Михаил Крюков - Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы
– Ты, какими судьбами здесь?
– Да, вот грузимся на Южную Америку, вот мой лайнер, – я указал рукой на своё судно, в бездонные трюма которого, аккуратными рядами вставали контейнера.
– А вот мой красавец-варяг. Заканчиваем погрузку. Я как раз из администрации порта еду, поднимемся ко мне, посидим, время до отхода ещё есть, – он потянул меня за рукав в сторону трапа «норвежца».
Мы сидели в его трёхкомнатной каюте, обставленной, как номер в дорогой гостинице. Стюард-филиппинец принёс лимон на блюдце и какие-то пикантные закуски. Хозяин достал из бара бутылку представительского «Хеннеси».
– Всё как в квартире. Там кабинет, там спальня, удобства в коридоре,– показывал он свои хоромы.
На стене в рамке фотография: берег явно норвежского фиорда, белый домик, у крыльца чёрный «Шевроле» с кузовом, на капоте сидят два светловолосых парнишки, рядом стоит невысокого роста женщина с приятным и каким-то домашним лицом.
– Это мои, квартира родительская в Питере, а это дача недалеко от Осло, я это так называю. Жена у них в университете наездами преподаёт русский язык и литературу, а я уже как десять лет в норвежской компании работаю. Джип, кстати, подарок от фирмы, так сказать, за успехи в капиталистическом соревновании. Мы на линии работаем Гамбург-Балтимор, четыре через четыре месяца, так что дома регулярно, и надоесть друг другу не успеваем.
Мы сидели, пили коньяк и говорили о том, что произошло с нами за последние годы.
– Может, и с карьерой у меня так попёрло, потому, что судьба решила компенсировать мне все тревожные неудобства военной юности? – как бы спрашивал он у меня.
– Да уж не прибедняйся, ты всё-таки специалист, каких мало. Да и на английском и немецком шпаришь, как на родном, а это как ничто другое способствует карьерному росту у супостатов. Всё одно к одному. Ты, вроде, в детстве мечтал путешествовать под белыми парусами – сильно, видать, хотел, раз всё сбылось, – ответил я и подумал про себя, что меня как-то судьба тоже не обидела, получил то, что хотел, лишь с небольшим перерывом на отдание священного долга Родине.
Вскоре грузовой помощник доложил об окончании погрузки и времени прибытия на борт портовых властей и лоцмана. Иван сказал в трубку несколько фраз на английском, и вскоре на судне началась суета, обычная для подготовки отхода в рейс.
– Знаешь, Кир, когда умирал мой отец, я был в рейсе, и он написал мне последнее письмо. Я его всегда с собой ношу, – и протянул мне сложенный вчетверо лист заламинированной бумаги.
Я развернул лист и прочитал неровные буквы, написанные слабеющей рукой умирающего старика.
«… Сын, ты опять в море, и я, видимо, живым тебя не дождусь. Это моё последнее письмо к тебе. Должен сказать, что был неправ, навязывая тебе свою волю, судьбу не обманешь. Ты стал капитаном и всё-таки офицером, ведь у вас на торговом флоте комсостав тоже называют офицерами. Тебе было тяжело в молодости, но я надеюсь, что удача не обошла тебя стороной, и ты получил от жизни то, что хотел. И я прожил жизнь так, как хотел, и потому ухожу спокойно. Прости меня, сын. Прощай. Твой неисправимо настойчивый отец…».
– Да, офицером флота я не стал, хотя отец так этого хотел. Достойной молодости не получилось, зато зрелость удалась! Я тут в отпуске в Питере был. Смотрю, среди почты повестка в военкомат. Хотел выбросить, но ради интереса решил сходить. Короче, прибыл! Какой-то замшелый военный пенсионер начинает строить меня, как последнего карася! Мол, вы такой-растакой, столько лет капитаном работаете, а воинское звание «матрос» и ВУС какой-то партизанский. Мы вас пошлём на сборы и присвоим звание офицера запаса. Я тихо так ему, ласково, отвечаю: «Я по вашему ведомству был и до отставки останусь матросом по принципиальным соображениям».
Он мне в спину: «Ну, хоть медкомиссию пройдите»! Я ему: «Вас патологоанатом оповестит о моих болячках, но чуть позже». На том и разошлись.
***
Капитан норвежского суперконтейнеровоза Иван Киров проводил меня до трапа. На площадке напротив его офиса я заметил кожаный мешок, набитый песком, и висевший на перекладине самодельного турника. Мешок был сильно потёрт слева, и прошит заплатками справа.
– Ни дня без спорта! Привык, – ответил он на мой вопросительный взгляд.
Мы по-русски обнялись и обменялись крепким рукопожатием, и я вдруг почувствовал, что на его судне, да и, вообще, в жизни всегда будет порядок.
КИТ Мишка на Севере.
Есть много удивительных мест на Земле, о существовании которых большинство людей даже понятия не имеет. Между тем, и в этих забытых богом местах живут и работают люди, многие из них вполне довольны жизнью и собой, и никуда из этих медвежьих углов уезжать не собираются.
Одним метельным майским днём из тёплого и душного чрева Ил-18 на бетонную полосу аэродрома посёлка Чоккурдах[35] спустилась по трапу группа товарищей, даже отдалённо не напоминающая местное население, несмотря на то, что почти все они были обуты в кирзовые сапоги.
– Из Питера? На Белую Гору? На практику? Идите вооон к тому Ан-2, это за вами прислали! – радостно сообщила прибывшим дежурная по аэропорту, одетая в форменное аэрофлотовское пальто, малиновую вязаную шапку и ярко-зелёные спортивные штаны с лампасами. Несмотря на позёмку, пронизывающий ветер и температуру около –10, её вызывающий наряд дополняли лакированные сапоги-чулки с облезлыми от мороза голенищами и правым сломанным каблуком, при ходьбе выгибающемся назад, что придавало особую пикантность всему наряду девушки.
Ошарашенные радостной простотой приёма практиканты, молча, двинулись через всё поле к одиноко стоящему на краю «кукурузнику».
***
Надо честно сказать, что группа будущих инженеров-судомехаников появилась в этих краях по зову кошелька. Часть народа, выпучив глаза от счастья, рванула на практику на суда загранплавания за сущие гроши, поддавшись на видимую престижность процедуры. Меньшая, но, более прагматичная часть населения решила, что на заграницу они своевременно насмотрятся, а сезонный заработок в Сибири с её постоянным кадровым голодом в рублёвом эквиваленте будет гораздо выше, чем валютно-шмоточная выручка сокурсников.
И они оказались правы!
Моряков в небольших сибирских пароходствах не хватало катастрофически. С учётом северных надбавок и обработок недостающих членов экипажа, зарплата была очень даже приличная.
В салоне маленького самолёта температура была аналогична забортной, но, к счастью, ветра не было. Ребята уселись на лавочки вдоль бортов. Между ними на полу стояли коробки с куриными яйцами, накрытые страховочной сеткой. Из кабины пилотов выглянула рыжеволосая и жутко конопатая физиономия пилота.
– Ну, что, тронулись, помолясь!– весело крикнул он пассажирам и запустил двигатель. В салоне стало заметно теплее.
Он был не многим старше своих пассажиров, видимо, совсем недавно окончил лётное училище. Судя по постоянному смеху и шуточкам-прибауточкам, доносящимся из-за штурвала, был он хроническим весельчаком. Впрочем, на Севере много таких самородков, без их незамысловатого юмора через месяц от тоски завоешь, а с ними бесплатная клоунада каждый божий день обеспечена.
Ещё через пару минут, многие убедились в правоте первого впечатления.
Пилот то добавлял, то сбрасывал обороты, мотор завывал, как бешеный, но самолёт категорически отказывался трогаться с места.
– Примёрзли, шишка моржовая! – коротко бросил командир второму пилоту с плоским лицом и узкими глазами аборигена. Пилот-абориген, не проронив ни слова, прыгнул, как Тарзан, на коробки с нежным продуктом, обеспечив естественный бой при транспортировке, и метнулся куда-то в хвост лайнера.
Раздался грохот раскидываемых железяк, спустя минуту откуда-то из-под коробок, как чёрт из табакерки, выскочил второй пилот и помчался, хрустя нежным продуктом, по коробкам к двери с огромной колотушкой в руках.
Мотор ревел, пилот-якут с остервенением колотил по лыжам, крепко примёрзшим к заснеженной полосе. Самолёт вдруг судорожно дёрнулся и заскрипел лыжами по полосе. В распахнутую дверь сначала влетела боевая колотушка, а потом, как бабуин,[36] запрыгнул и сам пилот, для которого, судя по всему, эта операция была вполне привычной.
– А знаете, мужики, почему хорошо быть командиром? – извернувшись в кресле, прокричал в салон рыжий пилот.
– Не надо с колотушкой бегать! – и заржал, как жеребец. Второй пилот, даже не запыхавшись, занял своё место, и самолёт взлетел.
***
От Белой Горы до Восточносибирского моря шестьсот километров по петляющей по тундре Индигирке, а напрямую лёта два часа. Пока пилотировал Рыжий, самолёт летел ровно, без виражей и воздушных ям. Но как только управление брал на себя Национальный Кадр, самолёт начинало мотать во все стороны, судорожно трясти и кидать в воздушные ямы.
