Евгений Комарницкий - Эныч
— Да. Видел. А что?
— Так… Ничего.
Начинает ныть лопатка. Генерал морщится.
«Нет, он не слабоумный. Обыкновенная скотина. Такая же, как и все двести пятьдесят миллионов… Такая же, как и все четыре миллиарда… Стоп. Вот о чем я еще не подумал. Может быть, разгадка лежит на поверхности, а я просто не вижу ее? Может быть, и я обладаю таким же даром, только не подозреваю об этом?»
Генерал вскакивает, отходит в угол.
— Надо проверить, — говорит он себе возбужденно. — Надо проверить.
Развернувшись, Плухов вонзает взгляд в затылок Эныча. Делая страшное лицо, шепчет:
— Дядек тебе в лоб, дуб ты дядьков… Дядек тебе в лоб, дуб ты дядьков… Дзу-дза с ушами!.. Болдобел!..
Не добившись результата, генерал меняет тактику. Он переходит в другой угол и оттуда во весь голос кричит:
— Эныч, ты дяде-е-ек!.. Дзу-дза-а-а!
— Что? — не понимает Эныч. Крутит головой, оторвавшись от телевизора.
— Да нет, все нормально. Считалку одну вспомнил, — говорит огорченный генерал. — Выпить хочешь?
— Хочу.
— Тебе коньяк не надоел? — Плухов открывает дверцу стенного бара. — У меня тут выбор богатый… А хочешь, я тебе коктейль сделаю? Будешь коктейль?
— Буду.
Генерал колдует над стаканами.
«А может быть, дар Энова — действительно естественное явление, вызванное эволюцией? Ведь появилось когда-то из неживого — живое. Стала же когда-то обезьяна человеком… Человечество, развиваясь в своей истории, вероятно, подготовило и осуществило появление требуемого ему нового экземпляра, который, являясь наиболее типичным представителем масс, обладает к тому же способностью преобразовать мир, основываясь при этом на вековых чаяниях людей. Этот экземпляр — Энов. Мне же выпала честь направить его творческую энергию в самое верное и необходимое человечеству, как воздух, русло… Фу-у, даже вспотел. Нельзя так мозги напрягать…»
Закончив приготовление коктейля, генерал подходит к Эну Эновичу и протягивает ему стакан. Открывается дверь.
— Можно, товайищ генейял? Пъивез. Вот он.
Старший лейтенант Волохонский вталкивает в комнату перепуганного Кувякина. Тот падает перед Плуховым на колени.
— Товарищ генерал! Гражданин начальник! Я не виноват! Это все он! Он! — Коля тычет дрожащим пальцем в сторону Эныча. — Он и Константйныча убил, и завод поджег, и ограду сломал! А я не при чем! Учтите мое чистосердечное признание!
— Не волнуйся, сынок, — говорит Плухов. — Разберемся. Тебя пока ни в чем не обвиняют. Можешь подняться с колен.
Коля встает. По его лицу текут крупные слезы.
— Успокойся. Будет тебе. Прими стаканчик, — Плухов подводит Кувякина к бару. Наполнив стакан, протягивает ему.
— Спасибо, — всхлипывает Коля, размазывая кулаком слезы по щекам.
— Лейтенант! — обращается генерал к Волохонскому. — Вы один его привезли?
— Со мной двое куйсантов. Они в машине.
— А зачем тогда Кувякина так перекачали? Подстраховывайтесь, лейтенант, но в меру.
— Нет — нет, Петьй Сейгеевич! Только два кубика!
— Ну, ладно. Что в городе? Тихо?
— Об отсутствии пайтийной вейхушки гойода в найоде ничего не говоят. Я звонил в обком и в гойисполком, секъетайши Бойисо-ва и Лупачева сказали, что начальство уехало по делам и неизвестно, когда вейнется.
— Что еще?
— Задейжанный мной вчея опасный йецидивист и сексуальный маньяк по кличке «Михеич» сегодня в четыйнадцать тъидцать по местному въемени покончил с собой в камейе пъи попытке к бегству.
— Ну и черт с ним, — говорит Плухов. — Это меня мало интересует. Сами-то как? Задница не тревожит?
— Товайищ генейял! Ну почему надо мной все упъявление смеется? Ведь ничего не было! Я его съязу скъютил!
— Ладно, — Плухов потирает ухо. — Верю. Подойдите-ка поближе… Николай! Как дела, оклемался?
— Спасибочки, товарищ генерал, — Коля прикладывает к груди ладонь. — Ожил.
— Хочешь обратно в камеру? Коля в испуге отшатывается.
— Не надо!
— А если не хочешь, говори следующее: Волохонский, пошел в дзу-дзу.
Коля неуверенно хихикает. У Волохонского открывается рот.
— Говори! — командует генерал.
— Волохонский, — просит Коля, — идите, пожалуйста, в дзу-дзу.
Плухов десяток секунд выжидающе смотрит на Волохонского. Тот переступает с ноги на ногу.
— Товайищ генейял. Опять вы шутите. Мне пъявда надо куда-то пойти? Если надо, то я готов, вы знаете.
Плухов, наливая Кувякину второй стакан, смеется. Коля, глядя то на генерала, то на стакан, дребезжащим смешком вторит Плу-хову. Волохонский криво улыбается. Эныч, не отрываясь от телеэкрана, попивает коктейль.
— Посмеялись, и будет, — генерал прекращает смех. — Лейтенант! Идите-ка разбудите Евсюкова и скажите ему, чтобы ехал в аэропорт ждать прилета Юрия Дмитриевича. Как только тот прибудет — а это может случиться в любой момент — пускай везет его сюда. Сами ужинайте и ложитесь спать. Утром возьмете рацию и поедете в город. Заберете с собой Кувякина. Задание прежнее. Дополнительные указания получите по ходу действия.
— Есть, товайищ генейял, — Волохонский уходит.
— А ты, Николай, располагайся вот здесь, — генерал открывает одну из дверей. Подталкивает Кувякина. — Вон на ту к*ровать ложись. Раздевайся и под одеяло.
— Товарищ генерал! — обращается к Плухову Коля. — Я же еще с Энычем не поздоровался!.. Эныч! Привет! Как дела?
— Потом. Потом поговоришь, — Плухов закрывает за Колей дверь.
— Здорово, — говорит Эныч. — Нормально.
Генерал, захватив из бара бутылку рома, усаживается в кресло.
— Ну, что нового показывают? Что в мире?
— Ничего, — отвечает Эныч. Продолжает смотреть на экран.
— Так уж прямо и ничего? Послушаем… Хлебни-ка рома. Ямайского. Ну вот. Диктор утверждает, что в Африке неспокойно. Бурлит, волнуется черный континент. Смотри-ка, опять в ЮАР кому-то горящую шину на голову нахлобучили… А вот представители молодых, только что образовавшихся с нашей помощью республик, на приеме в Кремле… Вышло новое собрание сочинений… Кого-о? Михаила Андреевича?!. Переработанное?.. Дополненное?.. Стоп. Ты-то мне и нужен, дядек чахоточный. Кто обещал меня сместить? Та-а-ак. Ну, держись, Кощей Бессмертный!.. Эныч, скажи-ка: Сурков, засунь себе в задницу все свое дополненное собрание сочинений.
Эныч выполняет указание генерала. Довольный Плухов опрокидывает в себя рюмку рома и откидывается в кресле.
Перед носом черной «Волги» раздвигаются ворота плуховской дачи. Машина въезжает на территорию. За рулем — Евсюков. Рядом с ним Джугашхурдия. На заднем сиденье — Ландсгербис и Юрий Дмитриевич.
— Так вот оно в чем дело! — Юрий Дмитриевич с удивлением обозревает диковинный интерьер генеральского сада. — Вот для чего он меня сюда затащил! Ах, Сергеич! Ах, хитрец! Похвастать решил! И где он только такого Татлина-Корбюзье отыскал?.. Послушайте, лейтенант, когда же Петр Сергеевич успел переоборудовать дачу? Я был здесь месяца три назад — ничего подобного не было.
Евсюков пожимает плечами.
— Не знаю.
— Ландсгербис, вы помните?.. Мы, когда были в Швеции, видели в Стокгольме, на площади перед кафедральным собором, половой орган. У вас не записана фамилия скульптора?
Ландсгербис листает книжечку.
— Записана, Юрий Дмитриевич. Это…
— Но половой орган — это слишком просто, — Юрий Дмитриевич разглядывает фигурные ветви проплывающего дуба. — Здесь же проглядывает более смелый и глубокий замысел. Вы согласны, Ландсгербис?
— Согласен, — тихо говорит Ландсгербис. — Чувствуется, что автор хотел сказать многое. Однако, будет нежелательный резонанс, если эту экспозицию зафиксируют западные космические спутники. Тогда придется давать опровержение, а это будет связано с определенными сложностями.
— Вот ымэно, — взволнованно произносит ерзающий на переднем сиденье Джугашхурдия. — Пуст это нэ угрожаэт государствэ-ным ынтэрэсам страны, но тэм нэ мэнээ, я счытаю, что подобным проызвэдэныям ыскуства в кавычках нэ мэсто на нашэй свяшэн-ной зэмлэ. Я лычно нэ могу спокойно смотрэт на этот гадост! Тфу!
Джугашхурдия плюет в окошко.
— Приехали, — говорит Евсюков, останавливая машину. Все четверо, выбравшись из нее, направляются к дому. У крыльца их ожидает, широко улыбаясь, гостеприимный хозяин.
…На скамейке под большим сиреневым кустом беседуют Юрий Дмитриевич и Плухов. Плухов с удовольствием затягивается сигаретой. Блаженно вытянувший ноги Юрий Дмитриевич пожевывает шпажку-зубочистку.
— Да. Все-таки хорошо устроена жизнь, — говорит он.
— Жить бы да жить, — соглашается Плухов, прислушиваясь к доносящимся со стороны дачи звукам скрипки. — А хорошо играет. Кто это? Твоя Курляндия?..
— Он самый, — благодушно кивает Юрий Дмитриевич. — Для него скрипка — отдохновение. Вивальди, «Времена года»… Да, как это приятно: после дальней и трудной дороги, — продолжает он, — вкусно и сытно поесть, отдохнуть и поговорить со старым, добрым другом-товарищем… Как твоя жена, Сергеич? Как дочь?
