Александр Покровский - А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -
Флаги кораблей и судов изготавливаются из шерстяной ткани, которая называется флагдук. Ткань легкая, свободно реет, вздымается и полощется на морском ветру. Через пару недель полоскания появляется бахрома. Флаг подшивают, но ветер продолжает его трепать, выдергивая по нитке. Опять подшивают. И так, покуда на мачте не оказывается короткий обрубок.
Флаг гидрографических судов ВМФ представляет собой синее прямоугольное полотнище, в левом верхнем углу помещено изображение военно-морского флага, а справа – маяк в белом круге. В процессе истрепывания и подшивания символика постепенно исчезает. Иностранные корабли и самолеты начинают иронично интересоваться национальной принадлежностью судна. Боцману приказывают изобразить родной флаг на листе жести. Изделие выходит долговечным, одна беда – дребезжит на ветру, раздражает.
– Расскажи свежий анекдот про Чапаева! – улыбнулся парень.
Вас бы такая просьба удивила? Ну а я слегка обалдел. Потому как дело происходило на одном из Островов, и передо мной стоял темнокожий боец в камуфляжной униформе без внятных знаков различия.
– Мулат, – подумал я. – Или креол? Забыл, чем они отличаются. Уже не черный, но еще не белый. Переходное звено.
План похода не предусматривал посещения этих Островов. Однако, поступил приказ уйти с основного планшета и тщательно перепахать новый квадрат. Эхолоты барахлили, сигналы радионавигационной системы принимались на пределе дальности, а плотная облачность не позволяла определяться по светилам. Об этих заморочках было честно доложено береговому руководству. Ответ был изумителен по лаконизму – «Продолжать невзирая». И мы продолжили хождение паралельными галсами, смирившись с тем, что весь материал пойдет в корзину.
Опершись локтями на планшир, я рассказал первый пришедший на ум анекдот.
Парень долго, заливисто хохотал, притопывая высоким шнурованным ботинком по бетону причала.
– Промером занимаетесь? – спросил он, отсмеявшись. – Погода, наверное, не баловала?
– Хорошо по-русски говоришь, – похвалил я.
– Так в Ленинграде учился, – объяснил он, – в рыбной мореходке. На Каменном острове. Зовут меня Серран, можно Серега.
– Ну-у! – обрадовался я. – Слушай, а ты Генку Астапова не знаешь?
– Корешами были! – удивился Серран.
– Мой одноклассник по школе, – я почувствовал невольную симпатию к веселому креолу. – А Скелета помнишь?
– Еще бы! – Серега показал белоснежные зубы. – Сколько мы с ним… Жив он?
– Жив, – успокоил я. – В милиции служит. А Генка уже старпомом плавает. Слушай, а что у вас тут делается?
– Месяц как освободились от колониальной зависимости, – кисло сообщил Серран. – Сбросили, так сказать, иго.
Об этом мы узнали еще в море. Однажды утром радист принес на мостик извещение о том, что Острова получили волю и тут же объявили о введении двухсотмильных территориальных вод.
– Может, ошибка? – предположил старпом, – Наверное, имеется в виду экономическая зона.
– Тут ясно сказано – терводы, – штурман ткнул пальцем в бланк. – И мы как раз находимся в этих самых терводах, – он вопросительно посмотрел на командира.
Но старший лейтенант Бодунов никак не отреагировал. Продолжал глядеть вперед, покачиваясь на длинных ногах.
– Это же надо! – злился старпом. – У США двенадцать миль и ничего, хватает, не жалуются! А эти…
– Есть несколько государств, объявивших двухсотмильные терводы, – напомнил штурман, – Бразилия, Уругвай, Перу…
– И кто-нибудь признал это? – Бодунов полуобернулся.
– Никто не признал, – хихикнул штурман.
– И правильно, – одобрил командир.
– Посягательство на принцип свободы открытого моря, – продолжал горячиться умный старпом. – Такие авторитеты международного морского права, как Гроций и Коломбос…
– Они Гроция не читали, – успокоил его командир. – Я, кстати, тоже. А ты бы, старпом, не Гроция штудировал, а… – но так и не сказал, что же именно следует штудировать.
– Территориальные воды, – не выдержал молчавший до того замполит Сурепко, – это водное пространство, на которое распространяется суверенитет государства и которое государство способно эффективно контролировать!
– Господи! – застонал Бодунов. – Чтобы на одном пароходе собралось столько эрудитов? Ну, кто еще чего скажет?
– В терводах запрещен не только морской промысел, но и гидрографические работы, – осторожно напомнил я. – Может, вырубить к черту эхолоты, один черт они ничего не пишут, и сослаться на суверенитет?
– А по земле погулять хочешь? – строго спросил начальник промерной партии. – Нам же заход обещали. Соображать надо, а не только кроссворды разгадывать!
– Так! – заключил Бодунов. – Живем, как жили. И прошу прекратить дискуссию, вы на ГКП, а не в Гайд-Парке.
– И как происходило освобождение, – спросил я креола, – воевали, партизанили?
– Какая тут может быть партизанщина, – удивился он, показав на совершенно лысые красные холмы, – это же не Брянские леса. Просто приехали мы сюда и объявили местным, что они теперь свободны. Они не возражали.
– И все? – удивился я.
– Ну, еще памятники старого режима с постаментов сбросили.
– Мешали?
– Детская болезнь левизны, – объяснил освободитель, – вот и болеем.
– Слушай, – спросил я, – а чего это у вас в городе все магазины закрыты, водопровод не работает, света нет?
– Говорю же, погорячились маленько, – крякнул Серега. – Когда памятники скинули, стали думать, что бы еще такое революционное произвести? Ну и выгнали всех белых, как прямых потомков завоевателей.
– Понятно, – кивнул я, – а это – врачи, инженеры, учителя…
– Ну, да! – поморщился креол. – Я же говорю, погорячились. Сейчас мы их назад зовем, а они не хотят.
– Может, вам опять попроситься под колониальное иго? – пошутил я.
– Не возьмут, – креол шутки не понял, – раньше надо было думать.
– А ты сам чем теперь занимаешься? – я решил переменить тему.
– Служу в военно-морском флоте, – Серега ткнул пальцем в какой-то значок на лацкане рубашки.
– И кто ты по должности?
– Да понимаешь, – креол явно смутился, – я, как бы это сказать, главнокомандующий военно-морскими силами Островов. Только, если знакомых встретишь, ты про это не рассказывай, скажи, плавает Серега, и все.
«Вот ведь, какой скромный главком, – подумал я. – Однако, похоже, и он к этим двухсотмильным терводам ручку приложил».
– Служба спокойная, – продолжал Серран, – не то, что на рыболовецких судах.
– Черт! – опомнился я. – Ты извини, нужно же о твоем визите командиру доложить!
– Не надо, не надо! – замахал руками Серега. – Я просто так заглянул, неофициально.
– А можно поглядеть на твой флот? – попросил я.
– Так вот же он! – Креол кивнул в сторону соседнего пирса, где приткнулись четыре деревянных катерка с пулеметами на турелях. – Весь, как есть!
«Верно сказал Бодунов, – подумал я, – не читали они Коломбоса с Гроцием».
– Ну, я пойду! – заторопился Серега. – Бывай! Ребят моих встретишь, передавай привет! – и ушел к своему флоту.
– С кем это ты болтал? – осведомился Бодунов из открытого иллюминатора командирской каюты.
– Главнокомандующий военно-морскими силами Островов, – доложил я, задрав голову. – У нас в Питере учился, в рыбной мореходке.
– Теперь понятно, почему у них двухсотмильные терводы объявились, – спокойно отреагировал Бодунов и, обратившись к вахтенному у трапа, распорядился: «Вы все же докладывайте о посетителях. А то заявится президент из Тамбовского кулинарного училища, конфуз может выйти».
ДОРОГИ, КОТОРЫЕ НАС ВЫБИРАЮТ
Преподаватель рукопашного боя Влас Корнейчук только на втором году знакомства проговорился, что закончил военно-морское заведение по специальности «баллистика». Пять лет его учили делать мудрые расчеты, с помощью которых можно было доказать, что ракета попала именно туда, куда следовало, хоть и не туда, куда ожидалось.
Учился Влас прилежно, хотя ощущение предназначения чаще выводило его на борцовский ковер или на боксерский ринг, нежели на курсантские научные конференции.
Также имел он несомненный талант в постижении иноземных языков. Получив лейтенантский чин, Влас совсем недолго щеголял в морской форме, поскольку был направлен служить на космодром. Это его не слишком огорчило, ибо на твердой земле куда сподручнее совершенствоваться в боевых искусствах, а к этому роду занятий Влас испытывал род искренней любви.
Космодромное командование здраво рассудило, что баллистиков и так пруд пруди, а толкового фикзультурника заполучить не просто. Так что Влас пришелся ко двору, и вскоре даже генералы с академическими званиями научились на радость подвыпившим гостям лихо колоть ребром ладони печные кирпичи. При этом Корнейчук продолжал самостоятельно изучать языки, порою удивляясь своим лингвистическим способностям.
