Николай Ватанов - Метелица
Бежим обратно, а ноги кадрили выделывают, к танцам рвутся. У дверей столкнулся я с Тодькой, тот испуганно на меня посмотрел. Тут впервые у меня мысль мелькнула, что политику лишь политикой вышибать можно.
В теплом зальце меня развезло. Стали люди собираться, на меня зубоскалить.
— Граждане, говорю, чего смеетесь, тут не смеяться, а тут… радоваться нужно! Я думал, что жизнь моя закончена, глянь, она только в разворот пошла! Спасибо товарищу Сталину, ура!
Произношу, одним же глазом кошу на партийный состав. Вижу партком в растерянности, не знает на какую ногу стать. Тут я уже смелей, требую: музыка жарь «наш паровоз». Потом рассказывали, что очень оживился. Один пошел трепака отплясывать. Мне кричат: — Василий Тимофеевич, вы из пары незаметно для себя выпряглись!
Другие тревожатся:
— Заткните чем-нибудь оркестр, разве не видите, что человек под музыку остановиться не может!
Все как в тумане поплыло. Домой, спасибо, отец Феофил доставил.
— Здорово вы, папаша, вчера пьяный были, — на следующий день говорит мне Тодька.
— Кто пьяный?! Да ты что?! Наверно никогда пьяного не видал! — удивился я. — Просто весел был по случаю счастливой жизни.
Покачал Тодька головой и нерешительно предложил:
— Может быть вы в следующую субботу дома отдохнете, посколько вас танцы так расстраивают?
— Не пойдет, отвечаю. Прогульщиком никогда не был. Записался, значит всю балетную курсу выдержу.
Походил, походил по двору Тодька, махнул рукой и уехал.
— Подожди, думаю, я тебя, стервеца, поучу!
IIК субботе мы загодя подготовились: подговорили двух знакомых баянистов и некоторых танцоров из Непечатного, собственного горючего запасли и к сроку двинули.
С нашим приходом стало в танцклассе шумно. Первоначально все выстроились в ряд парами: инструктор с Наташкой, Тодька с парткомшей, вслед пары помоложе и поприличней, а затем уже мы, хвостовым опахалом.
— Эй вы там позади, потише, — кричит инструктор. — Такту соблюдайте!
— Делай свое дело, отвечаем. — Мы свое, ты свое.
Два круга прошли фокстротой.
— Перерыв, кричит инструктор. — Что то с вами неладное сегодня происходит. Отдохните.
После отдыха мы перешли в прямое наступление, шумим:
— Не хотим больше дымных стряпух, подавай нам первейших балерин из Ростов-Узел!
Поменяли вам баб. Мне выделили официантку Маньку, из недавно перековавшихся.
— Не унывай, папашка! — говорит. — Со мной не пропадешь!
— Вижу, детка, отвечаю, и радуюсь!
Дальше все веселей пошло у нас, из задних рядов в передние переключились. Ввиду успешных наших действий и прочий народ к нам постепенно пристал.
— Давай, папашка, учешем качучу! — внесла предложение Манька. — Ну их, с салонными, к свиньям собачьим!
— Подожди, говорю, не вдруг завинчивай! Здесь все же тебе не вечерний пансион, а профкурсы.
Но удержать народ было уже невозможно. Начался всеобщий шум и разворот. Ко мне отец Феофил приблизился, испуганно шепчет:
— Началось стрекотание! Как бы, Василий Тимофеевич, чего не получилось?!
— Все в порядке, отвечаю. Ваши обязанности, отец Феофил, остаются ангельские: потом нас живыми домой доставить.
Откуда то выскочил Тодька, бледен лицом, возмущается:
— Это, товарищи, уже Бог знает что такое! У меня из сигнального фонаря наполовину керосин отлили, в коридоре поставил.
— Еще раз проверь, — хором ему отвечаем. — Не может того быть, наверно у тебя по дороге утечка случилась. Мы, члены профсоюза, себе не позволим!
— Нет, возражает, в ваши ряды шпана просочилась. Некоторых личностей из Непечатного я определенно различаю.
— Насчет шпаны полегче на поворотах! Тут не уголовный розыск, а бальный вечер.
Так Тодька ни с чем в толпе и скрылся. Вскоре я говорю:
— Товарищ Авдеев, перенимай команду, я уже голос сорвал.
Тот вдруг как возопит:
— Гран-рон без различия пола и возраста!
Взялись мы за руки, два круга, один в другом образовали.
Выбежал инструктор.
— Безобразие, говорит, я решительно запрещаю. Оркестр немедленно прекратить!
Не тут то было! Наши баянисты из Непечатного вперед вышли, да как хватят, с переливами!
— Предъявите ваши билетики,. — командует дальше Авдеев. — Которые зайцами, по закону штрафуются!
— Вот заяц, вот шлюха бывших императорских подмостков! — кричим. Схватили инструктора, впихнули в середину и пошли крутить, один круг в одну сторону, другой в противную. Только хлопья летят и возгласы раздаются! Словом — метелица!!!
Через некоторое время Тодька, надев красную фуражку, инструктора из двойного круга вырвал, от смерти спас.
Три дня Тодька у вас не появлялся. Я уже тревожиться начал. В четверг, однако, наконец заявился с Наташкой, мрачнее тучи.
— Что вы, папаша, говорит, задумали? Банду сколотили, политкампанию решили сорвать? Не советовал бы!!
— Прежде всего не угрожай! — отвечаю. — Мы сами с усами, газеты читаем и генеральной точно придерживаемся. Кампания сейчас веселия и всякого обилия в полном разгаре, и никаких еще сигналов обратного действия пока не воспоследовало. «Головокружения от успехов» еще не замечено.
— Мы вас, за ваше поведение решили из кружка исключить, — продолжает свое Тодька. — Можете дома теперь сидеть, носки штопать.
— И не подумаю, говорю, а выключить попробуйте! Я всю вашу братию к черту через прессу взорву! Зажимщики, срыватели центральных директив, мол, выискались! Не поздоровится!!!
Походил, походил Тодька по двору и говорит:
— Давайте, папаша, по хорошему. Не думал я, что вы такой политик!
И Наташка просит:
— Папочка, не позорьте нас! Тодя по ночам спать перестал: опасается, что спьяна что-нибудь на путях перепутают, стрелки там или что. Выключайтесь, ну что вам стоит!
— Это другое дело, говорю. По хорошему я обсудить всегда готов. Разрыв состава или, не дай Господь, — крушение, при оживленном балете всегда возможны.
— Так по рукам, папаша, — обрадовался Тодька. — Добровольно сегодня выписывайтесь!
— Постой, не спеши, говорю. Мы к субботе новые номера уже подготовили!
— Я вам чижа во вторую клетку куплю, хотите?
— Чижом отделаться хочешь? Не пройдет! У меня другие условия выработаны. Прежде всего отдай гнездо цесарок. — А надо сказать, что эти цесарки были главной имущественной собственностью в приданом.
Побледнел Тодька, говорит:
— Берите!
— Во-вторых, продолжаю я, убери статуй, что мне на окно поставил.
— Хорошо. Ставьте опять вашу канареечную птицу!
— И, наконец, выдай мне, Федору Павловичу и кондуктору Авдееву справку за печатью об успешном окончании курсов закладных танцев… Вот, теперь везу эту справку в Америку, может пригодиться, — шуткой закончил мой новый знакомый свое повествование.
Поставщик двора
В кабинете управляющего конторой «Паросила» Машкина сидел директор местной табачной фабрики Термаосов и вкрадчивым голосом просил:
— На тебя, Ваня, одна надежда. Наш заграничный станок по безмундштучным вчера отказал. Выручай голубчик!
— Мы ведь только по паромашинам, Федя!
— Знаю, но позволь… — вдруг всем корпусом нырнул под стол к своему портфелю Термассов. — Я здесь привез тебе на пробу несколько коробок экспортных: «Машук», «Бештау», «Гурзуф», словом весь наш кавказский ассортиментик!
— Алла-Верды, за это спасибо! — обрадовался Машкин и поспешно спрятал папиросы в ящик. — Гурзуф то, кажется, в Крыму, впрочем неважно, ну и?…
— Сделай одолжение, командируй к нам на пару дней мастера Кузьму Овечкина, того самого, что вы в прошлом году переманили. Он один разбирается в нашем дерьме. Очень тебя прошу!
Через час Термассов увез Овечкина на табачную фабрику, а утром на следующий день последний докладывал Машкину, что задание им успешно выполнено.
— Станок уже работает?! Молодец! — похвалил Машкин, и тут же приказал главному бухгалтеру выписать табачной фабрике счетик:
— Так рубликов на тридцать-сорок скалькулируйте, Николай Николаевичу и из них Овечкину не менее десятки. Кстати, не угодно ли вам папироску. Экспортная!
В полдень Машкина вызвал по телефону Термассов и невесело сообщил:
— Проклятый станок опять сломался!
— Гм…, ну и?…
— Пришли снова своего мастера. Что он на самом деле?!
Вызванный в кабинет для объяснений Овечкин ехать на фабрику отказался.
— Зряшное это дело, Иван Григорьевич, — почтительно, но твердо говорил мастер. — В станке действует двойной шатун, или по нашему цапка-храпок с каталучкой, она нагрузки не выдерживает. Сталь специальная нужна, марки МБ-20, из засекреченных.
— Что ж ты раньше молчал?!
— Достать ее, Иван Григорьевич, очень затруднительно. Может быть на паровозостроительном, в порядке техпомощи, попросите?
