Пелам Вудхаус - Несокрушимый Арчи
— Да? — сказал Арчи с сомнением. — Ну, знаешь, сегодня утром я слышал, как он беседовал с типчиком за конторкой, который работает, не покладая рук с румяной зари до росистого вечера, на тему об ошибке в его цифрах. И если он питает к нему любовь, то очень ловко это скрыл. Нет, я признаю, что пока еще не принадлежу к труженикам, но чертовски трудно определить, с чего начать. Я разнюхиваю тут и там, но спрос на молодых людей с блестящими задатками, по-видимому, крайне невелик.
— Ну, продолжай искать. Я абсолютно уверена, стоит тебе найти хоть какое-то занятие, не важно какое, и папа переменится.
Вполне возможно, что блистательная перспектива переменить мистера Брустера оказала на Арчи стимулирующее воздействие. Он был неколебимо убежден, что любая перемена в его тесте может быть только к лучшему. Случайная встреча в клубе «Перо и чернила» с Джеймсом Б. Уилером, художником, словно бы открыла путь к достижению заветной цели.
Гостю Нью-Йорка, обладающему способностью привлекать к себе симпатии, прямо-таки мерещится, что благосостояние этого города зиждется на выпуске клубных двухнедельных пригласительных карточек. С момента его приезда Арчи буквально осыпали этими лестными доказательствами его популярности, и к этому времени он стал почетным членом стольких самых разнообразных клубов, что у него не хватало времени посещать их все. Были модные клубы на Пятой авеню, куда Арчи ввел его друг Реджи ван Тайл, сын дамы, у которой он гостил во Флориде. Были клубы деловых людей, где он обрел поддержку более солидных граждан города. А еще — и лучше всех остальных — «Агнцы», «Игроки», «Кофейня», «Перо и чернила» и прочие приюты художников, литераторов, актеров и вообще богемы. Большую часть своего клубного времени Арчи проводил именно в них, где и свел знакомство с Д.Б. Уилером, прославленным иллюстратором.
И мистеру Уилеру за дружеским завтраком Арчи поведал о кое-каких своих честолюбивых помыслах обрести статус молодого человека при деле.
— Тебе нужна работа? — спросил мистер Уилер.
— Мне нужна работа, — сказал Арчи.
Мистер Уилер в стремительной последовательности поглотил восемь жареных картофелин. Он умел наворачивать.
— Ты мне всегда казался одной из наших ведущих полевых лилий, — сказал он. — Откуда такая жажда пахать и прясть?
— Ну, моя жена, знаешь ли, вроде бы думает, что, займись я чем-нибудь, это возвысит меня в глазах милого старикана-папочки.
— А ты не слишком разборчив касательно того, чем заняться, если с виду это смахивает на работу?
— Да чем угодно, малышок, чем угодно.
— В таком случае попозируй мне для картины, которую я пишу, — сказал Д.Б. Уилер. — Для журнальной обложки. Ты именно тот натурщик, который мне требуется, и я буду платить тебе по обычным расценкам. Ну как, договорились?
— Позировать?
— От тебя требуется только стоять смирно и смахивать на чурбан. Тебе ведь это по силам?
— По силам, — сказал Арчи.
— Тогда жду тебя завтра у меня в мастерской.
— Ладненько, — сказал Арчи.
Глава 5
Странные приключения натурщика
— Послушай, старичок!
Тон Арчи был жалобным. Он уже скорбно вспоминал то время, когда верил, будто жребий натурщика — приятное безделье. В первые же пять минут мышцы, о существовании которых он даже не подозревал, принялись ныть, как запущенные зубы. И Арчи проникся глубоким и неколебимым уважением к крепости и стойкости натурщиков, позирующих художникам. Непостижимо, как они умудряются обретать выносливость, чтобы весь день терпеть такое, а затем бодро отправляться на ночные развлечения, излюбленные богемой.
— Не извивайся, черт тебя дери! — буркнул мистер Уилер.
— Да, но, мой милый старый художник, — сказал Арчи, — ты как будто не осознаешь… до тебя как будто не доходит, что мне сводит спину.
— Слабак! Жалкий бесхребетный червяк! Сдвинься хоть на дюйм, и я тебя укокошу и по средам и субботам буду приходить поплясать на твоей могиле. Я только-только что-то ухватил.
— Меня в основном как будто ударяет в позвоночник.
— Будь же мужчиной, слабодушный ты бобовый стебель! — подбодрял Д.Б. Уилер. — Стыдись! Возьми хотя бы девушку, которая позировала мне на той неделе, так она целый час простояла на одной ноге, держа над головой теннисную ракетку, и все время ослепительно улыбалась.
— Женские особи куда каучуковее мужских, — возразил Арчи.
— Ладно, дай мне еще хоть пару-другую минут. Не расслабляйся! Подумай, какая гордость тебя переполнит, когда ты будешь любоваться собой во всех газетных киосках.
Арчи вздохнул и снова собрался с силами. Он очень жалел, что ввязался в эту тягомотину. Не говоря уж о физических страданиях, он ощущал себя жутким идиотом. Обложку мистер Уилер творил для августовского номера журнала-заказчика, и Арчи пришлось облечь свое протестующее тело в раздельный купальник пронзительно-лимонного цвета, поскольку он изображал беззаботного отпрыска наилучших семей, одного из тех, кто ныряет с плотиков на эксклюзивных морских курортах. Д.Б. Уилер, приверженный точности деталей, потребовал, чтобы он снял обувь и носки, но тут Арчи восстал. Ослом он был готов выглядеть, но не дурацким ослом.
— Ну ладно, — сказал Д.Б. Уилер, положив кисть. — На сегодня хватит. Хотя, говоря непредвзято и без малейшего желания задеть, позируй мне натурщик, а не слабый в коленках сын Велиала со студнем взамен позвоночника, я бы закончил чертову обложку за одну сидку вместо двух.
— Не понимаю, почему вы, ребята, называете это «сидкой», — задумчиво произнес Арчи, постигая начатки остеопатии на своей ноющей спине. — Послушай, старичок, я бы подкрепился, если у тебя найдется чем. Но конечно, не найдется, — добавил он, покоряясь судьбе. Хотя Арчи был скорее трезвенником, выпадали минуты, когда Восемнадцатая поправка[1] действовала на него угнетающе.
Д.Б. Уилер покачал головой.
— Ты немного опережаешь события, — сказал он. — Но загляни через день-другой, и, возможно, я смогу что-то для тебя сделать. — Он с предосторожностями завзятого заговорщика прошел в угол комнаты, сдвинул прислоненные к стене холсты, обнажил крепкий бочонок и обозрел его отеческим, благословляющим взглядом. — Не скрою от тебя, что в надлежащий момент он станет источником немалых радостей и света.
— Э… А! — сказал Арчи с интересом. — Домашнее варево, а?
— Сотворенное вот этими руками. Вчера я добавил изюму для ускорения. Изюм — это вещь. И кстати, об ускорении: ради всего святого, постарайся быть пунктуальнее. Сегодня мы потеряли час отличного дневного света.
— Это мне нравится! Я пришел с точностью до минуты. И болтался на лестничной площадке, дожидаясь тебя.
— Ну-ну, не важно, — нетерпеливо сказал Д.Б. Уилер, ибо душу художника всегда раздражают мелочи жизни. — Суть в том, что мы взялись за дело на час позже. Так что завтра, пожалуйста, будь здесь в семь как штык.
Вот почему на следующее утро Арчи поднимался по лестнице виновато и с трепетом: вопреки наилучшим своим намерениям он опоздал на полчаса. И испытал большое облегчение, обнаружив, что его друг также задержался в дороге. Дверь мастерской была открыта, он вошел и увидел даму зрелых лет, которая драила пол шваброй. Арчи скрылся в спальне, где облачился в свой купальный костюм. Когда он покинул спальню, уборщица уже удалилась, но Д.Б. Уилер все еще блистал своим отсутствием. Ничего не имея против такой отсрочки, Арчи уселся коротать время с утренней газетой, поскольку за завтраком успел ознакомиться только со спортивной страницей.
Ничего особенно интересного на других страницах он не обнаружил. Накануне имела место очередная афера с ценными бумагами, полиция, как сообщалось, идет по горячему следу предполагаемого Преступного Ума, вдохновителя этих финансовых операций. Рассыльный по имени Генри Бабкок арестован и с минуты на минуту начнет давать показания. Не слишком увлекательный материал для человека, который, подобно Арчи, никогда не владел ни единой ценной бумагой. С заметно большим интересом он перешел к бодрящей заметке в полстолбца, посвященной джентльмену в Миннесоте, который, по мнению Арчи, вспомнившего мистера Дэниела Брустера, с большой находчивостью и гражданским мужеством тюкнул своего тестя фамильным резаком. И только после того, как он прочел заметку дважды все с тем же тихим одобрением, ему пришло в голову, что Д.Б. Уилер слишком запаздывает. Он поглядел на часы и обнаружил, что провел в студии сорок пять минут.
Арчи потерял терпение. Хотя он и был терпеливейшим типчиком, это, решил Арчи, уже слишком-слишком. Он встал и вышел на площадку лестницы взглянуть, нет ли там каких-либо признаков указанного субчика. Никаких. Ему стало ясно, как все произошло. По той или иной причине чертов художник вообще в мастерскую приходить в этот день не намерен. Вероятно, он позвонил в отель и попросил передать это Арчи, но Арчи уже ушел. Другой подождал бы, чтобы удостовериться, что его весть дошла до адресата, но только не тупица Уилер, самый пустоголовый субъект в Нью-Йорке. В полном расстройстве Арчи повернулся, чтобы возвратиться в студию, переодеться и уйти.
