Кристофер Бакли - Верховные судороги
— Я позвонила в банк, Ли Такеру, велела перевести брокеру телеграфом первый платеж. А он перезвонил и сказал буквально следующее: «Для такого платежа на счете не хватает денег. И здорово не хватает». Тебе об этом что-нибудь известно?
Декстер набрал в грудь побольше воздуха:
— Я как раз собирался связаться с тобой.
Последовало ледяное молчание. Затем:
— По какому поводу, Декстер?
— Мне пришлось кое-что оплатить, — ответил Декстер.
— Оплатить? Что? Кому?
— Ну, просто… кое-кому из Вашингтона.
— Декстер, — произнесла Терри (температура беседы падала так же стремительно, как при наступлении идущего из Канады холодного фронта). — Мы говорим о пятистах тысячах долларов. Это полмиллиона.
Декстер хихикнул:
— Да. Да. Как говорил Эв Дирксен,[88] упокой Господь его душу: «Миллион туда, миллион сюда, и очень скоро речь начинает идти о настоящих деньгах». Ха-ха. Таких людей уже больше не делают, верно?
— Декстер. На что ты потратил наши деньги?
— Ну, милая, — он усмехнулся, — говоря формально, это мои деньги. Но, разумеется, они и наши тоже…
— Декстер.
— Терри. Соглашаясь на исполнение моей нынешней работы, я руководствовался определенными надеждами и пониманием того, что…
— Нет-нет-нет-нет. Никаких речей, Декстер. Ты не на конференции в Айове и не на первичных выборах в Нью-Гэмпшире. Что. Ты. Сделал. С. Деньгами. Декстер? С деньгами, которые предназначались для первого взноса за maisonette?
— Это какое слово, французское, верно?
— Декстер.
— Терри, милая, ягненочек мой, послушай меня всего одну минуту, ладно?
— Я слушаю, Декстер. И то, что я слышу, мне не нравится.
— Эти деньги как раз и пошли на первый платеж. Но только за другое жилье.
«Да, — подумал Декстер. — Хорошо. Блестяще!»
Наступившее за этим безмолвие «сделалось, — по словам Откровения Иоанна, — как бы на полчаса». То было безмолвие, за которым обычно следуют град и огонь, смешанные с кровью, плюс прочие неприятные вещи — некоторые из них верхом на конях.
— О чем ты, — спросила наконец Терри, — объясни мне, Христа ради, говоришь?
— О Белом доме, Терри. Лучшем жилье Америки. Рядом с которым maisonette — или как она там к чертям называется — выглядит грязной землянкой. И заметь, никакой помесячной оплаты. Терри? Милая? Радость моя? Алло?
Судя по услышанному им звуку, она ахнула трубкой о телефон. «Ладно, — подумал Декстер, — это у меня получилось неплохо». И он снова углубился в сценарий.
«Мы похороним его в Арлингтоне с полными почестями. Гроб придется выложить свинцом, чтобы люди, которые его понесут, не заболели раком. А после того, как над гробом пропоет горн, я займусь президентом Геннадием Баранниковым. Мне нужен русский перевод слов „Доброго Дяди больше не будет“. И прикажите адмиралу Мэрфи, пусть он приведет „Нимиц“ в боевую готовность».
Поправка об ограничении срока президентского правления ратифицировалась одним штатом за другим. Пока что ее одобрили восемь из них — штаты, законодательные собрания которых обиделись на Дона Вето Вандердампа, отказавшегося выделить им деньги правительства, которые требовались для: строительства плотины, «реконструкции» скоростной автомагистрали, строительства ветровой электростанции, возведения музея растительного белка, постройки подземного хранилища для использованного ресторанами быстрого питания пищевого жира, организации исследовательского института гравия, открытия консультационного центра для лиц, перенесших операции по изменению пола, и создания фермы по разведению электрических угрей, коих предполагалось использовать в качестве «альтернативного источника энергии». Восемь штатов проголосовали за поправку, оставалось только ждать, когда за нее проголосуют еще двадцать четыре.
— Снова звонил менеджер вашей кампании, — сказал, войдя в Овальный кабинет, Хейден Корк. — Интересовался, не могли бы вы все-таки встретиться с ним до того, как в следующем году наступит день выборов.
— Что еще вы для меня припасли? — спросил президент, не отрывая взгляда от стола.
— Вы могли бы, по крайней мере, позвонить ему, — сказал Хейден. — Из вежливости.
— Он знает, что следует делать, — ответил, продолжая писать, Вандердамп. Он составлял личное письмо русскому премьер-министру — письмо, в котором указывалось, что недавнее покушение на премьер-министра Украины, совершенное даже не попытавшейся замести свои следы русской секретной службой, возможно, не служит наилучшим интересам международного сообщества.
— Да, разумеется, — настаивал Хейден, — и все-таки ему было бы приятно получить от вас какой-нибудь, ну, не знаю, лозунг. «Не выпускать руля из рук». «Интересы народа превыше всего». Что-нибудь…
— И лозунг мой ему тоже известен. «Того же самого, но побольше».
— Знаете, я не уверен, что в штаб-квартирах кампании его находят таким уж вдохновляющим. Господин президент, если позволите…
— Нет, Хейден, не позволю.
— Очень хорошо, сэр, — с некоторой чопорностью произнес Хейден.
— Что-нибудь еще?
— Да. Я знаю, до чего вам не по душе международные политические кризисы, но мне позвонил Эван Блатингер, он хочет доложить вам о развитии событий в Колумбии. При первой же возможности.
— В Колумбии? Кризис? Головная боль, возможно, но кризис — сомневаюсь. Так что там за история?
— История довольно деликатная.
— Хейден, — сказал президент, — мы оба знаем, что он вам все уже рассказал. Так расскажите теперь мне, а я обещаю вам, что, слушая его доклад, буду изображать удивление.
— Президент Урумбага собирается объявить о том, что он привязывает колумбийский песо к ценам на кокаин в Майами.
— И что прикажете предпринять по этому поводу мне? — поинтересовался президент.
— По существу, страна переходит на то, что он называет economia blanca. Белая экономика. А это равноценно легализации кокаина.
— Он же не может просто-напросто взять да и сделать это? Разве не так?
— Ну, я не сомневаюсь, что ему придется провести консультации с Национальным собранием. Но вы же знаете, как там это происходит. Он объявляет экспорт кокаина законным, и это становится нашей проблемой.
— Боже ты мой, — произнес президент. — Мы организовали в прошлом году его государственный визит. Торжественная церемония на Южной лужайке, военный оркестр, приветственные речи, обед, концерт — как ее там — Глории Эстефан и «Шумовой машины Майами»…
— По-моему, все-таки «Звуковой».
— Это как посмотреть. Он клялся и божился, что всей душой предан войне с наркотиками. «Мы будем сражаться с этой чумой плечом к плечу». Собственные его слова. И теперь вот это?
— По сведениям людей Элана, у Урумбаги не осталось другого выбора. На прошлой неделе наркобароны похитили последнего еще остававшегося на свободе члена его семьи. Вы же помните, его жену и тещу взяли в заложницы сразу после того, как он вернулся отсюда. Он живет под дулом, что называется, пистолета.
Президент смотрел в окно на Розовый сад.
— Ладно, — сказал он, — отправьте туда «Нимиц». Возможно, он сумеет привлечь их внимание.
Хейден поджал губы.
— Может быть, лучше не «Нимиц», сэр?
— Это почему же? Он что, в сухом доке стоит?
— Я знаю, вы редко смотрите телевизор, сэр, однако Декстер Митчелл, он сейчас играет в сериале. И довольно удачно. Играет президента.
Вандердамп фыркнул:
— Наконец-то. Да нет, я знаю, знаю. Называется «Пресош». Президент Любштиль или как-то еще. Его смотрят мои внуки. Им нравится. Они даже поддразнивают меня по этому поводу. Малышка Энн Мария сказала мне: «Он красивее тебя, дедуля». Ха-ха. Я ответил: «Ну, если ты держишься такого мнения, я не стану называть новый национальный парк твоим именем». Ха-ха-ха! Такая милая. И вылитая мать, какой та была в ее возрасте…
— Так вот, сэр, ответом президента Любшторма на любой кризис становится отправка «Нимица».
— И что же?
— Я целиком и полностью за то, чтобы как следует припугнуть колумбийцев, сэр, однако, может быть, вам лучше приказать Комитету начальников штабов послать туда «Г. У. Буша», или «Теодора Рузвельта», или…
— Мне все равно, какой авианосец будет использован, — сказал президент Вандердамп. — Но ради бога, Хейден. К чему мы придем, если не сможем посылать авианосцы только потому, что их посылает какой-то там телевизионный президент?
— Разрешите, я свяжусь с адмиралом Ставридисом, выясню, какой из авианосцев сейчас простаивает.
— Что с нами происходит, Хейден? — философически осведомился президент. — Мы уже не можем отличить реальность от подделки. Все перемешалось, все. Мир сократился до размеров телевизора с широким экраном.
