Ярослав Гашек - Собрание сочинений. Том пятый
(Зовет.)
Подайте кофе мне! Ку-ку!
Через минуту.
Кафе, а тихо, как в костеле.
Не отзывается никто — оглохли, что ли?
И печки нет, вот-вот начну дрожать…
Я сиротинка, спит в могиле мать,
отца не знаю — дал от мамы деру,
носить мне траур по обоим впору.
(Сквозь слезы, плаксиво.)
Ох, дайте чашку кофе! Я должна
найти себе работу дотемна,
сегодня же! Я обещала маме,
когда уж снаряжалась в рай она,
что перед всякими там грешными страстями
я и в сиротстве устою,
молитвами, трудом заполню жизнь свою.
(Кричит.)
Ну дайте ж кофе! Совесть есть у вас?
Выпрашиваю целый час!
(Про себя.)
Так он из Колина, тот Гинек-волокита…
После паузы, в сторону кухни.
Ах, всеми я заброшена, забыта, —
ну дайте ж кофе мне! Моя ль вина,
что я так одинока, так бедна?
А если я не дама городская,
то, значит, можно, мной пренебрегая,
не брать в расчет желание мое —
пусть варит, мол, сама себе питье?
(Встает и кричит.)
Извольте кофе дать! Ку-ку!
(Садится.)
Нет, в ступе воду я толку…
Что ж, вытри слезоньки, сиротка-горемыка, —
места получше есть. Ступай да поищи-ка.
(Отодвигает столик, стул и уходит, забыв лилии.)
Протирая глаза, появляется официант.
Официант
Я не ошибся: кто-то был опять.
Невежа, по всему видать.
Кто благородного происхожденья,
тот, покидая заведенье,
поправит столик, стул придвинет сам,
как и положено приличным господам.
А так вот грубо и бесстыдно
поступит лишь мужлан — его и видно.
Ну просто разбирает злость:
заявится такой вот вшивый гость,
и наорет, и насвинячит,
хотя и не закажет ничего,
а я потом — ах, чтоб его! —
все прибирай и ставь на место, значит?
Ну, нет уж! Пусть имеет он в виду:
и усом я не поведу!
Бездельники… Слоняются тут все,
а я крутись, как белка в колесе.
А то еще и что-нибудь забудут —
не зонтик, так, пожалте вот, букет,
потом воротятся, канючить будут:
отдай, дескать… Ну, дудки! Нет и нет.
Чтоб столько мне хлопот, и все — бесплатно?!
Цветы — к чертям, и — спать: в тепло, обратно.
(Идет к дверям на улицу, выбрасывает лилии и возвращается в кухню.)
В кафе заходит профессор Масарик. Повесив шляпу, снимает с вешалки подшивку газеты «Час» и садится к столу.
Профессор Масарик
(Негромко.)
Э-э, черный кофе, чашечку одну.
Так-так, что в прессе нового? А ну…
(Громче.)
Да, и пожалуйста, без сахара!
Ведь в жизни чешской, сказано у Махара,
сверх меры сладостей. Отсюда: черен, чист
быть должен кофе твой, коль впрямь ты реалист.
Притом — без рома! Ибо опьянение
дает нетрезвое о мире представление —
да-да, нетрезвое и нереалистичное.
(Просматривает газету. Через некоторое время удивленно взглядывает на пустой стол.)
Раз кофе выпит, что ж я тут сижу?
(Зовет.)
Э-э, счет!
Пауза.
Кафе довольно симпатичное…
Раз не идут, я деньги положу
и двинусь дальше. Но… занятная история:
клянусь, что кофе был, ням-ням, не без цикория!
(Кладет на стол деньги и удаляется.)
Потягиваясь, входит официант.
Официант
Подумать только: кто-то был тут снова,
даюсь я диву, право слово.
Оставил даже деньги… Кто, кому,
за что, про что, зачем и почему?
Во сне я вроде слышал слово «счет» —
ну, думал, гость маленько обождет,
пока досплю, сон досмотрю покуда,
а он, чудак, улепетнул отсюда.
Я деньги-то, само собой, возьму,
но кто оставил их, за что и почему?
Нет, скоро ум зайдет за разум у меня!
Заботы, спешка, беготня —
и так вот день проходит весь,
ну прямо хоть на стенку лезь…
(Схватив деньги, сметает со стола пыль.)
От посетителей отбоя нет, ей-богу,
сам черт сломил бы с ними ногу.
Обхаживай любого, чтоб он сдох:
«чего изволите», «что вам угодно»… Ох,
не жизнь, а сущий ад, сплошная мука.
Как я терплю все это? Ну и ну!..
Пожалуй, к печке я сейчас пойду-ка
и хорошенечко всхрапну.
После ухода официанта появляется Квидо Мария Выскочил.
Квидо Мария Выскочил
(Стоя около стола.)
Квидо Мария зовусь и Выскочилом являюсь
я, пресловутого «Мая» многоуважаемый член.
Родом из Пршибрама я, сказке прекрасной
подобный,
я, знаменитый поэт, я, воспеватель любви,
Квидо Мария, всех Выскочилов законная гордость,
а заскочил я сюда черного кофе вкусить.
Слышите, вы? Я хочу, я требую черного кофе —
черного, словно уголь в шахте, где гномы…
Впрочем, к чему миогословье, — кофе несите скорей.
Как? Вы его не несете, осмеливаетесь медлить?
О, вожделенье поэта, черная королева пустынь,
евнухами окруженная, о, аравийское зелье,
Мекки и Мокки сиянье!.. Да нет. Просто я кофе хочу,
чашечку черного кофе — зачем вы ее не несете?
Вы уж не дремлете ль там, кофе готовится где?
Я и уйти ведь могу — я, Выскочил Квидо Мария
родом из Пршибрама, — ибо обижен весьма.
Вот возлагаю на стол визитную карточку эту,
шествую горделиво к дверям, дабы выйти вон —
ближе к искусству, к звездам. Вот уж открыл
я двери.
(Снаружи, из-за дверей.)
Вот уж на улицу, прочь, выскочил — слышите, вы?..
Официант
— Ну, разумеется: опять приперся кто-то.
А толку?.. Вензеля’ заместо счета.
(Рвет визитную карточку.)
Тьфу, чертовщина! Дал и этот тягу,
какой-то Марья Иисус, — вот гусь!..
Сейчас на лавке у печи залягу
и, приходи хоть кто, не шевельнусь.
(Возвращается в кухню.)
Занавес
Квидо Мария Выскочил, или Иисус Мария, выскочил!
Очевидно, пришло время представить вам также и Квидо Марию Выскочила, поскольку в кабаре партии умеренного прогресса в рамках закона очень много и часто говорилось, пелось и толковалось об этом человеке. Итак, что же это за человек, каковы его стремления, привычки и тому подобное.
Стремления у него насквозь благородные. Нам в Чехии давно уже недоставало какой-нибудь писательницы или писателя, которые писали бы так, как пишут в Германии утонченные существа женского пола, во что бы то ни стало старающиеся ввести в свои романы и новеллы фигуру какой-нибудь принцессы и тем самым придать сказочное обаяние всему произведению, причем стремятся сделать это просто и ненавязчиво, будто по рецепту из поваренной книги: «добавить три желтка и перемешать». Так же точно и здесь все должно происходить согласно предписанию: «добавить бедного, но благородного и несчастно влюбленного молодого человека». Ведь в таком роде писали и Шварц, и Марлит, и Флюгаре-Карлен, по поводу которых шутил в свое время уже Неруда. Сегодня же у нас именно так, если не хуже, пишет Квидо Мария Выскочил. Последний, можно сказать, прямо-таки призван сохранить для чешского народа произведения подобного рода в наиоригинальнейшей их форме, и, надо отметить, удается это ему наилучшим образом. Каждый год выходит в свет по нескольку его слезливых историй, всегда радующих своими сказочными названиями, например «Русалка с гор», «Гномик в горах», или с другими столь же завлекательными заголовками. Квидо Мария Выскочил, кроме того, действует, руководствуясь испытанным рецептом: «Возьми богатую девицу, осмотри ее, удостоверься, насколько она хороша, и сообщи читателям, что это за принцесса, потом схвати бедного молодого человека, удостоверься, благороден ли он, и предоставь этим двоим, то есть богатой девице и бедному молодому человеку, столь долго быть друг возле друга на страницах книги, пока по ряду признаков не увидишь, что пришло время примешать к ним богатого дворянина. Потом возьми отца этой девицы и ее мать, и вот вся история уже почти готова. Далее, после того как бедный молодой человек уже достаточно поварился в этом соку, предоставь ему возможность тем или иным образом попасть в беду, — например, брось его, еще горяченького, в ледяную воду, — теперь остается сущая мелочь: извлечь благородную девицу из замка и повесить ее на березе, прямо под окнами ее отчего дома».
