Валерий Сенин - Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»
Мама бросила в сумку последнюю пачку и объявила:
– Двести семьдесят восемь пачечек! Сын, я заработала сегодня почти три миллиона баксов! Полгода назад я придумала гениальный план и вот воплотила его в жизнь. А это означает, что я не рядовой серый человечек, а личность выдающаяся, потому что только выдающиеся люди достигают поставленных целей. Сын, гордись своей мамой, и если я тебя правильно воспитала, то ты не пропадешь в этой жизни, выберешь себе грандиозную цель и достигнешь ее, но цель должна быть грандиозной, мелочиться не стоит. Возьми сумку, она стала тяжеловатой.
Я поднял ставшую почти неподъемной сумку, а мама закрыла сейф, взяла в руку фонарик, направила луч света в сторону туалета и шепотом приказала:
– Вперед, боец, вперед, у нас осталось пять минут.
Затем она сняла с головы свою шлем-маску и прошептала:
– Это просто кошмар, я целый час терпела эту уродливую маску на моей умной голове, впечатления нулевые, дай я засуну ее в сумку.
Я притормозил, мама сунула в сумку свою маску, хлопнула меня по плечу и радостно повторила:
– Это победа, господа присяжные заседатели!
Мы вошли в туалет, мама осветила лестницу и отчетливо проговорила:
– Все, малыш, здесь наши пути расходятся, давай быстро сумку сюда, я даже на миг не хочу расставаться с моими денежками.
Мама вырвала сумку из моих рук, потом направила фонарик мне в лицо, отчего я зажмурил глаза, и резко ударила меня в солнечное сплетение. От внезапной боли я согнулся пополам и рухнул на пол туалета, а мама в это время забралась с тяжелой сумкой по лестнице наверх, втянула лестницу за собой и захлопнула крышку люка. Вокруг меня сомкнулась темнота.
Я лежал на полу, схватившись за живот, судорожно, как выброшенная на берег рыба, хватал воздух ртом и ни о чем не мог думать. Потом боль поутихла, дыхание выровнялось, и пришла первая мысль: «А меня, кажется, опять кинули». В этой жизни меня постоянно кто-нибудь кидал: то друзья-приятели, то некоторые педагоги, то некоторые сотрудники, то продавцы в магазинах, то милиционеры (они, кстати, кидали чаще остальных), а сейчас, похоже, меня кинула собственная мама. Стоп, хватит ныть.
Как мама сама говорила, если тебя кинули, постарайся приземлиться на ноги.
Я сел, ощупал болевший живот и поморщился. Да уж, у моей мамы хорошо поставленный удар. Когда я жил рядом с ней, мне нередко приходилось терпеть нечто подобное. Вспыльчивая и скорая на расправу, мама за малейшее отклонение от установленных ею правил лупила меня – то ремнем по голой попе (и это продолжалось до десяти лет), то, позднее, линейкой по голове, то пальцем в солнечное сплетение, то ногой, одетой в жесткую туфлю, под колено. Больше всего мне не нравился удар ногой под колено, потому что потом колено долго болело, и обычно недели две я хромал после этого. А удар пальцем в солнечное сплетение был болезненным, но всегда быстро проходил, и это считалось средним наказанием за средние проступки. Значит, сегодня при ограблении банка я совершил средний проступок и не заметил этого, а мама заметила, обиделась и проучила меня, потому что мама всегда права.
За дверью туалета вдруг заговорили и затопотали люди, их было не меньше десятка, если, конечно, мой слух меня не подводил. Банда Клюквина, судя по всему, ворвалась в банк и начала действовать. А что же делать мне? Твою мать! Если бы рядом была мама, она бы подсказала, что делать, но мамы не было, значит, выпутываться придется самому, тем более что погибать я совершенно не хотел, как и большинство нормальных людей, а если бандиты меня увидят, они, скорее всего, вычеркнут меня из жизни, потому что им не нужны свидетели. Любопытно, чем же Полина меня напоила, если я совершенно не испытываю страха?
Я встал с пола, попрыгал, разминая ноги, помахал в темноте руками, подошел к двери, приоткрыл ее и увидел пустой освещенный коридор. Из зала доносились негромкие разговоры нескольких людей, многочисленные шаги, хлопанье раскрываемых или закрываемых сейфов, но к туалету никто не шел. А может, мне повезет и сюда никто не заглянет, ведь должно же мне хоть в чем-то сегодня повезти. Интересно, а как отнеслась Полина к тому, что я не вернулся? Она же говорила мне о своих плохих предчувствиях, а я, дурак, ей не поверил и что-то там бормотал о моменте истины, но дурака и могила не исправит, потому что если ты родился дураком, значит дураком и помрешь.
Из зала донесся грубый мужской голос:
– А где здесь, на хрен, сральник? Я сейчас обоссусь на хрен, мне нельзя пить так много пива.
Другой мужской голос подсказал:
– Шеф, пройдите в освещенный коридор, там наверняка туалет.
После этих слов я уже в полной мере почувствовал себя мышкой, попавшей в мышеловку. Все, кранты! Сейчас меня найдут и пристрелят. Я испуганно бросился к противоположной темной стене, задел ногой унитаз, больно ударился рукой о стену. И тут от волнения или от того, что уже давно этого хотел и во мне скопилась масса жидкости, я инстинктивно расстегнул ширинку и начал мочиться.
В туалете загорелся свет, дверь открылась, и кто-то вошел. Я стоял, мочился и не оборачивался, ожидая выстрела в спину. Кто-то молча подошел ко мне, встал к соседнему унитазу (их оказалось два), затем послышалось интенсивное журчание и довольный возглас:
– Но ведь это же обалденный кайф – проссаться после пяти литров пива! Верно, братан?
Я взглянул на говорившего, увидел человека, одетого точно в такой же костюм и шлем-маску, и ответил:
– Верно, братан.
Я закончил мочиться первым и направился к двери, а «братан» с грубым голосом приказал:
– И шевелись быстрее, мы должны все вынести за десять минут, потом появятся менты.
Я ускорил движения, выскочил в коридор, прошел в большое помещение, где в хорошем темпе работало человек десять, одетых в одинаковые костюмы и черные шлем-маски. Одни укладывали деньги в картонные коробки, другие выносили эти коробки на улицу. Ближайший ко мне упаковщик закончил паковать коробку, закрыл ее, подтолкнул ко мне и сказал:
– Тащи скорее, черепаха.
Я схватил коробку, выскочил в соседнее помещение. У одной из стен на полу лежали два храпящих охранника, судя по всему, они выпили столько алкоголя, что их даже не потребовалось убивать. За столом сидел плотный мужчина в черной кожаной куртке, он курил сигарету. Увидев, что я остановился, он недовольно прикрикнул писклявым голоском:
– Не стоять, боец, не стоять, быстро груз в машину и бегом за следующим, а то оштрафую тебя и не получишь потом премиальных.
Я выскочил поспешно на улицу. Рядом с банком в тусклом свете уличного фонаря стоял грузовичок с фургоном, наполовину заполненным картонными коробками, внутри, ко мне спиной, мужчина в маскхалате и черной шлем-маске забросил на верхний ряд коробку. Я решительно шагнул в сторону, прошел быстрым шагом до угла здания, повернул... и увидел милицейскую машину с погашенными фарами, на передних сиденьях которой я разглядел двух ментов. Тот, который сидел за рулем, махнул мне рукой, предлагая подойти. Ослушаться я не посмел, медленно подошел к машине, не чувствуя тяжести коробки. Мент (на нем были погоны сержанта) опустил стекло и негромко сказал:
– А мы уже заждались, садись скорее в машину.
Я послушно открыл заднюю дверцу, сел на заднее сиденье, и услышал от второго мента (в форме лейтенанта):
– Ну, давай живо то, что положено нам, и поедем скорее, а то наш шеф уже заждался, а он этого не любит.
Я протянул ментам коробку и сказал:
– Возьмите сами, что там вам положено.
Сержант взял коробку, посмотрел на старшего по званию и проговорил:
– Обычно нам положено по пять штук зеленых, и на большее мы не претендуем, этот бандит, похоже, проверяет нас на вшивость...
Сержант открыл коробку, достал оттуда две пачки (видимо, в них было по пятьдесят стодолларовых банкнот), передал их лейтенанту, потом закрыл коробку и вернул ее мне со словами:
– Будь спокоен: мы и не такие проверки проходили.
Лейтенант повернулся ко мне и спросил:
– Твои долго еще будут там копаться? Через пять минут сюда примчится группа захвата.
Я пожал плечами и ответил:
– Мне показалось, что ребята пакуют последние коробки.
Лейтенант кивнул:
– Это хорошо, что последние, тогда мы уже можем ехать.
Водитель завел машину, и мы тихонько выехали из-за угла здания банка. Грузовичка с фургоном уже не было. Мы повернули направо и поехали в сторону Литейного проспекта. В это время нам навстречу промчалась милицейская машина с ревущей сиреной и моргающей мигалкой. Сержант хмыкнул:
– Группа захвата всегда приезжает вовремя.
Минут через пятнадцать мы подрулили к Большому дому, проехали главный вход и остановились напротив маленькой незаметной двери. Сержант повернулся ко мне и спросил:
– Ну что, ты дойдешь сам или тебя проводить?
Я вместо того, чтобы сказать «дойду сам», неожиданно для себя ляпнул:
– Лучше, конечно, проводить, здесь я еще не был.
