллегория! Просто неизбывная мудрость русского народа, данная нам в пословицах и поговорках, — принялся растолковывать обрадовавшийся вопросу постнонконформист. — Например, вы — дама, следовательно, у вас есть «товар»… понимаете намек? У вас есть гудз, комодити, на который имеется спрос у мужчин. Например, я — мужчина, следовательно у меня есть «купец», баер, у которого есть спрос на ваш гудз! Спрос и предложение: по-английски "сэплай энд диманд", а по-русски "у вас — товар, у нас — купец". Поняли теперь?
— Это у вас товар, — поразмыслив, возразила принцесса.
— Ну, пускай у нас товар, — не стал спорить Веник. — А у вас что?
— А у нас тоже товар. Только у нас плохой, секонд хэнд, а у вас — супер! О-го-го!
— Почему это «плохой»? Найдем баера, не волнуйтесь, — раскатил губу Веник. — И что секонд хэнд — не беда, наш баер тоже немного бэу. Бывший в употреблении.
Лиса еще немного подумала и заключила:
— Товар — купец не есть хорошо. Фи. Китайски люди говорить: опаловый клинок и розовый цветок. Поэтика!
От восторга начальник экспедиции едва не завилял костлявыми ягодицами — путь в шатер показался ему приоткрытым:
— Вы даже не представляете, насколько у нас совпадают вкусы! Китайская поэзия — это наше все, о чем я говорил, будучи еще безусым юнцом. Да что там говорил, я даже писал в институтской стенгазете под псевдонимом "дедушка Хо." Вот, например:
ты мой опаловый клинок
осыпала волшебными дарами,
а я, в ответ, твой розовый цветок,
лаская, теребил вспотевшими руками.
Как?
— Гадость, — с брезгливостью ответила Лиса. — Потный руки, фи, пакость, сами свой клинок теребить.
— Ну вот, — расстроился поэт. — Это же аллегория: руки — чистые, не пакость, а вспотели от страсти.
— Пакость, — не соглашалась принцесса. — Гадость, фи. Сами клинок теребить.
— Врет, как сивый мерин, — вмешался я. — Прекрасно помню эту вшивую газетенку, стихи были такие:
