Елизавета Михайличенко - Гармония по Дерибасову
Гиви, боясь, что он неправильно понимает, посмотрел на сосредоточенную Дунико, убедился, что все понимает правильно, и, счастливо улыбнувшись, пошел прогонять вертолет…
Дуня проснулась первой. Прикрыв глаза, она прислушивалась к своему счастью и постигала его. И дело тут было, конечно, не в том, что эту ночь она провела не под Дамокловым мечом очередного букета. Она повернулась к Гиви, скинувшему одеяло.
Что такое осязание по сравнению со зрением! Если ночью Дуня лишь ощущала всем телом ласковую шерсть, то теперь, в первых свежих лучах солнца, на Гиви разгоралось все буйство осеннего леса: земля с подпалинами опавших листьев и первыми островками снега. И, глядя на своего черного с рыжинкой, тронутого сединой мужчину, Дуня вспомнила народную примету о приносящих счастье трехцветных кошках. С этой минуты ямочки надолго утвердились на щеках Евдокии.
Дуне захотелось созорничать. Из дальнего угла на грудь Гиви полетела цветочная булава. Гиви выругался и полез было под подушку за пистолетом, но услышав «Миллион, миллион, миллион алых роз…», заулыбался и радостно раскинул руки, чтобы принять летевшую вслед за букетом Дунико.
Именно в этот счастливый миг в Назарьино въехала сестра Лидия. Пыльное такси притормозило у дома Еремихи. Ошарашенная вопросом: «Где дом Пелагиады: Арбатовой», — Анжелика долго соображала:
— Так она ж в Казахстане…
— Я про дом спрашиваю.
Анжелика ткнула пальцем и спросила:
— А зачем?!
И потом долго глядела вслед машине, словно надеясь получить ответ.
— Черти чего! — доложила она бабке Еремихе. — Это почище вчерашнего Пиночета на вертолете.
— Чего? — спросила бабка.
- Да к Арбатовым гости на такси. Ну, дела!
Тем временем такси еще дважды останавливалось уточнять дорогу у людей, поживших поболе Анжелики. И они, прежде чем ответить, строго спрашивали:
— А где сама Пелагиада?
И сестра Лидия на всякий случай отвечала:
— По имеющимся у меня сведениям — она в Казахстане.
В это же утро генерал Гиви, не покидая постели, сделал Дуне предложение.
— То-то я видела, что ты дом прям как себе строишь, — довольно промурлыкала Дуня.
— Да? — удивился Гиви. — Черт его знает, а я думал, что только решился. Ну, тем лучше. Пойдем смотреть, как наш дом растет.
Лишь к полудню возлюбленные вступили на назарьинские улицы. Они шли, нежно взявшись за руки, и скромно здоровались с сельчанами. Вокруг Дуниных ямочек блуждал румянец, Гиви же смотрел с затаенным вызовом и втягивал живот, как в курсантские времена.
Все было по-людски и только сидевший на завалинке дед Степан решился покуражиться — послал внука за гармонью и сопроводил шествие:
Как боится седина моя
твоего локона…
А потом отшвырнул в сердцах гармонь и подговорил внука бежать за «молодыми» и дразнить:
Пиночет, Пиночет,
что ты слопал на обед?
Но Гиви подарил пацану надраенную пуговицу со звездой, и тот отвязался.
Их дом был заметен уже издалека. Солдатики доводили кровлю.
— Зачем нам такой большой дом? — вздохнула бездетная Дуня. — Только и знай, что убирай.
Бездетный генерал вздохнул и отшутился:
— Курортников пустим…
Перед портиком, у восточной колонны, на вытертом коврике сидела немолодая женщина в глубоком оцепенении.
— Кто это? — спросил Гиви удивленную Дуню.
— Не знаю. Не наша…
Гиви обошел ковер:
— Простите, уважаемая… Не могу я вам чем-нибудь помочь?
В ответ женщина только так же махнула рукой, как махал вчера Гиви, отправляя вертолет восвояси.
— Что вы делаете на моем дворе?! — поинтересовалась Евдокия, уперев кулаки в бока, а каблук в угол ковра.
— Капитан, почему посторонние на объекте? — в тон невесте спросил Гиви.
— Сектантка, товарищ генерал-майор! У их секты тут, вроде, алтарь, — капитан кивнул на портик.
Гиви побагровел:
— Та-ак… Это выходит, я для секты храм возвожу?!
— Я ж тебя просила снести этот портик к чертовой матери! — Дуня закусила губу, а все военнослужащие потупили глаза от такой фамильярности.
Гиви вздрогнул, как от удара.
— Старший сержант Приходько! — приказал он единственному известному ему по фамилии младшему командиру, — проводите гражданку домой.
— Есть. А которую?
— Обеих! — отрезал Курашвили. — Эту, — он указал на Дуню, — проводите. А ту отведите.
— Пойдемте, — объявил сержант Дуне.
И, осознавшая свою ошибку, полная раскаянья Евдокия, смиренно опустив голову, но раздувая ноздри, проделала в обратном направлении на глазах тех же людей весь пройденный с генералом путь, но уже в паре со стройбатовским сержантом. Собственное унижение смешивалось в ее душе с гордостью за Гиви.
Вознагражденный этим зрелищем дед Степан рванул меха и хриплым стариковским фальцетом задребезжал:
По своим штабам сиди,
старенький, игровенький!
Провожать-то не ходи,
меня проводит новенький!
О-па, о-па, с колоннами хата.
Заходите, парни, к нам, —
Мы живем богато!
В эту ночь Осип Осинов долго не брался за перо. Он томился, слонялся по комнате, смотрел в окно, выходил на крыльцо, грыз ногти и думал о смерти. И наконец написал:
«Как птице в вакууме, так духу в бездуховности. Не может парить — не на что опереться.
Верх бескрылости птицы — яйцо. Святой Иоанн не дошел до предела — до железных птиц, бескрылых. До летающих железных яиц. Все это означает, во-первых: появление Антиназариев началось значительно ранее, чем я предполагал, еще с Острополера, на что насмешливо намекнул мне своим прилетом Пиночет.
Во-вторых: вылупление Пиночета из летающего железного яйца в Дунином дворе было мне шифрованным, сигналом о принятии Антиназарием новой роли. Безжалостное же утро этого дня бесстыдно указало, какой! Как же раньше, в лености своей, я недоумозаключил, что продолжение Пиночетом Мишкиного неназарьинского дома есть принятие от него не только антиназарьинской эстафетной палочки, но и цепи Гименея!
Сжав зубы, умозаключаю: минувший день был днем заполнения экологических ниш! Пиночет дозаполнил и расширил Мишкину нишу, а повторившее маршрут легендарной арбатовской арбы старое такси, сакраментально проколовшее на выезде баллон, привнесло первую особь в пустующую нишу Арбатовых.
Вывожу: еще до весны арбатовские скворечники заполнят бескрылые птицы! И будут они настолько чужероднее Арбатовых, насколько Пиночет демоничнее Мишки».
Глава 23
Четвертьрабы
А тем временем сильно прибавивший демоничности Мишель настолько устал от нее, что отменил вечерний прием и только тут обнаружил, что Осоавиахим заважничал. А важничал Осоавиахим уже несколько дней, с той самой минуты, когда обратил деньги за Пелагиадин дом в золотой массивный перстень-печатку с бриллиантами.
Выйдя из ювелирного магазина, Осоавиахим минут сорок ловил такси, за пятнадцать минут доехал до Санькиного общежития, приказал шоферу: «Чтоб ждал!» и важно прошел мимо вахтера, принявшего его за начальника сантехнического участка. Осоавиахим шел выправить себе родословную.
Перед Санькиной дверью Осоавиахим сунул в карман перстень и приготовил трешку. Студенты восприняли явление солидного Осоавиахима фатально:
— Кто не запер дверь?! — прошипел белобрысый, пока чернявый прятал бутылку. Бутылка никак не хотела стоять ровно.
— А, это ко мне, — успокоил Санька, отобрал бутылку у чернявого и поставил на стол: — Может, хватит на сегодня?
— Ты что? — хором возразили ему.
— И вправду! — подтвердил Осоавиахим, подсаживаясь. — Давай, Санька, выпьем, а то я по делу.
— Ну?
— Да тут такое дело, — вздохнул Осоавиахим. — Упущения у тебя имеются. Ты, видать, торопился, про Назаровых, Дерибасовых и Гуровых это у тебя, конечно, хорошо… А вот о появлении в селе фамилии Арбатовых ничего не объяснил, обидно мне… Сочини на троячок!
— О, хорошо! — белобрысый перехватил денежку. — У кого сколько?
— Так закрыто!
— У таксиста возьмем.
— Правильно, у циклопа!
— Ага! — поддержал Осоавиахим. — Правильно, парни. Вам это тут недалеко будет — меня как раз такси внизу ждет.
Тут Осоавиахим встретил оценивающий взгляд белобрысого и забеспокоился, что зря проболтался.
— Не хватает на циклопа, — белобрысый помахал трешкой и пачечкой рублей, — Санька, напрягись рублей на тринадцать! Давай, давай, тем более что этимология фамилий — это вообще мое! Ну?!
Загадочная «этимология фамилий» польстила Осоавиахиму — его здесь приняли не только за обеспеченного, но и за образованного. Он медленно надел перстень и сделал облагороженной рукой самый широкий (на 10 руб. 00 коп.) жест в своей жизни.
