Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1
Последняя фраза репортажа стоит того, чтобы привести ее дословно. «В итоге, — говорить опечаленный баритон из программы “Время”, — получается: ни себе, ни людям!»
Точные координаты
Моя дочь, моя жена и моя теща договариваются по телефону о встрече на Пушкинской пощади.
— У магазина «Бенетон»! — говорит дочь.
— Который раньше назывался «Наташа», — уточняет жена.
— А-а, это там, где бомбоубежище… — понимает наконец теща.
Утеряный секрет
Мой киевский друг Саша Володарский когда-то играл в настольный теннис и даже входил в юношескую сборную Украины. Много лет спустя по папиным стопам пошла дочь…
И вот однажды она звонит отцу с насущным вопросом: напомнить, как делается резаный удар. Володарский, на шестом десятке жизни, объясняет, как учили:
— Все очень просто, дочура: руку резко, снизу вверх, под углом сорок пять градусов, — и на пионерский салют!
— А пионерский салют — это как? — спросила дочка.
И Володарский почувствовал себя счастливым.
Без вариантов
На седьмом десятке лет великий клоун Полунин приобрел внешность довольно суровую, и его жена Лена обронила однажды:
— У Славы борода, как у Маркса…
— У Маркса не было бороды! — твердо ответил их тридцатилетний сын Иван.
Братья Маркс — американские комики начала двадцатого века. И никаких энгельсов!
Новый адрес
Старый советский адмирал, выйдя в отставку, жил почти безвыездно на подмосковной даче. И немного приотстал от новых реалий…
И вот, в середине девяностых, в кои-то веки выбравшись в Москву, едет он на своей «Волге» обратно в Фирсановку. И видит: стоит на шоссе, у обочины, девушка. Стоит, но не голосует… Стесняется, наверное. А за окном зима, и девушка, наверное, мерзнет!
В старом адмирале сдетонировала офицерская честь и, притормозив, он открыл дверь.
— Папаша, — сказала девушка. — Минет. Двести рублей.
— А Минет — это до Зеленограда или после? — уточнил адмирал.
А это было — вместо Зеленограда…
На выбор
Киев, новые времена… Еду из отеля на выступление, звоню организаторам уточнить адрес.
— Улица Петлюры, — говорят.
— А это в какую хоть сторону?
— Скажете таксисту: улица Коминтерна!
Тунис
Отель, весна 96-го. Музыкант, играющий в баре мимо нот, узнав, что я из России, радостно сообщил, что про Россию он знает!
Вот что он знает про Россию (дословно, с загибанием пальцев):
— Ленин, then… Сталин… then (вспоминая) Тоцкий? Потоцкий? (стуча ребром ладони по голове) killed in Ameriсa… (подтверждая мою версию) yes, Троцкий! Тhen — Хрóщев… then — Брежнåв… then — another (Андропов с Черненко, слипшись под фантастическим именем Эназэр, ухнули в небытие), then — Горбачев, and now — Eльцин (музыкант постучал себя по сердцу) — капут (музыкант сочувственно развел руками), водка, водка…
Я остолбенел. Такого краткого курса ни слышать, ни читать мне еще не приходилось.
Чтобы не было мучительно больно…
Александр Кабаков рассказывал: в его подъезде жила-была старушенция, зюгановская активистка. «Банду Ельцина — под суд» и всякое такое…
И вот за пару недель до выборов 96-го года видит Саша дивную картину: идет эта старушенция, а за нею — мужик, груженый до ушей коробками с импортной техникой: самсунги-филипсы… печка-гриль, телевизор…
Любознательный Кабаков поинтересовался у зюгановки: с чего это вдруг ее пробило на оптовые закупки империалистической техники?
— Так наши ж придут, ничего ж не будет! — радостно ответила старушка.
Выбор народа
За соседним столиком тяжело напивались люди, будто вышедшие живьем из анекдота про новых русских: малиновые пиджаки, бычьи шеи, золотые цепи… Они приехали в Москву из Вологды — «решать вопросы». Вопросы решались тяжело; опознав, братки призвали меня к ответу за все — и велели сказать, когда в России закончится бардак и прекратится коррупция.
Меня одолело любопытство.
— Простите, — говорю, — а вы за кого голосовали?
(Дело было после выборов.)
Выяснилось: двое из пяти «быков» голосовали за Ельцина, двое за Жириновского, а один — вообще за Зюганова. И, проголосовавши таким образом, они с чувством выполненного долга напивались в ожидании, когда прекратятся бардак и коррупция…
Объект надежды
А мой приятель и коллега Михаил Шевелев, проголосовавши на тех выборах, направился за социологическим опросом в родные гаражи. Владельцы «Жигулей» и «Фольксвагенов», хозяева новых «БМВ» и водилы старых «ЗИЛов» — вся Россия в одной кубатуре…
В гараже было уже накрыто, нарезано на капоте, «нолито» и даже частично выпито; над капотами летали обрывки русской социологии: «а ты за кого?», «ну и козел», «а твой не козел?».
Михаил включился в процесс обсуждения и стал догонять.
Через какое-то время живых в гараже почти не осталось (праздник есть праздник). Электорат отдыхал вдоль стен, пережидая победу демократии. Над стаканами, последними из могикан, сидели двое — водитель «КамАЗа» и мой друг Шевелев, уже почти догнавший.
Судьбы России были теперь в их руках.
— Нет, — мрачно сказал водила, продолжая разговор, долгое время шедший в нем самом, — надо было вам их вешать, в девяносто первом!
— Кого? — уточнил мой друг Шевелев.
— Коммунистов, — прямо ответил водила.
Михаил немного задумался, связывая местоимения, а потом осторожно уточнил снова: мол, вешать не вешать — открытый вопрос, но почему — «вам»? Кому «вам»?
Работяга засмущался.
— Миш, — сказал он наконец. — Ты же знаешь: я не по этой части… Но ведь ты же еврей!
— Ну, — согласился мой друг Шевелев. — Еврей! Но почему нам их вешать? Почему не вам ?
Водилу вопрос озадачил. Он огляделся. Электорат тихой биомассой лежал вдоль стен.
— Посмотри, — сказал водитель КамАЗа. — Ну? Можно иметь дело с этим народом?
И, помолчав, добавил твердо и печально:
— На нас надежды нет!
Так начинались «Куклы»
— Нужна концепция, — сказал Григорий Горин. — У вас молодые мозги, думайте!
Мы встретились через несколько дней.
— Ну? — строго спросил Григорий Израилевич. — Придумали концепцию?
Я виновато развел руками.
— А я придумал, — сказал Горин.
Он неторопливо закурил трубку и с минуту посасывал ее, бесстыже увеличивая драматургический эффект. Затем посоветовал учиться у него, пока он жив. И наконец, значительно подняв палец, произнес:
— Надо взять у них аванс — и скрыться!
Скрыться не удалось…
Рифмуйте сами
Сценка, посвященная возвращению премьера Черномырдина из Арабских Эмиратов, начиналась так:
Вот однажды из Дубай
Приезжает краснобай…
«Краснобая» руководство НТВ вежливо, но твердо попросило на что-нибудь заменить. (Сегодня даже смешно вспоминать: боялись Черномырдина!) Принципиального протеста просьба у меня не вызвала: русский язык велик, свободен и могуч, синонимов — ешь не хочу… Единственная проблема состояла в том, что программа была написана стишками.
Альтернативную рифму к слову «Дубай» личный состав «Кукол» нашел быстро, дело нехитрое:
Вот однажды из Дубай
Приезжает…
Вот именно.
Пройдя этот тупиковый путь еще при написании программы (я уже твердо знал, что «краснобай» — самое тихое, что есть в русском языке на это окончание), я попробовал исхитриться и убрать «Дубай» из рифмы:
Из Дубая как-то раз
Приезжает…
Вот именно!
Так и мучались, пока нашему звукооператору Аркадию Гурвичу не пришло в голову соломоново решение… И мы послали начальству смиренный факс с согласием на любую рифму, которую они нам предложат!
Минут десять наверху рифмовали, а потом позвонили и сухо разрешили: «Оставляйте “краснобая”».
«А озаряет голову безумца…»
К Черномыдину я относился, как Сальери к Моцарту.
Я-то всю жизнь беру трудом, а он брал — талантом! Тут ночей не спишь, слова переставляешь… Восемь редакций одной шутки! А Виктор Степанович просто открывал рот и говорил репризами.
— Почему в вашем правительстве не было женщин? — спросили у него.
Барабанная дробь… Ап!
— Не до того было!
Взрыв хохота.
Или вот еще — бессмертное, до всякого кризиса:
— Да мы с вами еще так будем жить, что наши дети и внуки нам завидовать станут!
Впрочем, сам Черномырдин уровень своего предвидения не переоценивал. «Прогнозирование, — говорил он, — чрезвычайно сложная вещь, особенно когда речь идет о будущем…»
