Борис Штерн - Вопли
– А вы сами читали «Преступление и наказание»?
– А как же! Вы думаете, рецидивист – это кто?
– Деклассированный элемент.
– Вот так сразу! Не скажите… Убийце Раскольникову вы не отказываете в звании интеллигента, а квартирный грабитель кто, по-вашему?
– Да неужто вы читали Достоевского? – изумляется Дмитрий Николаевич.
– Вы меня обижаете!
Вот так Сонька! Вот так общие интересы!
– С вами хорошо, но пора сматываться, – озабоченно говорит Сонька. – Рискованно здесь торчать.
– Подождите! У меня к вам есть один дополнительный вопрос…
– Ну и замашки у вас! – смеется Сонька. – Нет, пора рвать когти.
– Куда?! Куда рвать, куда сматываться? Грабить? Воровать? На каком языке вы говорите? У вас талант, чем вы занимаетесь?! Куда вы идете? Мне нужно задать вам много дополнительных вопросов… Я пишу статью о русских символистах, вы мне можете помочь!
Сонька серьезно разглядывает Дмитрия Николаевича:
– О символистах? Это кто?.. Блок, Бальмонт, Волошин?
– Да! И еще многие!
– Ладно, еще пять минут. Угостите, блондин, сигареткой.
Дмитрий Николаевич дрожащими руками подносит ей спичку.
– Как там у Блока, помните? – спрашивает Сонька, пуская дым. И декламирует:
Ты страстно ждешь, тебя зовут, –
Но голоса мне не знакомы,
Очаг остыл, тебе приют –
Родная степь. Лишь в ней ты дома.
Блока на память шпарит, ужасается Дмитрий Николаевич.
Тут и правда кто-то кому-то сдает зачет по литературе.
– Последние строки помните?
– Да… Нет… Забыл, – шепчет Дмитрий Николаевич.
– У вас Блок где? А вот, на плите… – Сонька листает синий том Блока. – Читайте!
Дмитрий Николаевич пробегает глазами последние строки, не понимая, куда метит Сонька, но, поняв, читает со страстью вслух и даже взмахивает рукой:
О, жалок я перед тобой!
Все обнимаю, всем владею,
Хочу владеть одной тобой,
Но не могу и не умею!
– «Хочу владеть одной тобой, но не могу и не умею», – повторяет Сонька. – Для начала неплохо. Вы еще многого не умеете, блондин, но вы мне определенно нравитесь. Мы с вами еще встретимся. А сейчас проведите меня мимо сотрудников уголовного розыска.
– Где мы встретимся? Вы хотите отделаться от меня?
– Не волнуйтесь, блондин, я вернусь. Ожидайте. Теперь я знаю, где вы живете и работаете.
– А вы?
Сонька усмехается.
– Как вас зовут?
– Никому не скажете? Могила?
– Гадом буду! – клянется Дмитрий Николаевич.
– Любка Костяная Ножка, – смеется Сонька.
Дмитрий Николаевич открывает дверь, они выходят на лестничную площадку. Из Вовкиной квартиры доносятся возбужденные голоса. Сонька опять пугается и мчится вниз по лестнице, стуча каблучками и чуть не опрокидывая Семена Данилыча, который, вызвав милицию, торопится к месту происшествия и уже добрался до четвертого этажа. Дмитрий Николаевич спешит за Сонькой, сбивая с ног утреннего интеллигента, который уже опохмелился и идет возвращать пушкинисту чайный долг.
– Туда нельзя, там менты! – делает страшные глаза Дмитрий Николаевич.
Во дворе они преодолевают последнее препятствие – проходят мимо машины УГРО с дремлющим шофером, и Сонька наконец-то спасена! Путь для нее свободен на все стороны большого легкомысленного причерноморского города, где так мало милиции, телефонных автоматов и ни одного литературного журнала, зато много моряков, пушкинистов и солнечных дней – а это все хорошая экологическая ниша для квартирных грабителей.
– Когда мы встретимся? – спрашивает Дмитрий Николаевич.
Сонька отвечает:
– Мы будем встречаться. Очень скоро. Обещаю.
И протягивает Чухонцеву руку. Он целует ее, и Сонька исчезает за углом на спуске имени Добролюбова.
Кажется, все… Конец суматохе. Но Дмитрия Николаевича ожидает в этот день последнее потрясение.
– Идите за мной, свидетель, – приказывает шкафообразный сотрудник, карауля Чухонцева на лестничной площадке с чашкой чая, и ведет свидетеля в квартиру Вовки Спиридонова. Там взору Чухонцева открывается неожиданная идиллия: за столом сидят верзила-грабитель, сотрудники УГРО и сам хозяин Вовка Спиридонов. Все пьют чай при гробовом молчании.
– В общем, так… – говорит шкафообразный сотрудник, ставя чашку на блюдце. – Хорошие вы ребята, и чай у вас хороший… Хотя и ворованный. Так вот… Я делаю вам официальное устное предупреждение. А именно: вам… – показывает на верзилу-рецидивиста, – и вам… – показывает на Дмитрия Николаевича. – Объясняю: в последнее время развелось квартирных грабителей больше, чем хотелось бы. В этой связи милиция ставит особо богатые квартиры на сигнализацию, но не все обладатели богатых квартир хотят на сигнализацию становиться… Но вас это, кажется, не касается, – успокаивает он Вовку Спиридонова и обращается к рецидивисту: – Но я не о том… Все эти лямуры, молодой человек, до добра не доведут. Поверьте моему горькому опыту. Так что кончайте свои кругосветные путешествия, сходите вразвалочку на берег и заводите жену с квартирой. Еще хорошо, что эта история случилась в нашем районе и я на дежурстве был. А если бы в иностранном порту? А? Представляете: полиция, проституция, испорченная характеристика! А вы тоже хороши… – Шкафообразный сотрудник поворачивается к Дмитрию Николаевичу. – Зачет у студентки приняли?
– У нее отличное знание предмета, – бормочет Дмитрий Николаевич.
– Ладно, разбирайтесь тут сами, а я вас предупредил, – безнадежно машет сотрудник УГРО и вместе с коллегами покидает взломанную квартиру.
– Ну вас к черту, что тут разбираться! – говорит рецидивист, не глядя на Дмитрия Николаевича, надевает откуда-то взявшуюся мореходную фуражку и тоже уходит.
– Садись, Дима, – вздыхает Вовка Спиридонов. – Пей чай. Спасибо, удружил… Полный разгром. Завтра Анюта приедет, а сейчас будем дверь чинить.
– Ты что, его простил? – спрашивает Чухонцев.
– Кого?
– Этого… Рецидивиста.
– Ты еще ничего не понял? Все сразу все поняли, один ты балда… Это мой товарищ Сема Корольков. Судовой механик, кличка Дед. Вчера сошел на берег, зафрахтовал тут одну даму… ну и попросил у меня ключи.
Дмитрий Николаевич ничего не понимает:
– А топор? А деньги? А кольцо?
– Топор схватил па кухне, деньги у него свои, а кольцо для улики сунул в карман.
– Зачем?!
– Это он дурака валял, чтобы милиция сразу на него набросилась и забыла осмотреть квартиру. Внимание отвлекал, чтобы она успела уйти. Спасал репутацию своей дамы. Понял? А тебе он собрался морду набить, но потом передумал. В конце концов, ты ее спас.
– Но, Вовка, пойми меня! – взвывает Дмитрий Николаевич, хватаясь за голову. – Я ничего этого не знал! Шаги за дверью, на звонки не открывает… А если бы настоящий грабитель?
– Ты действовал правильно. К тебе никаких претензий. Помоги только дверь починить. И Аньке – ни гу-гу!
– Могила! – веселеет Дмитрий Николаевич.
Спиридонов вручает ему тяжеленный слесарный молоток, а сам, пыхтя, подтаскивает дверь к разлому:
– Ты подбивай, а я буду направлять.
– А она кто? Как ее найти? – Дмитрий Николаевич задает свой самый сокровенный вопрос.
– Найдешь, – усмехается Спиридонов. – Она молодой специалист, приехала по направлению… И тоже пока без квартиры. Будет в твоем университете литературу преподавать.
Дмитрий Николаевич роняет тяжеленный молоток на ногу и вопит так, что вопль этот слышен, пожалуй, на спуске имени Добролюбова. Всю неделю он ие может ходить в университет, лежит на бюллетене с бытовой травмой и пишет статью о символизме в стиле самого символизма. Статья получается неплохая и отсылается в журнал, но вскоре приходит отказ, потому что «Вопросы литературы» публикуют серьезные литературоведческие статьи, а не вопли души.
