Михаил Жванецкий - Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1
национальности?» Ему это интересно.
— Так, может, не надо…
— Он-то ничего, другие еще хуже, там будет еще
один из ЦК.
— Может, не надо?
— Этому нужно играть после второго стакана. Хохо-
чет, все понимает… Ничего. Все!.. Вы здесь сидите.
Я приглашу.
— Федор Иванович, они здесь. Это очень смешно,
честное пионерское.
— Что он просит?
— Телефон.
— Там кабелировано?
— Соседний дом имеет. Поставим воздушку вре-
менно.
— Дай схему кабелирования… Ладно. Зови.
— Прошу к столу. Сюда, в комнату отдыха. Ребята,
входите. Ждите. Я дам сигнал. (Исчезает. Тишина. Он
появляется.) Еще минутку. (Шепотом.) Сейчас он по
второй. (Исчезает.) Входи.
(Все входят в комнату отдыха. Вскоре оттуда слы-
шен концерт для троих в полной тишине, появляется
Федор Иванович с референтом.)
Референт. Ну они просят отдельный. Без блоки-
ратора.
Федор Иванович. Не тянут. Петрович вообще
не улыбнулся, я там раза два. Не, не тянут.
Референт. Ну я прошу, ну еще 15 минут.
(Возвращаются. Концерт, смех. Все выходят.)
Федор Иванович. Давай письмо. Отдельный…
Молодцы, последняя шутка вполне. Я в слезах сидел —
молодцы…
Ух застой. Наш застой. Видишь, ходьба по дну нико-
го не испугала. А застой… привел к перевороту. Все мо-
жем себе простить, но не отставание в физической силе.
Очень греет сознание: «Ничего, пусть только полезут,
так хряпнем по мозгам. О! Что там эта маленькая вяка-
ет, так хряпнем. Чего там наши чикаются, надо так хряп-
нуть. Здесь недоедаем, но там чтоб все было. Ох, краси-
вые танки. Ну, крейсера, заглядение. ППШ — лучший
в мире. Секрет МИГа до сих пор не могут разгадать.
Что Афганистан?! Правильно сделали, они ж на
нефти сидят и ничего не понимают. Как же туда не вой-
ти. Наша Чехословакия. Наша Венгрия. Никому не от-
дадим. Мы не войдем — немцы войдут. Все равно кто-
то войдет. Так лучше мы. Ансамбль песни и пляски на
Кубе. Как блокаду Кубы объявили, так мы оттуда все
аккордеоны вывезли и ансамбль убрали».
Да, карьера. Те, кто идет вверх, дойдя до конца вер-
ха, вширь ползут, и получается агрессия. Та же карьера,
только вширь. А мы поддерживали, а нам чего, может,
оттуда изюм привезут, а оттуда курей. Объедим —
дальше поползем.
Если считать, что нижние воруют, а верхние делают
карьеру, то это то самое, что нужно для мирового сообще-
ства, тут мы и как раз. Интересы верхов и низов полно-
стью совпадают, верхние дошли до верха и пошли вширь,
а нижние идут сзади и стягивают, и грызут, и объедают.
Саранча, или мыши, или тараканы, и никто не вино-
ват. Все заняты делом. Эти командуют, эти что-то отпи-
ливают.
Ох застой! Тем и хорош был, или есть, что интересы
верхов и низов полностью совпадали. Интеллигенция
верещала, не печатали ихние романы или, черт его знает,
пробирок не давали. Самыми смешными были эти очка-
стые в разгульном блатном лагере. Верещали, протес-
товали, жалко шептали — не воруй, не убий, не поже-
лай ближнюю свою. И правильно их в лагеря и пси-
хушки. Помешать они не могли, но настроение портили.
В общем, отправили их подальше. Конечно, жить хуже
стало, вернее, не хуже, а иначе. Ну, то есть лечить неко-
му, чертить некому. Ну и что? Это ерунда. Дети мрут,
люди мрут, ну и что? Гулял, гулял и помер.
Для лечения верхов из Японии врача вызовем, а ни-
зы и сами долго жить не хотят. Сами убедились, что это
лишнее. Глупо тянуть. Самому противно, окружающие
ненавидят. Ты еще только болеешь, а уже очередь на
твою квартиру выстроилась. В общем, невзирая на
внешнюю вражду, трогательное единение верхов и ни-
зов. Низы понимают, что верх должен жить во дворце,
верх понимает, что низ должен воровать. Эх застой, Бо-
жья благодать. Рай для вороватых, пробивных. А для
предателей самое время.
Правду не говорил никто! Ну то есть кто-то гово-
рил, но где? Интеллигенция шла на смерть небольшой
кучкой у кинотеатра: «Уведите войска из Чехослова-
кии, из Венгрии». Уведите, да. Начальники за войска,
народ за войска — а эти против. Сейчас уведем, разбе-
жались. Никто не был маразматиком. Все совпало. Во-
ры сверху и воры снизу, они сошлись: и как ты их удер-
жишь?
«А в Венгрии, представляешь, — рассказывает капи-
тан, — продвигаются мои танки. По такой узкой улице
брызговики штукатурку сбивают, а венгры что приду-
мали, представляешь — портрет Ленина посреди ули-
цы, думали не наеду, а я и не наехал. Я объехал. Понял,
да? И вся улица поняла. Не надо так с нами поступать!
Не надо!»
Объезжали — давили, прямо — давили. И останови-
лись на раздавленном. Началась перестройка.
Шестидесятые.
Я человек суеверный: нe подвожу итогов, не завожу архи-
вов, не ставлю дат на сочинениях. Интерес к личной жизни де-
ятелей искусств нам чужд, хотя там самое интересное, а моя
автобиография для предъявления в разные организации, как
бы я ее ни растягивал, умещается на одной странице.
Да! Родился в Одессе, где-то в 34-м. Что-то вспоминает-
ся очень солнечное, пляжное, заполненное женщинами мами-
ного возраста. Пока не грохнула война. Дальше — поезд, лопу-
хи, Средняя Азия, школа, Победа, возвращение в Одессу, Ин-
ститут инженеров морского флота, где и застал нас 53-й год.
Ренессанс! Бурный рост художественной самодеятельности.
В Москве студия «Наш дом», в Ленинграде — «Весна в ЛЭТИ»,
в Одессе — «Парнас-2» (в отличие от древнегреческого № 1).
В наш институт на вечера — как в Ленком в Москве: давка,
слезы. Мы с Виктором Ильченко играем миниатюры. Ведем
концерты. По поручению комсомола я начал писать. После
страшного раздолба начал писать смешно, вернее не смешно,
смешно я никогда не писал, а грустно, что и вызывало смех.
Смех слышал с удивлением, и чем я меньше понимал, отче-
го смеются, тем громче они это делали. Открылся городской
студенческий клуб. Театр «Парнас-2» процветал. Я уже за-
кончил институт, работал в порту сменным механиком, чтоб
легче было репетировать. Восемь лет погрузки-выгрузки,
разъездов на автопогрузчике, сидения в пароходе, в трюме,
в угле, когда видны только глаза и зубы. Там я мужал.
Молчание — золото!
Для Р. Карцева
Шшш!.. Шшш!.. Тише! О таких вещах только между
нами. Я тебе, ты мне, и разбежались! Не дай бог! Что
вы?! Жизнь одна, и прожить ее надо так, чтобы не бы-
ло больно… И все! Все разговоры, замечания только
среди своих — папе, маме, дяде, тете. И все! И разбежа-
лись. А вы на всю улицу. Что вы?! Осторожнее! Десять
тысяч человек, и все прислушиваются. Вы их знаете?
А кто за углом?.. Ну, не можете молчать, вас распира-
ет — возьмите одного-двух, заведите домой… Окна за-
ложите ватой — и всю правду шепотом! Недостатков
много, а здоровье одно. Недостатки исправишь…
А так сидим, молчим. Ничего не видели, не слыша-
ли. Глухонемые. Мычим. И все! Кто к глухонемому
пристанет?! Что вы!.. Молчание — золото. Читали,
в Гостином дворе золото нашли — шесть кирпичей.
Они растрезвонили — шесть кирпичей! Уррра!
Шесть кирпичей! Землекопы, некультурные люди! Ну
и сразу пришли и забрали! Что, им дали хоть один кир-
пич?! Абсурд! Они теперь ходят за зарплатой, локти
кусают. Ну а если бы они не сказали?.. Я понимаю, но
допустим. Ну, нашли. Ну чего кричать? Молчание —
золото! Шесть кирпичей. Пять закопал, один на расхо-
ды. Кусочек отпилил — и в Сухуми на пляж. У всех зи-
ма, а вы загораете. Всем зубы золотые вставил — себе,
жене, теще, детям. Младшему полтора года — он уже
в золотых зубах. Что, некрасиво? Красиво! Улыбнуться
нельзя — арестуют! И нечего улыбаться. Нечего рот
раскрывать! Дома радиаторы золотые — сверху глиной
обмазаны. Что, плохо греют? Согреют. Это же золото!
Сын в институт попасть не может — полный идиот. Де-
кану полкирпича — сын академик, золотая голова!
Дочка — корова, еле ходит. Полкирпича в зубы — при-
ма-балерина в Большом! И в результате все устроены
и три кирпича на черный день. Только тихо! Никаких
собраний. Никаких обедов, никаких праздников. Окна
закрыты ставнями, из дома не выходить! Круглосуточ-
ные дежурства. Кушать только ночью под одеялом! Вот
это жизнь! И — тс-с! Молчание — золото!
