Евгений Крыжановский - От аншлага до «Аншлага»
Володя Воронков — универсальный актер. Он может сыграть практически все, но особенно ему удаются женские роли, и особенно роли… дур. Выходит такая «чувиха» на сцену, вылупится в зал и стоит секунд тридцать поджав губки и сверля зрителя злобным взглядом. Народ хохочет, аплодирует, а Вовка делает пару шагов в драных колготках, в туфлях на высоком каблуке и снова овации. А когда эта «мадам» откроет рот, тут уж истерика и у зрителей, и у артистов… Мама Володи однажды увидев его в такой роли по телевизору, погладили сына по голове и со вздохом сказала:
− Ну, ты у меня и стерва…
Многие годы (более 25 лет) Вова играет медвежонка Топу в бессмертном и бесконечном бестселлере Белорусского телевидения «Калыханка». Сидя под столом и держа в одной руке насаженного на ладонь Топочку, другой рукой Володя безнаказанно и с наслаждением щиплет ведущих этой детской программы… В 48 лет. Недаром Горький когда-то сказал: «Артисты, это те же дети…»
Однажды телевизионное начальство решило, в рамках «Колыханки», обучать детей Правилам дорожного движения. Съемка должна была быть на улице. Так как Володю Воронкова в лицо дети не знают (все-таки 25 лет под столом просидел), то решили, что он сыграет…живой светофор. На Вовку надели милицейский мундир, дали в руки полосатый жезл, а на голову напялили поролоновый светофор с лампочками. И вот, недалеко от цирка, напротив Дома ветеранов поставили камеру, на другой стороне улицы Воронкова и дали команду «мотор». По сюжету Володька должен был, подняв жезл, объяснить маленьким телезрителям, что есть красный, желтый и зеленый свет и что они обозначают. Конечно, собралась толпа народу — всем же интересно, как проходят съемки. Итак, дают команду «мотор», Володя-«светофор» поднимает жезл, открывает рот и… раздается визг тормозов… Из остановившейся развалюхи-легковушки вылезает водитель и на полусогнутых, протягивая документы, бормоча что-то в свое оправдание подходит к Воронкову. Все зрители подумали, что так и надо и что артист-водитель отлично вошел в образ… Вовка смотрит на него и говорит:
− Мужик, тебе чего?
— Да я не виноват, я ехал 60 км в час.
Володя показал на свою голову, где вместо милицейской фуражки красовался светофор, переливаясь красным, желтым и зеленым светом:
— Ты это видишь?
Мужчина внимательно посмотрел на светофор и произнес:
− Так я же, товарищ милиционер, ехал на зеленый…
Несколько лет назад жена Воронкова Юля решила съездить в США на заработки, как это теперь модно. Поработала год — понравилось, поработала два — еще больше… Да так прижилась там, что и вид на жительство получила и… вышла замуж… Во, дела. За это время Володя «выучил» сына Митю, «поступил» его в институт Культуры и отдыха, научился прекрасно готовить, убирать, стирать… В общем, так вошел в образ своих героинь, что и выйти теперь не получается. До того дошло, что требует на восьмое марта подарки… А нам не жалко, дарим, так как лучшей «тетки» нам все равно не найти. Я на выступлениях так его и представляю — народная артистка республики Владимир Воронков.
Однажды Раневская принесла мочу на анализ… в термосе! Медицинская сестра очень удивилась: «Фаина Георгиевна, зачем же в термосе — надо же в баночке!» И великая актриса ехидно пробасила: «Ох, ни х… себе! А кто вчера сказал: неси, прям с утра тёплую!?»
Режиссеры Алов и Наумов снимали фильм, в котором была занята большая группа цыган. Один из постановщиков все время обращался к ним (видимо, ему казалось, так будет вежливее): «Товарищи цыгане, войдите в кадр!.. Товарищи цыгане, выйдите из кадра!.. Товарищи цыгане, все налево!.. Товарищи цыгане, все направо!..» В конце концов один из цыган спросил его: «Товарищ еврей, а перерыв на обед когда?»
Июль, жарища. На пляже сочинского санатория «Актер» сидит великий дирижер Натан Рахлин. Старый, рыхлый, грудь висит, жировые складки в три ряда. На длинные седые патлы нахлобучена мятая шляпа. К нему подходит дежурный по пляжу и сурово говорит: «Бабушка, оденьтесь, неудобно — люди кругом!» Грянувший в ответ монолог был исполнен такой виртуозной ругани, что служитель бежал без оглядки, а актерский пляж разразился бурными аплодисментами.
Сергей Комиссаров
Много лет назад, когда я преподавал в Институте Культуры и отдыха, у меня на 2–м курсе учился студент с коммунистической фамилией Комиссаров. Надо честно сказать, он мне сразу не понравился. Приходил он на занятия редко, иногда после бурно проведенной ночи. Сидел на лекциях развалившись, в глазах скука смертная, на губах презрительно — наглая усмешка. Ну, думаю, паразит, попляшешь ты у меня на экзаменах… Однако расправиться с Комиссаровым мне не удалось, так как я сам ушел из института…
Прошло несколько лет, и вот однажды вечером раздался звонок, который перевернул жизнь нашего «Христофора». Звонил Комиссаров.
— Евгений Анатольевич, это Сергей Комиссаров.
− Слушаю.
− Евгений Анатольевич, я хотел бы попробоваться к вам в театр…
− У нас все места заняты, артисты нам не нужны, разве что пародисты…
− Я и пародии делаю…
Я всегда был мягким человеком, не умеющим отказывать и, поэтому, применил обыкновенную чиновничью тактику — кормить «завтраками».
− Вы знаете, Сергей, мы сейчас уезжаем на гастроли… на месяц. Вернемся, тогда и позвоните…
Через месяц снова звонок Комиссарова… и снова перенос просмотра из-за… съемок телепередачи. Опять несколько недель — и снова звонок… Продолжалась эта волынка почти полгода. Другой бы давно плюнул и больше не звонил, но не таков был Комиссаров. Он начал звонить и утром, и вечером, и ночью. Появлялся в самых неожиданных местах — в бане, в банке, в магазине, на пляже. Одна газета написала, что он даже на балкон ко мне залез (!!!). Он так настойчиво добивался этого просмотра, что я сломался и назначил «творческую встречу» после одного из наших спектаклей во Дворце культуры Тракторного завода.
Надо сказать, что просмотр нового артиста — это всегда очень нервное и непростое дело. Представьте себе, как несколько месяцев этот самый артист готовится к показу — учит монологи, пишет фонограммы с песнями, репетирует, если надо, с партнерами… А потом, в пустом зале, без зрительской реакции, перед артистами и режиссером театра надо показать все, что ты умеешь. А в нашем варианте (после выступления) рабочие, стуча молотками, разбирали декорации, уборщица подметала сцену, а вахтер дворца поторапливал нас, чтобы закрыть зрительный зал… Да и все мы, уставшие после спектакля, хотели только одного — скорее уйти домой… И вот в такой «дружеской и теплой» атмосфере на сцену вышел Комиссаров…
Если читатель думает, что следующая фраза будет примерно такой — «на сцену вышел Комиссаров и покорил нас своим искусством…», имея в виду то, что я, в начале этой главы, написал о звонке, «перевернувшем жизнь «Христофора», он глубоко ошибается. Комиссаров не только не покорил нас своими пародиями и монологами (они были непохожими и скучными), а наоборот, мы еще раз убедились, что одним бездарным артистом, пробующимся в «Христофор», стало больше… Сам Комиссаров тоже понял, что его показ был почти провальным и выложил свой последний козырь: «А я еще пишу сценки…» — и протянул мне два смятых листочка…
Если же читатель опять думает, что именно с этого-то момента и начался новый этап жизни «Христофора», то он тоже ошибается. О новом этапе еще ничего не говорило. Хотя мечты такие были. Дело в том, что любой артист эстрады (разговорного жанра) скажет вам, что самое главное в нашем искусстве — это текст. Без текстов Полякова не было бы Райкина, без текстов Жванецкого не было бы Карцева и Ильченко, без текстов Перцова не было бы «Христофора» и «Кроликов». Лион Измайлов, Семен Альтов, Виктор Коклюшкин, Анатолий Трушкин, Сергей Кондратьев и другие авторы являются «крестными отцами» Геннадия Хазанова, Ефима Шифрина, Клары Новиковой, Владимира Винокура, Евгения Петросяна, Михаила Евдокимова и многих, многих других известных и любимых артистов.
После ухода Перцова мы несколько лет еще держались на плаву, играя старые программы, делая номера и целые спектакли из анекдотов, но сами прекрасно понимали, что без своего автора долго не протянем. А в Беларуси, да и в России авторов, пишущих не монологи для артистов-одиночек, а сценки для эстрадных театров, не было. Об этом мы знали не понаслышке. Будущее театра вырисовывалось мрачным и безрадостным… Другими словами, первая фраза, написанная в Библии, — вначале было Слово, — воспринималось нами в прямом, а не в переносном смысле.
Но, к делу. Прекрасно понимая, что на листочках, которые мне подсунул Комиссаров, написана очередная туфта, которую нам почти каждый месяц приносят доморощенные авторы, я сунул их в карман и уехал домой…
