Джером Джером - Томми и К°
— Нет, ну что вы!
— Тогда зачем спрашивать?
— Что же делать? — озадаченно спросил Питер
— Избавиться от него надо, — предложил Клодд.
— Избавиться?
— Выгнать его, и все тут! Чтоб больше не толкался в редакции целый Божий день... чтоб не глядел на нее своими преданными собачьими глазами, чтоб не обсуждал с ней своим воркующим голоском проблемы искусства и поэзии! Гнать его надо, и побыстрее... если уже не поздно.
— Да ну вас! — сказал Питер, при этом все-таки побледнев. — Как вы могли такое о ней подумать!
— Такое о ней подумать! — С этим Питером Хоупом Клодд начинал терять терпение, и этого не скрывал. — Тогда почему теперь с ее пальцев исчезли следы чернил? Раньше они были всегда. Почему теперь в ящике своего стола она держит лимон? А когда она стриглась в последний раз? Вы спросите, и я скажу: за неделю до того, как он здесь возник, то есть пять месяцев тому назад. Раньше она стриглась регулярно раз в две недели; утверждала, что волосы неприятно щекочутся на затылке. Отчего она набрасывается на каждого, кто называет ее Томми, заявляя, что ее имя Джейн? Никогда она Джейн не была! Или вы еще недостаточно взрослы, чтобы наконец самому заметить происходящие в ней перемены?
Нахлобучив шляпу, Клодд ринулся вниз по лестнице.
Питер, придя в себя ровно через минуту, взялся за табакерку.
— Да вздор все это! — сказал он после тринадцатой понюшки. — Не верю я ничему. Впрочем, не мешает проверить. Сам я ни слова не скажу... просто потихоньку выведаю у нее.
Питер стоял спиной к камину. Томми сидела за своим письменным столом, правя корректуру фантастической истории под названием «Человек без прошлого».
— Мне будет его не хватать, — произнес Питер. — Непременно будет его не хватать.
— Не хватать кого? — спросила Томми.
— Дэнверса, — со вздохом отвечал Питер. — Вот так всегда. Начнешь привыкать к человеку, как вдруг он возьмет и уедет... Бог знает куда, обратно в Америку, за границу. И исчезнет навсегда.
Томми подняла глаза. Она явно была озабочена.
— Как пишется «искусство»? — спросила она. — После «и» два «с» или одно?
— Одно, — сказал Питер, — а после «у» — два.
— Я так и думала, — сказала Томми, и озабоченность исчезла.
— Ты не спрашиваешь, когда он уезжает, не спрашиваешь, куда он уезжает! — с сожалением заметил Питер. — Тебя как будто это нисколько не волнует.
— Вот докончу править страницу, и тут же спрошу, — отозвалась Томми. — А по какому случаю, он не говорил?
Питер прошел через комнату и остановился так, чтобы хорошо видеть выражение ее лица, освещенного лампой.
— И тебя не огорчает мысль о том, что он уезжает и ты больше его никогда не увидишь?
— А почему я должна огорчаться? — слегка озадаченно спросила Томми, встретив испытующий взгляд Питера. — Ну, разумеется, мне жаль. Он стал нам весьма полезен. Но мы же не можем держать его при себе вечно, правда?
Потирая руки, Питер зашелся сухим смешком.
— Я говорил ему, что все это чушь! Видишь ли, Клодд решил, что ты как будто проникаешься симпатией к этому малому.
— К Дику Дэнверсу? — рассмеялась Томми. — С чего это он взял?
— Знаешь ли, мы тут подметили пару неких штришков...
— Мы?
— То есть, не мы, а Клодд.
«Какое счастье, что подметил Клодд, а не ты, папочка, — думала Томми про себя. Если бы заметил ты, было бы намного хуже»
— Ну и, естественно, я взволновался, — сознался Питер. — Понимаешь, ведь мы практически ничего не знаем об этом парне.
— Практически ничего, — согласилась Томми.
— Возможно, он глубоко порядочный человек. Я-то лично именно так и считаю. Мне он нравится. Но с другой стороны, а вдруг он окажется каким-нибудь хитрым мошенником? Я ни минуты не сомневаюсь, что такого быть не может, ну а вдруг? Страшно подумать!
— Действительно, — согласилась Томми.
— Если бы дело было в его профессиональных способностях. Как журналист он талантлив. Он умен. Для журналиста этих качеств достаточно.
— Да, он весьма усерден, — согласилась Томми.
— Мне лично, — добавил Питер, — этот парень нравится.
Томми вернулась к своей правке.
Мог ли помочь ей Питер в такой тяжелой ситуации? Он не умел бранить. Он не умел угрожать. Лишь одна персона могла бы поговорить с Томми в нужном ключе, и это была некая Джейн, юная особа, обладавшая истинным достоинством и умевшая отличать правильные поступки от неправильных.
— Хотелось бы надеяться, что тебе по крайней мере стыдно за себя, — в тот же вечер заметила Джейн Томми, когда двойники оказались вместе в своей маленькой спаленке.
— Я не сделала ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — проворчала Томми.
— Ты открыто выставляешь себя в дурацком виде да еще хочешь, чтобы это стало заметно всем.
— Клодд — это не все. У него глаза на затылке! Он умеет видеть то, что еще не успело произойти.
— Где твоя девичья гордость! Как можно влюбиться в мужчину, который если и заговаривал с тобой, то только из вежливости!
— Я вовсе в него не влюблена!
— В мужчину, о котором ты практически ничего не знаешь!
— Не влюблена я в него!
— Откуда он взялся? Кто он такой?
— Я не знаю, мне это безразлично, Ко мне это не имеет никакого отношения.
— Только потому, что у него нежный взгляд, вкрадчивый голос, а в манерах сквозит нежность и преданность. Ты что, полагаешь, это все предназначено только для тебя? Я считала тебя умнее.
— Говорю же тебе, я в него нисколечко не влюблена! Просто он сейчас на мели, и мне его жалко, вот и все.
— А если он на мели, как ты думаешь, кто в этом виноват?
— Какая разница кто! Мы все не ангелы. Он пытается встать на ноги, и я его за это уважаю. Разве не наш долг в этой жизни быть добрыми и милосердными к ближнему?
— Ну что ж, я скажу тебе, что будет с твоей стороны милосердным по отношению к нему: дай ему понять, что он зря теряет время. С его способностями, при том, что он уже освоился с делом, он мог бы работать в редакции какого-нибудь крупного журнала, что приносило бы ему хороший доход. Скажи ему об этом вежливо, но твердо. Настаивай на том, чтоб он ушел. Вот это и будет истинным проявлением доброго к нему отношения, а заодно, я думаю, дорогая, и к себе самой.
Томми приняла и оценила этот здоровый и доброжелательный совет Джейн, и на следующее утро воспользовалась первейшей возможностью, чтобы пустить его в ход. И все бы произошло так, как было задумано, если бы Дик Дэнверс, как предполагала Томми, сидел спокойно и слушал. Однако этого не случилось.
— Но я вовсе не хочу уходить! — сказал Дик.
— И все же следовало бы. Оставаясь здесь с нами, вы только навредите себе.
Он встал, подошел к тому месту, где стояла Томми, и, поставив ногу на решетку камина, уставился на огонь. Подобное поведение смутило Томми. Если бы он продолжал сидеть там, в дальнем углу комнаты, она бы чувствовала себя помощником редактора, дающим сотруднику совет, направленный на его же благо. Теперь же, стоило ей поднять глаза, она встречала его взгляд, с болью в душе сознавая, что утрачивает свою значительность и превращается в маленькую, дрожащую женщину.
— Мне ничего больше в жизни не надо, только бы быть рядом с вами! — сказал Дик Дэнверс.
— Ах, прошу вас, сядьте, пожалуйста! — велела Томми Дику. — Когда вы сидите, мне удобней с вами разговаривать.
Однако в тот день Дик делал все наоборот. Вместо того чтобы сесть, он взял ее руки в свои и долго их не отпускал. И здравый смысл вместе с волей покинули Томми, сделав ее беспомощной.
— Позвольте мне быть с вами всегда! — с мольбой сказал он. — Я словно из тьмы вышел к свету. Вы так много сделали для меня. Неужто вы откажетесь от этого? Неужто вы мне не верите? Моя любовь к вам — не жаркая страсть, которая может пройти. Моя любовь возникла из всего, что есть хорошего во мне, что есть во мне цельного, и вся эта радость и сила всецело принадлежат вам.
Дик выпустил ее руки и отвернулся.
— Другая же часть моего существа, изобличающая подлеца, теперь мертва, мертва и похоронена. Я не понимал, что я подлец, я считал себя приличным человеком, пока наконец однажды не прозрел. И то, что я увидел, вселило в меня ужас, и я бежал, чтоб этого не видеть. Я сказал себе, что начну жить сначала, в другой стране, где нет уз, связывающих меня с прошлым. Возможно, вначале я обрекал себя на нищету и лишения. Я был готов на это. Я считал, что невзгоды закалят меня. Что мне предстоит интересная, живая жизнь. Что ж, результат несложно угадать. Конец мечтам при столкновении с безжалостной действительностью, душевные терзания. В самом деле, разве я хуже других? Почему я должен побираться, когда другие сыты и веселы? Я исходил ваш город вдоль и поперек, истоптав башмаки. Мне пришлось бы распроститься со своим донкихотством, вернуться туда, где жизнь, постыдная для меня, с радостью приняла бы меня, как долгожданного блудного сына. И так бы оно и было, если бы я однажды случайно не прошел мимо ваших окон и не услыхал, как вы играли на фортепьяно.
