Николай Ватанов - Метелица
— Это обстоятельство само по себе и не так скверно, — промямлил я.
— Нет, скверно, — сказал Николай Николаевич. — Вскоре после женитьбы она стала меня называть папой, через месяц же, закрепив за собою жилплощадь, удрала с музыкантом.
— Они это любят, с музыкантами, — согласился я. — Однако не пойму, почему это вас огорчает? Удрала и слава Богу!
— Да это ведь только фигурально говорится, что удрала. Теперь удирать некуда, не царский режим! Напротив, на правах самостоятельного съемщика, она поделила мою комнату на две части и вселила на свою половину этого… жениха.
— Вот, говорит, папенька, ваш сектор, а за одеялами будет наш. Уютненько, правда? Я конечно, говорит, могла бы, пользуясь связями Володи, и вовсе вытурить вас с жилплощади, но по доброте душевной я решила вас наделить шестью квадратными метрами и одним окном. Пользуйтесь, посколько вы главбух и имели глупость в меня влюбиться.
— Не особенно посол о живете, Николай Николаевич, — посочувствовал я. — Теперь я понимаю, почему вас со службы не выгонишь… Однако, прошу, ваш ход!
В это время в соседней комнате не своим голосом, непрерывно, затрещал телефон.
— Иногородний вызов, — сказал Николай Николаевич и неохотно поднялся.
— Ну да — Паросила, — через минуту услыхал я разговор. — Но наш управляющий вовсе не Мамашкин, а Машкин.
— Ах, не все ли равно, — рассердилась телефонистка. — Не отходите от телефона и пошлите скорей за вашим Машкиным, его вызывают из Кремля по прямому проводу.
При последних словах меня подняло со стула и я помчался на второй этаж, где в Жакте Машкин занимал шикарную квартиру из двух комнат и собственного ватерклозета. Я стал ломиться в дверь, Машкин был в постели, но к счастью еще не заснул и немедленно, в одном белье, выбежал на лестницу.
— Что случилось, пожар? — спрашивал он,
— Нет, хуже! Но не волнуйтесь, не волнуйтесь, Иван Григорьевич, все обойдется, — старался я его успокоить. — Вас вызывает Кремль, по прямому!
Машкин еще настолько владел собою, что заскочил к себе, предупредил жену и накинул пиджачек. Только тогда мы побежали вниз.
— Дайте же полный свет, — крикнул Машкин, вбегая в контору. — Где? По которому?
У телефона была теперь московская девица, судя по тембру голоса — полная и миловидная блондинка,
— Кто говорит? Машкин? — спросила она,
— Так точно, — почему-то по военному отвечал наш старик. — Я Ма… машкин.
Услыша «Мамашкин», Николай Николаевич в досаде махнул рукой.
— С вами сейчас будет говорить председатель выставочного комитета товарищ Ульянов, — продолжала блондинка, — не отходите.
— Сам Ильич!! — содрогнулся Машкин и как-то странно закатил глаза.
— Покойник?? Не думаю! — резонно усомнился Николай Николаевич.
— Значит ихняя супруга, — быстро сообразил Машкин.
Николай Николаевич поднял было руку, чтобы перекрестить смущенного, но тотчас ее снова опустил, испугавшись, должно быть, что того может покарежить (как никак старый член партии!) и только строго сказал:
— Возьмите себя в руки, так дальше нельзя!
Мне Николай Николаевич шепнул, чтобы я сбегал в прихожую к походной аптечке за валерьяновыми каплями.
— И сами примите, на вас лица нет.
Не знаю, что бы могло случиться в ту страшную ночь, не будь с нами этого мужественного человека!
Когда я вернулся, разговор с предвыставкомом был в полном разгаре,
— Разрешите доложить, что шатун, или по нашему храпушка, виноват — храпик… — лепетал Машкин.
— Вы, дорогой товарищ, шутить, я вижу, вздумали?! — неслось из Кремля. — Срываете задание партии и правительства!! Анастас Иванович вас так храпанет… Вот кстати и он. — Поговорите, Анастас Иванович, сами с этим идиотом, — кому-то в сторону сказал Ульянов. — Эй, как вас там, товарищ Кашкин! Не отходите!
Тут телефон стал издавать какие-то странные, барабанные звуки.
— Гремит!! — в ужасе прошептал Машкин.
— Подуйте скорей в трубку, — посоветовал главбух.
— Снова слышу… речь… — сообщил нам Машкин, светлея: — Материт!
— Прекрасно! Не возражайте, молча кланяйтесь, — наставлял Николай Николаевич.
Потом связь с потусторонним миром внезапно оборвалась и будничный голос телефонистки произнес:
— Разговор по прямому закончен, выключаю.
Товарищ Машкин в изнеможении рухнул на стул и стал пресс-папье промокать свою вспотевшую голову. Вскоре он вскочил и заметался по комнате.
— Сейчас же к этому Суходолу. Всех будить, машину! — командовал он в состоянии крайнего возбуждения.
— Лучше бы утром. Возможно, что Суходол еще не вернулся в город, — пытался ему возражать Николай Николаевич.
— Все равно, едем! Немедленно!
Николай Николаевич решил, что дальше противоречить старику бесполезно.
— Сбегайте на квартиру к шоферу, пусть подает, — сказал он мне. — А вы, Иван Григорьевич, тем временем, оденьтесь,
— К черту!
— Нет уж, позвольте, — твердо сказал главбух. — Без брюк никак невозможно, на улице холодно,
IVБыло около двух часов полуночи, когда мы подъехали к гостинице Интуриста. Портье, восточного типа малый, вначале не хотел нас пускать.
— Они здесь, вчера приехали, но сейчас уже спят, — сказал он и усмехнулся: — У них дамочка.
— Правительственное задание, по прямому… — начал было Машкин, но встретив строгий взгляд главбуха, осекся.
— Вот что, милый, — взял слово Николай Николаевич. — Получите 10 рублей, так сказать наградных, и укажите нам его номер.
Портье повел нас по бесконечным коридорам, потом молча ткнул пальцем в одну из дверей и немедленно скрылся. Мы же втроем устроили военный совет.
— Осердится! Лучше бы утром, — шопотом сказал я, стараясь унять начавшийся тик лица.
— Нет уж, приехали — так уж! — рассердился главбух. — Боксировать, надеюсь, умеете?!
— Не думаю: однажды был бит, и то в детстве, — возразил я.
— Не рассуждайте; становитесь, Алеша, на колени и наблюдайте в замочную скважину. Я играю зарю. Иван Григорьевич в стратегическом резерве. Приготовьтесь, начинаю.
И по ночному коридору понеслись первые, еще робкие стуки.
— Шевелится? — сверху спрашивал главбух.
— Еще отдыхают! — снизу доносил я.
Стуки над моей головой усилились и участились,
— Свет! — вдруг вскрикнул я. — На перископ надвигается что-то темное, неясное!
— Прекрасно. Всем держать дверь, кидаться под ноги, — отдавал последние распоряжения главбух. — Ну, с нами Бог!
— Кто там?! — раздался изнутри недовольный бас. — Какого лешего!?
— Откройте, гражданин, вам спешная! — невозмутимо и очень похоже отвечал главбух… Ключ повернулся, замок щелкнул, дверь приоткрылась, высунулась большая, волосатая рука:
— Давайте!
Сильное сердцебиение и усилившийся тик лица помешали мне беспристрастно наблюдать дальнейший ход событий. Уже позднее я лишь примерно восстановил в памяти происшедшее: главбух крепко уцепился за высунувшуюся руку, я с Иваном Григорьевичем широко распахнули дверь и что есть силы нажали сзади, кто-то крикнул ура, и мы всей группой въехали в номер. Перед нами на задних лапах стояло всклокоченное инженерище, страшно сверкало глазами и рыкало:
— Кто такие, кого нужно?
— Мы конечно извиняемся, — очень удачно нашел главбух формулу вступления. Дальше он кратко изложил причину и цель нашего ночного визита.
— Мы боялись, что завтра вы снова куда-либо уедете, — с достоинством закончил Николай Николаевич свою речь.
Машкин решил поддержать своего главбуха:
— Сам Ильич, по прямому… — начал было он, но тут же смущенно замолк.
— Вы значит из того самого заведения, как его — «В паре сила» и этот лысый — Папашкин, ваш управляющий, — опознал нас, наконец Суходол и сразу осел. Будучи человеком далеко не робким, он все же был, по- видимому, вначале несколько огорошен внезапным вторжением.
— Нельзя же так, это хулиганство, — уже мягко, почесывая волосатую грудь, сказал он.
— Боб, кто эти идиоты? Что им нужно?! — произнес вдруг женский голос.
— Спи пожалуйста, я их сейчас выпровожу, — довольно нелюбезно сказал Суходол.
— Но мне холодно, подай какой-нибудь плед, — капризно произнесла женщина.
— Плед?! Где к черту я его возьму! Вот подумайте, — обратился Суходол к нам. — Берут прохвосты по сорок рублей за номер, не топят (не начался, мол, сезон!) и не дают одеял! Позвольте…
Суходол наклонился, сдернул с пола ковер с изображением полосатого тигра и слегка отряхнув пыль, понес в альков.
— Вот, Леночка, плед. Я тебя сейчас укрою.
Николай Николаевич, насторожившийся при первых словах женщины, наклонился ко мне.
— Это Лена, моя супружница! — очень довольный, прошептал он.
— Вот как?! Но чему тут радоваться? — невольно вырвалось у меня.
