Пелам Вудхаус - Несокрушимый Арчи
— Мамаша реформирует питание, — пояснил он. — Читает об этом лекции. Заставляет папашу и меня жить на овощах, орехах и другой дряни.
Арчи был потрясен, словно выслушал повесть, доносящуюся из адской бездны.
— Мой милый старый малышок, вы же должны испытывать невыносимые муки, чудовищные спазмы! — Он долее не колебался. Этого требовала простая гуманность. — Не согласитесь ли перекусить со мной сейчас?
— Соглашусь? — Отрок улыбнулся изнуренной улыбкой. — Соглашусь? Остановите меня посреди улицы и спросите!
— Ну, так приступим, — сказал Арчи, справедливо заключив, что эта витиеватая фраза выражала вежливое согласие. — И закройте дверь. Упитанный телец, того и гляди, остынет.
Круг близких знакомых Арчи включал не так уж много отцов семейств, а потому он давным-давно не видел подрастающих мальчиков за обеденным столом и успел забыть, на что способны шестнадцать лет, вооруженные ножом и вилкой, когда они кладут локти на упомянутый стол, переводят дух и приступают к делу.
И зрелище, свидетелем которого он стал, поначалу внушило ему некоторый страх. Вкушение пищи долговязый отрок сводил к заглатыванию ее единым духом и накладыванию добавки. Он ел, как изголодавшийся эскимос. У Арчи в те дни, когда он в окопах обеспечивал пролетариям всех стран мир, в котором они могли бы бастовать, иногда немножко подводило живот, но он был ошеломлен и заворожен такой величественной голодухой. Вот это был истинный процесс поглощения продуктов питания.
Застольная беседа не завязывалась. Подрастающий мальчик, видимо, предпочитал приберегать свой рот для более практических нужд. И только когда последняя булочка была поглощена до последней крошки, гость счел возможным усладить беседой своего хлебосольного хозяина. Он откинулся на спинку со вздохом глубокого удовлетворения.
— Мамаша, — сказал этот удав в человеческом облике, — говорит, что каждый кусочек надо прожевывать тридцать три раза, прежде чем глотать… Да, сэр! Тридцать три раза! — Он снова испустил вздох насыщения. — В жизни так не ел!
— Все, значит, было в норме, а?
— В норме! В норме! Звякните мне по телефону и спросите! Да, сэр! Мамаша подкупила проклятых официашек не подавать мне ничего, кроме овощей, орехов и другой дряни, черт бы их побрал!
— Ваша матушка вроде бы имеет твердые принципы по части того, чем набивать милую старую торбу, а!
— Да уж! Папаше это поперек горла не меньше, чем мне, но он боится взбрыкнуть. Мамаша говорит, что овощи содержат все протеины, которые требуются. Мамаша говорит, что от мяса кровяное давление идет вразнос. А как по-вашему?
— Мое как будто тип-топ и более.
— Язык у нее хорошо подвешен, — признал отрок. — Она сегодня читает где-то лекцию о Рациональном Питании каким-то идиотам. Мне надо пробраться к нам в номер, пока она не вернулась. — Отрок с трудом вылез из-за стола. — А под салфеткой там не кусок булочки? — спохватился он.
Арчи приподнял салфетку.
— Нет. Ничего даже отдаленно похожего.
— Ну что же! — сказал отрок, покоряясь судьбе. — Так я пошел. Большое спасибо за обед.
— Не стоит благодарности, старый волчок. Заглядывайте, если вас занесет в здешние места.
Долговязый отрок удалялся медленно и с величайшей неохотой. В дверях он остановился и обратил на стол вожделеющий взгляд.
— Вот это обед, — сказал он. — Очень даже неплохой обедик!
Арчи закурил сигарету. Он ощущал себя бойскаутом, совершившим свой положенный ежедневный Хороший Поступок.
На следующее утро случилось так, что Арчи понадобилось пополнить запас табака. В подобных случаях он имел обыкновение направлять свои стопы в лавочку на Шестой авеню, обнаруженную им во время любознательных странствований по великому городу. Его отношения с Джонатаном Блейком, владельцем, были более чем приятельскими. Открытие, что мистер Блейк прибыл из Англии, где всего несколько лет назад содержал такое же заведение по соседству с клубом Арчи, связало их прочными узами.
На этот раз Арчи застал мистера Блейка в глубоком унынии. Был он дороден, краснолиц и смахивал на английского трактирщика, любителя пари, из тех, что облачаются в легкие светло-коричневые пальто и едут на скачки в своих двуколках. Обычно мистера Блейка, казалось, ничего не тревожило, кроме капризов погоды, о которых он рассуждал красноречиво и со вкусом. Но на этот раз им владела безысходная мрачность. После отрывистого меланхоличного «С добрым утром» он молча вернулся к взвешиванию порций табака.
Доброжелательное сердце Арчи взволновалось.
— В чем дело, малышок? — осведомился он. — Такое ясное утро, а вы как будто не очень в своей тарелке, а? Да? Нет? Видно невооруженным глазом.
Мистер Блейк страдальчески пробурчал:
— Меня здорово подставили, мистер Моффам.
— Поведайте мне все, друг моей юности.
Мистер Блейк большим пальцем указал через плечо на афишу, украшавшую стену позади прилавка. Арчи заметил ее, едва вошел, так как она по своему замыслу приковывала взгляды. Большие черные буквы на желтом фоне гласили:
«КЛЕВЕРНЫЙ ЛИСТ», КЛУБ ОБЩЕНИЯ И ПРОГУЛОК, ОБЪЯВЛЯЕТ ЧЕМПИОНАТ ВЕСТ-САЙДАПО СЪЕДАНИЮ ПИРОЖКОВ. СПАЙК О’ДЭД (чемпион) против ИКСА, ВЫСТАВЛЕННОГО БЛЕЙКОМ. ПРИЗ 50 ДОЛЛАРОВ И ПРОЦЕНТ ОТ ТОТАЛИЗАТОРА
Арчи внимательно изучил этот документ, но ничего не извлек из него, кроме того, что его друг не просто выглядел, но и был любителем пари. И выразил сочувственную надежду, что его Икс вернется в гнездо с червячком в клюве.
Мистер Блейк засмеялся пресловутым глухим невеселым смехом.
— Никакого проклятущего Икса нет, — сказал он с горечью. Страдания его, несомненно, были тяжкими. — Вчера был, а сегодня тю-тю.
Арчи вздохнул.
— В расцвете лет… дал дуба? — осведомился он тактично.
— Все равно что, — ответил сокрушенный владелец лавочки. Он отбросил искусственную сдержанность и дал волю красноречию. Арчи принадлежал к тем участливым слушателям, с которыми даже совершенно незнакомые люди охотно делятся самыми личными бедами. Для пребывающих в борении духа он был как валерианка для кошек. — Такая незадача, сэр! Такая чертова незадача! С чемпионатом у меня все было налажено, комар носа не подточит, и вдруг молокосос неумытый взял да и подставил меня. Этот парень — он мне вроде родственник, из Лондона приехал, как вы и я, — с первого дня тут показывал небывалую сноровку, когда уминал жратву. На старой родине в последние годы он порядком изголодался — рационирование продуктов и прочее — и тут прикипел к еде просто на удивление. Я бы поставил на него против самого проклятущего страуса! Страуса! Да я поставил бы на него против полдесятка страусов — по очереди на арене в один вечер — и предложил бы им фору! Он был жемчужиной, этот парень. Я видел, как он умял четыре фунта ростбифа с картошкой, а потом посмотрел вокруг, эдак по-волчьи, будто спрашивал: а когда же обед? Вот какой он был боец до самого до нынешнего утра. Он бы этого О’Дэда переглотал, и глазом не моргнув, будто разминка перед настоящей едой! Я поставил на него пару сотен и радовался. И вот теперь…
Мистер Блейк страдальчески умолк.
— Но что случилось с субчиком? Почему он не может себя показать? Непорядки с пищеварением?
— С пищеварением? — Мистер Блейк испустил очередной глухой смех. — Да вы бы не испортили ему пищеварение, даже накормив безопасными бритвами. Нет, он уверовал.
— Уверовал?
— Можно сказать и так. Оказывается, вчера вечером он не пошел отдохнуть в киношку, как я ему рекомендовал, а смылся на какую-то там лекцию на Восьмой авеню. Сказал, что прочел про нее в газете — что-то там о рациональном питании — и соблазнился. Вроде бы подумал, что сможет поднабраться чего-нибудь полезного. Он и не знал, что это за рациональное питание, но прикинул, что, может, это про еду, вот и не захотел пропустить. Он только что заходил сюда, — безнадежно продолжал мистер Блейк. — Переменился так, что не узнать. Перепуган, ну, до смерти! Сказал, что с этими его прошлыми привычками просто чудо, что желудок у него как будто еще цел! Лекцию читала одна дама, и она им такого наговорила про кровяное давление и еще всякое, что у него имеется, а он и понятия не имел. Она показала им картинки, цветные картинки про то, что творится в желудке неосторожного едока, который не пережевывает пищу — ну, чисто поле сражения! И он сказал, ему теперь что наесться пирожков, что застрелиться — разницы нет, разве что пирожки его прикончат побыстрее. Я уговаривал его, мистер Моффам, со слезами на глазах уговаривал, спрашивал, неужели он откажется от славы и богатства только потому, что какая-то баба, которая сама не знала, о чем болтает, показала ему всякие подделанные картинки. Но его было не прошибить. Подставил меня, а сам поскакал покупать орехи. — Мистер Блейк испустил стон. — Двести долларов, а то и побольше псу под хвост, не говоря уж о пятидесяти, которые он получил бы, а из них — двадцать пять мне!
