Владимир Надеин - Три карата в одни руки (сборник фельетонов)
Нет необходимости изобретать проклятия водке — их придумано и без нас столько, что вполне хватит по цитате на пьющего. Но как рассол с похмелья создает лишь иллюзию выздоровления, так закручивание ресторанных гаек производит сугубо внешнее впечатление торжества трезвого разума. Потому что в туманном и болтливом алкогольном мире есть одна лишь четкая, неопровержимая истина: чтобы не болеть с похмелья, нужно накануне не пить.
И зависит это только от человека, который хочет остаться человеком. Это правда. Это уж как пить дать.
1982 г.
Что-то случилось
Внезапно откуда-то сверху, из-под небес, слетела и ударила по темени, как дубиной, мерзкая, но длинная фраза.
В этой увесистой фразе-дубине единственным приличным словом было местоимение «твою», однако я покривил бы душою, если бы утверждал, что меня потрясла многоэтажность, или, как бы тут поизящнее выразиться, лексическая свежесть воспроизведенной конструкции. Нет. Дубиной, ударившей по душе, были не слова, а голос. Женский голос.
И добро был бы это скрипучий клекот старой опустившейся карги — ладно бы. Тоже, конечно, не ансамбль скрипачей Большого театра, но хоть как-то объяснимо. Однако этот голос был свеж и чист. Пусть не «я тебя люблю!», но «милый, ты забыл надеть кашне» — вот что, по крайней мере, соответствовало его мелодии.
А тут — брань. Да какая!
— Одну минутку! — извинился передо мною прораб (дело было на стройке, куда я приехал по своим журналистским делам). — Там, видать, что-то случилось. Я сейчас!
Он и впрямь вернулся через минуту и облегченно вздохнул:
— Ложная тревога. Ничего не случилось.
— Так-таки ничего?
— Абсолютно. Вера ошиблась. Ей показалось, будто монтажники плохо закрепили панель. — Уловив мой вопрошающий взгляд, прораб уточнил: — Вера — это наша крановщица.
— Наверное, она глубоко несчастный человек? — высказал я робкое предположение. — Что-нибудь по семейной линии? Муж сбежал?
— Это еще зачем? — прораб посмотрел на меня с нескрываемой неприязнью. — У Веры отличный муж, мой однокашник по техникуму. Недавно двухкомнатную квартиру получили. Да ей, если хотите знать, многие позавидуют.
— Тогда почему же она так выражается?
— Как? — недоуменно пожал плечами прораб. И тут же, вспомнив слетевшую с высоты фразу, засмеялся: — А, вы про это?.. Это она может! Ничего не скажешь, бойка на язык. Но вы не подумайте чего дурного, это она просто так. Для красного словца. Да что там? Вот я ее сейчас позову, вы сами увидите. Она вам понравится.
Вера мне понравилась. Именно поэтому я пишу данный фельетон. Фельетон не о грубости — фельетон о сквернословии. О брани просто так.
Невероятно, но факт: гнуснейшая брань, изобретенная специально для того, чтобы сделать оскорбление предельно невыносимым, как-то незаметно окрасилась в шаловливую невинность, превратившись как бы во вводные слова и междометия. Мне — да, полагаю, и каждому взрослому читателю — доводилось слышать странные диалоги. Совершенно не желая унизить друг друга, собеседники вместо «э-э…», «как бы это сказать» и «видите ли» ввертывали такие предложеньица, которые, если вдуматься в них всерьез, должны были бы заставить кровь жарко броситься к лицу, а кулаки гневно сжаться.
Но не бросается к лицу кровь, не сжимаются кулаки. Мы внимаем оскорблениям, не оскорбляясь. Мы разучились вдумываться, хотя, честное слово, умеем думать, умеем придумывать.
Каждый из нас знает людей, и не вымышленных киногероев, а людей вполне реальных. Даже в чрезвычайных обстоятельствах они умели сохранять не только полное самообладание, но и чистую, никакой мерзостью не запачканную речь.
Полагаю, никто не станет оспаривать, что не брань, а именно такое поведение — показатель истинного мужества. Та самая «мужская ругань», которой мы порою готовы дать скидку в чрезвычайных обстоятельствах, чаще свидетельствует о трусливой разболтанности, чем о лихой удали.
Может, оно и не место толковать здесь о чрезвычайных обстоятельствах? Слишком уж они различны, чтобы втискивать их в норму. Но скажите, разве это не чрезвычайное обстоятельство, если нормальный человек в нормальной обстановке не желает выразить обычную мысль обычными словами? Разве и впрямь ничего не случилось, если благополучная молодая женщина три вполне приличных слова: «Ребята, закрепите панель!» переводит на тридцать три неприличных? И разве не в наших общих интересах как минимум резко ограничить и как максимум начисто ликвидировать колдобистое поле брани?
…Кстати, о женщинах.
— Я не актриса, а крановщица, — с эдаким вызовом объяснила Вера.
— Ну и что? — спросил я, благоразумно не заостряя внимания на бытовой лексике иных актрис.
— А то, что на мужской работе и выражаться можно по-мужски!
Вообще-то, призвав на помощь профсоюзных инспекторов по труду, я мог бы доказать, что управление сегодняшним краном требует не столько мужских бицепсов, сколько женской аккуратности. Но смог бы или не смог — разве в этом дело?
Дело в том, что никаким краном не выдернуть из жизни счастливую обязанность женщин нравиться мужчинам. А всем тем, кто возразит, что, мол, и Вера все же нравится, я отвечу с полной убежденностью: выбросив из своей речи фразы-дубины, она нравилась бы гораздо больше.
Потому что даже самые очаровательные уста не очищают грязного мусора брани. Все происходит как раз наоборот.
Пусть экскаватор думает
Вот вы, уважаемый читатель, умны, проницательны и современны, а потому я хочу адресовать вам простой, но не риторический вопрос: что лучше — механизация или отсутствие таковой?
Не отвечайте с ходу. Подумайте. Учтите напряженный баланс трудовых ресурсов. Отдайте должное социально-экономическому аспекту, связанному с ликвидацией тяжелых и малопрестижных работ. Вспомните о благах научно-технической революции. Прикиньте, в какое просвещенное время мы живем. Не упустите из виду, что человечество развивалось от лопаты к экскаватору, а не наоборот.
А пока вы будете думать, вспоминать и прикидывать, я расскажу вам вот какой рядовой эпизод, происшедший недавно в одном солидном индустриальном центре.
Там канаву рыли. Ну, знаете, такую рядовую щель в почве. Глубина — метр, ширина — полтора шага, а длина во весь двор, только на пару метров короче. Для новой ветки водопровода.
Ну, значит, пришел, как водится, экскаватор, вырыл эту канаву и ушел. Стали в ней играть ребятишки, бездомная кошка благополучно вывела котят, местные обитатели вначале куда-то жаловались, а потом привыкли, легко перешагивая через канаву даже в кромешной тьме. И, лишь провожая гостей поздним вечером, предупреждали нездешних: «Здесь осторожно, канава!»
Миновало несколько месяцев. Какие-то свои, нам, увы, не ведомые сроки, видать, подперли канавокопателей. И вот в один прекрасный полдень у полуобсыпавшейся траншеи, на конце ее, который слева от ворот, появились и сразу же затеяли дискуссию трое мужчин. Из восклицаний, жестикуляции и обрывков фраз местные жители заключили, что выкопанная канава с левого конца на метр короче, чем надо. И не ошиблись.
Через несколько дней во двор, страшно лязгая гусеницами и выплескивая сизые клубы смрада, вполз могучий экскаватор. Он долго рычал, дергал ковшом, примериваясь к цели, и затем одним махом продлил щель. Тут подоспело время обеда, потом, маневрируя, экскаватор раздавил куст цветущей сирени, потом состоялось жаркое объяснение с теми гражданами, кому была мила эта сирень… Короче, уполз агрегат только на следующее утро.
Жалко, конечно, куста, но это еще цветочки. Несколько дней спустя у канавы, на сей раз у правого ее конца, появились те же трое мужчин. Уже известным вам способом жильцы догадались, что и справа траншея оказалась короче требуемого. И вновь появился могучий экскаватор, вновь двор наполнился дымом и грохотом. В общем, все события справа были зеркальной копией приключений слева. С той лишь разницей, что на сей раз пострадала не сирень, а абрикос.
Если вы полагаете, что абрикос — это и есть ягодки, то вы малость позабыли, что речь у нас о другом. О механизации.
Читатель Н. Лазарев, приславший нам письмо с изложением описанного происшествия, горько сожалел о погубленных деревьях, выращенных им несколько лет тому назад на месте свалки. Однако дело не в лепестковых и косточковых. Одессит Н. Лазарев оказался не только садоводом-энтузиастом, но и квалифицированным производственником. А потому без труда подсчитал, что два дополнительных визита экскаватора к канаве обошлись, самое малое, в шестьдесят рублей. Это не считая той упущенной выгоды, которая возникла оттого, что могучая машина так и не работала в другом месте.
Что же касается удлинения канавы, то будь трое мужчин менее языкастыми и более рукастыми, они могли бы вместо дискуссий прокопать два недостающих метра вручную. По наблюдениям Н. Лазарева, они этим только сэкономили бы свое время и даже вряд ли успели бы вспотеть.
